— Пери, — вскрикнула она, бледнея, — не смей туда спускаться! Вернись.— Нет. Пери вернется только тогда, когда сможет тебя утешить.— Ты погибнешь!— Не бойся.— Пери, — сказала Сесилия строго, — твоя сеньора запрещает тебе спускаться!Индеец, казалось, заколебался: приказания сеньоры были для него превыше всего, они исполнялись беспрекословно.Он нерешительно поглядел на девушку, но в эту минуту Сесилия, увидев Алваро на краю площадки возле хижины индейца, покраснела и отошла от окна.Индеец улыбнулся.— Пери не слушает твоих приказаний, сеньора, он повинуется твоему сердцу.С этими словами он скрылся в зарослях, которыми были покрыты скалы.Сесилия закричала и высунулась из окна. VIII. БРАСЛЕТ Когда Сесилия заглянула в пропасть, глазам ее предстало нечто ужасное.Там по обрыву скалы со всех сторон ползли вверх огромные змеи: они спешили укрыться в лесу; по паутине, свисавшей с веток деревьев, бежали ядовитые пауки.Шипенье змей смешивалось со стрекотанием сверчков, и среди этого концерта слышен был монотонный и унылый крик ястреба-кауана Ястреб-кауан, — птица, пожирающая змей. По словам путешественника Айреса де Казала, индейцы подражают ее крику, чтобы напугать змей.

, доносившийся откуда-то из глубины.Индеец исчез; сверху виден был только свет его факела.Сесилия, бледная и дрожавшая от страха, считала, что Пери погиб и, может быть, уже стал добычею этих тысячеликих чудовищ. Она оплакивала своего верного друга и бормотала слова молитвы, прося бога совершить чудо — спасти его.Девушка то и дело закрывала глаза, чтобы не видеть этого страшного зрелища, и сейчас же снова открывала их: ей хотелось еще раз заглянуть в глубину пропасти, — может быть, она увидит индейца. И вдруг одно из крылатых насекомых, копошившихся среди потревоженной листвы, взлетело и уселось на плечо Сесилии. То была эсперанса Эсперанса — надежда (португ.).

, красивый зеленый жучок.В минуты великого горя душа хватается за тончайшую нить надежды. Сесилия улыбнулась сквозь слезы, взяла жучка своими розовыми пальцами и приласкала его.Надо было надеяться — и надежда вернулась; воспрянув духом, дрожащим слабым голосом Сесилия позвала:— Пери!И вдруг ее охватила щемящая тоска: если индеец ей не ответит, значит, он умер. Но тут она услыхала голос:— Сейчас, сеньора.Несмотря на всю радость, которую принесли ей эти слова, девушке показалось, что произнесшего их человека что-то мучит: голос звучал сдавленно и глухо.— Тебе худо? — с тревогой спросила она.Ответа не последовало. Из глубины ущелья донесся пронзительный крик, который эхо разнесло по склонам гор. Потом этот ястребиный крик раздался снова, и гремучая змея вместе со змеенышами выползла из рва.У Сесилии потемнело в глазах; она вскрикнула и, потеряв сознание, упала на пол.Когда через четверть часа она пришла в себя, перед ней стоял Пери. Улыбаясь, он протягивал ей вязаный шелковый мешочек, в котором была красная бархатная коробочка.Сесилия даже не взглянула на возвращенную ей вещицу; только что пережитые ужасы все еще стояли у нее перед глазами; она взяла индейца за обе руки и в тревоге спросила его:— Они не ужалили тебя, Пери? Тебе не больно? Скажи!Индеец посмотрел на нее и, увидев на ее лице страх, изумился.— Ты испугалась, сеньора?— Ужасно! — воскликнула девушка.Индеец улыбнулся.— Пери — дикарь, сын лесов; он родился в горах среди змей. Они знают Пери и боятся его.Индеец говорил правду; он действительно не совершил ничего необыкновенного. Такова была его повседневная жизнь в этих краях: опасности его не страшили.Достаточно было зажечь факел и закричать по-ястребиному, что отлично ему удавалось, и он знал, что змеи не тронут его, ибо кауана они боятся. С помощью этих простых средств, которыми обычно пользуются все индейцы, когда им приходится идти ночью по лесу, Пери спустился на дно ущелья, где ему и посчастливилось увидеть зацепившийся за лиану шелковый мешочек — подарок Алваро.Он закричал от радости, Сесилия же решила, что он кричит от боли, точно так же как перед этим она приняла эхо за глухой и сдавленный голос.Сесилия не представляла себе, как мог человек, побывав среди всех этих ядовитых тварей, остаться невредимым. Она приписала спасение индейца чуду и сочла этот самый обычный для него поступок геройским.Радость увидеть Пери вне опасности и держать в руках подарок Алваро была так велика, что она позабыла обо всем на свете.В коробочке был незатейливый жемчужный браслет. Но жемчуг отличался удивительным блеском, и видно было, что Алваро выбирал каждую жемчужину в отдельности, чтобы все вместе они были достойны украсить руку Сесилии.Несколько мгновений девушка смотрела на эту драгоценность с тем кокетливым любованием, которое так свойственно женщинам, что является едва ли не их седьмым чувством. Она сразу увидела, что браслет ей пойдет. Надев его на руку, она показала его Пери, который не спускал с нее глаз, удовлетворенный своим поступком.— Пери жалеет.— О чем?— Пери жалеет, что у него нет бус красивее, чем эти, чтобы тебе подарить.— А почему ты об этом жалеешь?— Потому, что они бы всегда были с тобой.Сесилия лукаво улыбнулась.— Значит, ты был бы доволен, если бы твоя сеньора, вместо этого браслета, носила твой подарок?— Очень.— А что же ты мне подаришь, чтобы я была красивой? — шутливо спросила Сесилия.Индеец поглядел вокруг и понурился. Он мог бы отдать свою жизнь, которая недорого стоила. Но где ему, бедному дикарю, найти украшение, которое было бы достойно его сеньоры?Сесилии стало жаль его.— Принеси мне цветок, и твоя сеньора вплетет его себе в волосы и будет носить; а этот браслет она никогда носить не станет.Последние слова были сказаны очень решительно: в них чувствовалась непреклонная воля. Сняв браслет, она положила его обратно в коробочку и задумалась.Пери вернулся, неся в руке красивый цветок, который он сорвал в саду. Это был ярко-красный бархатистый вьюн. Сесилия воткнула его в волосы; она была рада, что может исполнить это невинное желание Пери, который посвятил всю свою жизнь исполнению ее желаний. Спрятав бархатную коробочку на груди, она пошла в комнату сестры.После того как Изабелл невольно выдала тайну своей любви, она затворилась у себя в комнате и, сославшись на нездоровье, больше оттуда не выходила.Слезы не принесли ей, как Сесилии, облегчения и утешения. Это были горькие слезы: они не освежали ей сердца, а обжигали его жаром страсти.Порою ее мокрые от слез черные глаза блестели необычным блеском; казалось, что в мозгу ее проносится какая-то безумная мысль. Потом она становилась на колени и начинала молиться, но посреди молитвы потоки слез снова орошали ее лицо.Когда Сесилия вошла к ней в комнату, Изабелл сидела на краю кровати; ее глаза были устремлены на окно, в котором виден был краешек неба.В эту минуту она была особенно хороша собою: охватившие ее грусть и истома еще больше подчеркивали ее красоту.Сесилия незаметно подкралась к кузине и поцеловала ее в смуглую щеку.— Я уже говорила тебе, я не хочу, чтобы ты грустила.— Сесилия, ты! — воскликнула Изабелл, вздрогнув.— Что с тобой? Я тебя напугала?— Нет… только…— Что только?— Ничего.— Я знаю, что ты хочешь сказать. Изабелл, ты, верно, думаешь, что я на тебя в обиде. Не правда ли?— Я думаю, — пробормотала Изабелл, — что я теперь недостойна быть твоей подругой.— Почему? Разве ты сделала мне что-нибудь плохое? Разве мы с тобой не сестры и не должны любить друг друга?— Сесилия, ты говоришь совсем не то, что у тебя на душе! — изумленно воскликнула Изабелл.— А разве я когда-нибудь обманывала тебя? — с обидой сказала Сесилия.— Нет, прости меня; просто…Она не договорила, но взгляд ее досказал все. Она была поражена. Но внезапно ее осенила догадка.Ей пришло в голову, что Сесилия не ревнует к ней Алваро оттого, что считает ее недостойной даже его взгляда. При этой мысли она горько улыбнулась.— Итак, решено, между нами ничего не было. Хорошо?— Ты этого действительно хочешь?— Да, хочу. Ничего не было. Все осталось по-прежнему, с той только разницей, — продолжала Сесилия, краснея, — что с сегодняшнего дня у тебя не должно быть от меня тайн.— Тайн? У меня была только одна тайна, но ты и ее узнала, — прошептала Изабелл.— Узнала, потому что сама догадалась! Нет, я хочу вовсе не этого. Я хочу, чтобы ты сама мне все говорила. Я хочу утешать тебя, когда на тебя найдет грусть, как сегодня, и смеяться вместе с тобой, когда тебе будет хорошо. Согласна?— Ах, нет, никогда! Не требуй того, что невозможно, Сесилия. Ты уже знаешь больше, чем надо. Не заставляй меня умирать от стыда.— Какой же тут стыд? Ты любишь меня, значит, можешь полюбить и кого-нибудь другого.Изабелл закрыла руками лицо, чтобы не видно было, как она покраснела. Сесилия, смущенная и взволнованная, начинала понимать, почему она сама всегда краснеет, почувствовав на себе взгляд Алваро.— Сесилия, — сказала Изабелл, собрав все силы, — не обманывай меня. Я знаю, ты добрая, ты меня любишь и не хочешь огорчать. Но не смейся над моей слабостью. Если бы ты знала, как я страдаю!— Нисколько я тебя не обманываю, я уже сказала: я не хочу, чтобы ты страдала, а тем более из-за меня. Понимаешь?— Понимаю и клянусь тебе, что заставлю сердце мое замолчать. А если надо будет, оно остановится раньше, чем причинит тебе самую малую толику горя.— Нет, — воскликнула Сесилия, — ты не понимаешь меня; совсем не об этом я говорю; напротив, я хочу… чтобы ты была счастлива!— Чтобы я была счастлива? — переспросила Изабелл.— Да, — ответила Сесилия, обнимая ее, и тихо шепнула ей на ухо: — Чтобы ты любила и его и меня.Изабелл вскочила с кровати. Она побледнела. Она не верила своим ушам. Сесилия нашла в себе силу улыбнуться ей своей доброй улыбкой.— Нет, это невозможно! Ты хочешь совсем свести меня с ума, Сесилия!— Я хочу, чтобы ты была веселой и довольной, — ответила Сесилия, целуя сестру, — хочу, чтобы лицо твое больше не было таким грустным и чтобы ты любила меня как прежде. Неужели я этого не заслужила?— О, еще бы! Ты сущий ангел, но твоя жертва напрасна. Я не могу быть счастливой, Сесилия.— Почему?— Потому, что он любит тебя, — пробормотала Изабелл.Сесилия покраснела.— Не говори так, это неправда.— Это правда.— Он тебе сказал?— Нет, но я сама вижу; я поняла это даже раньше, чем ты.— Тебе просто показалось; и не смей говорить мне больше об этом. Какое мне дело до его чувств!И девушка, видя, что не может справиться с волнением, убежала, но в дверях остановилась.— Да, совсем забыла! Я хочу подарить тебе одну вещицу.Она вынула бархатную коробочку Иг открыв ее, надела жемчужный браслет на руку Изабелл.— Как тебе идет жемчуг! Как он хорошо выделяется на твоей смуглой коже! Какая прелесть! Ты ему понравишься…— Этот браслет!..Изабелл вдруг что-то заподозрила.Сесилия это заметила и первый раз в жизни солгала:— Отец подарил мне его вчера. Он заказал два совершенно одинаковых: один для меня, а другой, по моей просьбе, для тебя. Поэтому ты не должна отказываться. Иначе я рассержусь.Изабелл опустила голову.— Не снимай его; я надену свой, и мы с тобой будем как родные сестры. А пока до свидания.Она послала Изабелл воздушный поцелуй и выбежала вон из комнаты.Ее природная живость и беззаботность взяли верх. От утренней грусти не осталось и следа. IX. ЗАВЕЩАНИЕ В ту минуту, когда Сесилия убежала от Изабелл, дон Антонио де Марис поднимался на площадку. Мысли его были заняты чем-то очень важным, и от этого его всегда серьезное лицо казалось еще серьезнее.Старый фидалго еще издали увидел сына своего, дона Диего, который прогуливался вместе с Алваро вдоль ограды, и подозвал к себе обоих.Молодые люди последовали за доном Антонио в его кабинет, небольшую комнату, примыкавшую к молельне. Комната эта ничем особенно не отличалась от остальных, если не считать скрытого небольшой дверью выхода на лестницу, которая вела в погреб или подвал, где хранился порох.При закладке фундамента дома рабочие обнаружили в скале глубокую пещеру. Будучи человеком дальновидным, дон Антонио понимал, что настанет время, когда ему придется рассчитывать только на собственные силы. И он распорядился устроить под этим естественным сводом подвал, где можно будет держать несколько арроб Арроба — старинная бразильская мера веса, приблизительно равная пятнадцати килограммам.

пороха. Вместе с тем все было устроено так, что семья фидалго не могла пострадать из-за неосторожности кого-нибудь из слуг или авентурейро, — входить в кабинет разрешалось только тогда, когда там бывал сам дон Антонио.Фидалго сел за стол, обитый московской кожею Московская кожа — кожа особой выделки, применявшаяся для обивки мебели, сундуков и т. п.

, и сделал обоим молодым людям знак сесть рядом с ним.— Мне необходимо поговорить с вами об одном деле, очень важном для всей нашей семьи, — сказал дон Антонио. — То, что я вам скажу, касается и вас и меня больше, чем кого бы то ни было.Дон Диего поклонился. Алваро последовал его примеру. Сердце у него забилось — слова фидалго звучали очень многозначительно.— Мне шестьдесят лет, — продолжал дон Антонио, — я уже стар. В этом девственном краю, на свежем воздухе бразильских сертанов, за последние годы я, правда, помолодел — и душою и телом. Однако возраст мой начинает сказываться, и я чувствую, что скоро жизненные силы мои покорятся закону творения, который требует, чтобы рожденные от земли в землю же и вернулись.Молодые люди собирались сказать ему все те успокоительные слова, какими мы обычно пытаемся скрыть жестокую правду от наших близких, пытаясь тем самым обмануть и себя самих.Дон Антонио остановил их властным жестом.— Не прерывайте меня. Я ни на что не жалуюсь. Я с этого начал, чтобы вы поняли всю серьезность дела, о котором пойдет речь. Кто сорок лет рисковал каждый день жизнью, кто несчетное число раз видел то занесенный над своей головою меч, то пропасть, разверзшуюся под ногами, тот может спокойно взирать на конец пути, который мы свершаем в этой юдоли слез.— О! Мы хорошо понимаем, что смерть не страшит вас, отец!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45