https://wodolei.ru/catalog/sistemy_sliva/sifon-dlya-rakoviny/
Вот что произошло.Покинув дом вечером, когда уже начало сказываться действие яда, Пери выполнил обещание, данное Сесилии. Он должен был найти действенное противоядие, секрет которого знали только старые паже Паже — знахарь, шаман.
его племени да женщины, помогающие им в изготовлении целебных снадобий.Когда он в первый раз уходил на войну, мать его открыла ему этот секрет, чтобы он мог спастись от смерти, если будет ранен отравленною стрелой.Видя, в каком отчаянии его сеньора, индеец почувствовал, что он еще в силах противиться оцепенению, распространявшемуся по всему телу, и отправился в чащу леса в поисках целебной травы, которая могла вернуть ему силы и жизнь.Однако, когда он шел по лесу, ему казалось, что поздно уже что-то предпринимать и он все равно погибнет. Ему страшно было думать, что он умрет вдали от своей сеньоры, даже не взглянув на нее в последний раз. Он уже начинал раскаиваться в том, что ушел, а не остался в доме. Лучше было умереть у ног Сесилии. Но тут он снова вспомнил, что девушка его ждет, вспомнил, что нужен ей, и мысль эта придала ему новые силы.Пери забрался в самую глухую чащу леса, где было совсем темно, и там, во тьме и в безмолвии, разыгрался один из тех эпизодов первобытной, слитой с природой жизни в лесу, о которой мы имеем только отдаленное и смутное представление. Солнце клонилось к закату. Настал вечер, потом ночь, и там, под шатром из листвы, Пери спал, — словно в некоем святилище, и ни один шорох не выдал того, что там было.Как только первые лучи багрянцем засияли на горизонте, листва раздвинулась, и Пери, изможденный, шатаясь, словно после долгой и тяжелой болезни, вышел из своего убежища.Он едва держался на ногах и, чтобы не упасть, хватался за ветви деревьев. Так он брел все дальше по лесу, время от времени срывая плоды, которые немного его подкрепили.Подходя к реке, Пери уже чувствовал, что к нему возвращаются силы и одеревеневшее тело начинает понемногу разогреваться. Он решил выкупаться.Когда он вышел на берег, это был другой человек. Противоядие подействовало: члены его обрели былую подвижность, кровь свободно струилась по жилам.Теперь надо было только восстановить потерянные силы. Все питательные и вкусные лесные плоды заняли свое место на этом пиршестве жизни; индеец праздновал победу над смертью и ядом.Уже несколько часов сияло солнце. Окончив свою трапезу, Пери шел в раздумье, как вдруг услыхал грохот выстрелов, прокатившийся по лесу.Пери поспешил на выстрелы и неподалеку, на лесной поляне, увидел жуткую картину.Алваро и девять его товарищей, разделившись на два ряда, стоявших спиною друг к другу, были окружены кольцом айморе, которых насчитывалось более сотни, и отражали их яростные удары.Однако все эти атаки дикарей, оглашавшие воздух ревом, как волны прилива, разбивались о маленькую колонну, состоявшую, казалось, не из людей, а из одних клинков: шпаги мелькали в воздухе с такой страшною быстротой, что образовался непроницаемый стальной барьер; всякий, кто пытался подойти ближе, падал, чтобы больше не встать.Сражение это длилось уже не меньше часа. Сначала португальцы отстреливались, но айморе так неистово их атаковали, что вскоре им пришлось пустить в ход холодное оружие, — начался рукопашный бой.Как раз в ту минуту, когда Пери вышел на лужайку, в положении сражавшихся произошла перемена.Авентурейро, прикрывавший Алваро со спины, в разгаре битвы неосторожно сделал несколько шагов вперед, чтобы ударить врага. Воспользовавшись этим, индейцы окружили его; таким образом, колонна была разъединена, и Алваро остался без защиты.Отважный кавальейро продолжал, однако, совершать чудеса мужества и храбрости. Каждый взмах его шпаги укладывал на месте кого-нибудь из туземцев, и тот истекал кровью у его ног. Разъяренные айморе бросались на Алваро с удвоенным ожесточением, но с каждым разом его рука еще увереннее, еще точнее взмахивала шпагой, которая с такой быстротой кружилась в воздухе, что виден был только блеск.Но стоило айморе заметить, что кавальейро не защищен со спины, как они собрали все свои силы и напали на него сзади. Один из дикарей подскочил к нему почти вплотную, высоко поднял тяжелую тангапему и обрушил ее на голову своего противника.Молодой человек упал, но при падении шпага его описала в воздухе полукруг и успела еще поразить врага, нанесшего этот предательский удар: боль придала руке Алваро нечеловеческую силу.Айморе уже тянулись к телу кавальейро, как вдруг на поле сражения появился Пери. Подняв лежавшее на земле ружье убитого, он стал действовать им, как палицей, и айморе очень скоро пришлось почувствовать на себе всю мощь его ударов. Раскидав во все стороны врагов, Пери взвалил Алваро на плечо и, прокладывая себе путь тем же грозным оружием, исчез в чаще леса.Несколько человек кинулись было за ним в погоню, но Пери повернулся и заставил своих преследователей пожалеть об их дерзкой затее. Положив свою ношу на землю, он зарядил ружье и пустил пулю в того, кто бежал впереди. Остальные знали уже Пери по вчерашней схватке и поспешили вернуться.Пери хотел во что бы то ни стало спасти Алваро — не только во имя связывавшей их дружбы, но и ради Сесилии, ибо убежден был, что она любит кавальейро. Но тот уже не дышал, и индеец решил, что он мертв.Несмотря на это, он не бросил своего друга в лесу; он считал, что, живого или мертвого, должен доставить его к близким. Либо они вернут его к жизни, либо, если это не удастся, похоронят его бездыханное тело.Когда Пери окончил свой рассказ, потрясенный горем фидалго подошел к кушетке и, сжав недвижную и холодную руку кавальейро, сказал:— До скорого свидания, мой доблестный друг, до скорого свидания! Недолго нам уже быть в разлуке. Мы встретимся с тобой в обители праведных, куда тебе положено взойти и куда, как я надеюсь, по милости господней буду допущен и я.Сесилия поплакала над телом Алваро и, став вместе с матерью на колени, устремила к небу пламенную молитву.Дона Лауриана пустила в ход все средства своей домашней медицины, которая восполняла отсутствие врачей, ибо в те времена таковых было очень мало, в особенности же в столь глухих местах, вдали от больших городов. Однако кавальейро не подавал ни малейшего признака жизни.Дон Антонио де Марис, который уже и раньше подозревал, что айморе ушли неспроста, распорядился, чтобы его люди приготовились к обороне, и не потому, что у него явилась какая-то надежда, — просто он твердо решил биться до последней капли крови.Ответив на расспросы Сесилии о том, как ему удалось обезвредить яд, Пери обошел площадку внимательно оглядывая все окрестности. Когда дело касалось его сеньоры, индеец не знал усталости. Хотя он только недавно совершил настоящий подвиг в сражении с айморе, он уже снова думал о том, как спасти Сесилию.Осмотрев все кругом взглядом опытного стратега, он вошел в комнату, покинутую им два дня назад. Его оружие лежало, никем не тронутое.Он вспомнил о своем последнем разговоре с Алваро и подумал о превратности судьбы, трижды возвращавшей его из мертвых и неожиданно отнявшей жизнь у кавальейро, которого он оставил тогда целым и невредимым. VIII. НЕВЕСТА Через час после описанных нами событий Пери, стоя у окна комнаты, где прежде жила его сеньора, внимательно рассматривал дерево, возвышавшееся неподалеку.Казалось, он изучал извилистые линии веток, мысленно прикидывая их крепость и расстояние от земли, словно от этого зависело разрешение какого-то трудного вопроса. Погрузившись в свои расчеты, индеец позабыл обо всем. Вдруг он почувствовал, что чья-то маленькая рука робко коснулась его плеча.Он обернулся. Рядом с ним стояла Изабел; она подкралась к нему бесшумно, как тень. Девушка только что очнулась от обморока. Лицо ее было смертельно бледно, но вместе с тем на нем лежала печать странного спокойствия или, вернее, оцепенения.Когда Изабел пришла в себя, она обвела взглядом залу, словно желая удостовериться в том, что все случившееся не сон.Все было тихо. Дон Антонио де Марис вышел, чтобы отдать распоряжения. Жена его, стоя на коленях на груде обломков, молилась перед распятием. В глубине комнаты, на кушетке, лежал недвижимый кавальейро; в ногах у него горела восковая свеча, бросая вокруг бледные отблески.Возле него стояла одна Сесилия; прижимая к груди его бессильно повисшую голову, она старалась ее отогреть.Когда взгляд Изабел упал на бесчувственное тело, она вскочила, словно под действием какой-то сверхчеловеческой силы, перебежала через комнату и стала рядом с сестрой на колени перед смертным ложем.Но она и не думала молиться — ей хотелось только глядеть и глядеть на это бледное, застывшее лицо, на эти холодные губы, на потухшие глаза, которые она продолжала любить и теперь, когда в них уже не было жизни.Сесилия очень бережно отнеслась к ее горю. Врожденное женское чутье подсказывало ей, что всякая любовь, даже любовь к мертвому, требует целомудрия и тайны. Она вышла из комнаты, чтобы дать сестре выплакаться вволю.Несколько минут спустя Изабел встала, в каком-то забытьи прошла через весь дом, разыскала Пери, подкралась к нему и тихо коснулась его плеча.Пери и Изабел, как мы уже говорили, с первой же встречи невзлюбили друг друга. В Изабел это была ненависть к расе, принадлежность к которой принижала ее в собственных глазах; в Пери — естественная неприязнь, которую человек всегда испытывает к тому, в ком чувствует врага.Вот почему индеец очень удивился, когда Изабел подошла к нему. Удивление его еще больше возросло, когда он увидел ее умоляющий жест, словно просивший его о милости.— Пери!Индейца тронул ее страдальческий вид, и он, вероятно впервые в жизни, заговорил с ней.— Пери тебе нужен? — спросил он.— Да, я пришла к тебе с просьбой. Ты не откажешь мне? — прошептала девушка.— Говори. Если Пери может, он тебе не откажет.— Значит, ты обещаешь? — воскликнула Изабел. В глазах ее заблестела радость.— Да, Пери тебе обещает.— Тогда пойдем.И девушка повела его в залу, которая была по-прежнему погружена в безмолвие. Она остановилась возле кушетки и, указав на безжизненное тело Алваро, сделала Пери знак взять его на руки.Индеец повиновался и пошел вслед за Изабел в дальнюю каморку. Там девушка раздвинула полог алькова, и индеец опустил свою ношу на постель.В этой каморке она жила — здесь родилась ее любовь, здесь все дышало мечтами о любимом; кавальейро положили на ее девичью кровать; теперь она действительно чувствовала себя невестой — невестой смерти.Исполнив волю девушки, Пери ушел и вернулся к делу, над которым трудился упорно и непрестанно.Оставшись одна, Изабел улыбнулась. В этой улыбке было упоение скорбью, та радость страдания, которая перед смертью озаряет лица мучеников и отверженных.Она вытащила спрятанный на груди стеклянный медальон, в котором хранились волосы ее матери, — посмотрела на него, но потом покачала головой, и лицо ее приняло какое-то странное выражение: она передумала. Тайной, которую скрывал этот медальон, был тонкий порошок, устилавший стекло с внутренней стороны. Но смерть от яда, подаренного матерью, не удовлетворяла девушку: она была бы слишком быстрой, почти мгновенной.Крадучись, Изабел подошла к комоду и зажгла свечу перед стоявшим там распятием из слоновой кости. Потом она закрыла дверь, затворила и завесила окна и дверь, сквозь которые в комнату мог проникнуть свет. Стало темно. И в этой тьме сияние свечи озаряло только образ Христа.Девушка опустилась на колени и прочла короткую молитву. Она просила у господа последней милости: просила о вечной жизни в небесах для своей любви, которая на земле была так быстротечна.Прочтя молитву, она взяла подсвечник, поставила его в головах кровати, отдернула занавеску и стала смотреть на своего возлюбленного.Казалось, Алваро спал. Его красивое лицо нисколько не изменилось: обратив его в воск и мрамор, смерть, казалось, только сковала его черты; застывшее тело кавальейро можно было принять за великолепную статую.Изабел отвела от него зачарованный взгляд — она снова подошла к комоду; там, рядом с отливавшими перламутром морскими раковинами, стояла плетенка из цветной соломы.В этой плетенке были собраны все пахучие смолы, все ароматы, какие источают деревья нашей страны: смола ароэйры, крупицы ладана, застывшие слезинки умбаубы ц капли бальзама — индейского сандала.Девушка высыпала в одну из раковин большую часть этих ароматических смол и зажгла несколько кусочков ладана; пропитавшее их масло воспламенилось, от него загорелись и другие смолы.Клубы белесого дыма широкими кольцами потянулись из этой импровизированной кадильницы, разливая вокруг пьянящие ароматы, и заполнили всю комнату прозрачными облаками, колыхавшимися при бледном сиянии свечи.Усевшись на край постели, сжав в руках холодные руки кавальейро, не сводя глаз с любимого лица, Изабел что-то шептала. То были прерывистые фразы, тайные признания, какие-то непонятные сочетания звуков, которые я есть истинный язык сердца.По временам ей чудилось, что Алваро все еще жив, что он шепчет ей на ухо слова любви. И она говорила так, как будто ее возлюбленный мог ее слышать; она рассказывала ему все тайны своей любви, изливала всю душу. Ее нежная рука отводила пряди волос с его лба, гладила похолодевшее лицо, прикасалась к застывшим, безмолвным губам, словно моля их улыбнуться.— Почему ты мне ничего не скажешь? — нежно шептала она. — Ты не узнаешь твоей Изабел? Скажи еще раз, что ты меня любишь! Повторяй почаще эти слова, чтобы душа моя не могла усомниться в своем счастье! Ну, пожалуйста…Приоткрыв губы, сдерживая дыхание, она настороженно ждала, не зазвучит ли любимый голос, не донесется ли до нее еще раз эхо первого и последнего слова ее печальной любви.Но кругом была тишина: грудь ее вдыхала только потоки благовоний, которые горячили кровь.Комната имела фантастический вид. Во мраке выделялось светящееся пятно, окруженное густым туманом.В этом пространстве, освещенном призрачным сиянием, можно было различить лежавшего на кровати Алваро и склоненную над ним Изабел, которая все говорила и говорила, как будто мертвый мог ее слышать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
его племени да женщины, помогающие им в изготовлении целебных снадобий.Когда он в первый раз уходил на войну, мать его открыла ему этот секрет, чтобы он мог спастись от смерти, если будет ранен отравленною стрелой.Видя, в каком отчаянии его сеньора, индеец почувствовал, что он еще в силах противиться оцепенению, распространявшемуся по всему телу, и отправился в чащу леса в поисках целебной травы, которая могла вернуть ему силы и жизнь.Однако, когда он шел по лесу, ему казалось, что поздно уже что-то предпринимать и он все равно погибнет. Ему страшно было думать, что он умрет вдали от своей сеньоры, даже не взглянув на нее в последний раз. Он уже начинал раскаиваться в том, что ушел, а не остался в доме. Лучше было умереть у ног Сесилии. Но тут он снова вспомнил, что девушка его ждет, вспомнил, что нужен ей, и мысль эта придала ему новые силы.Пери забрался в самую глухую чащу леса, где было совсем темно, и там, во тьме и в безмолвии, разыгрался один из тех эпизодов первобытной, слитой с природой жизни в лесу, о которой мы имеем только отдаленное и смутное представление. Солнце клонилось к закату. Настал вечер, потом ночь, и там, под шатром из листвы, Пери спал, — словно в некоем святилище, и ни один шорох не выдал того, что там было.Как только первые лучи багрянцем засияли на горизонте, листва раздвинулась, и Пери, изможденный, шатаясь, словно после долгой и тяжелой болезни, вышел из своего убежища.Он едва держался на ногах и, чтобы не упасть, хватался за ветви деревьев. Так он брел все дальше по лесу, время от времени срывая плоды, которые немного его подкрепили.Подходя к реке, Пери уже чувствовал, что к нему возвращаются силы и одеревеневшее тело начинает понемногу разогреваться. Он решил выкупаться.Когда он вышел на берег, это был другой человек. Противоядие подействовало: члены его обрели былую подвижность, кровь свободно струилась по жилам.Теперь надо было только восстановить потерянные силы. Все питательные и вкусные лесные плоды заняли свое место на этом пиршестве жизни; индеец праздновал победу над смертью и ядом.Уже несколько часов сияло солнце. Окончив свою трапезу, Пери шел в раздумье, как вдруг услыхал грохот выстрелов, прокатившийся по лесу.Пери поспешил на выстрелы и неподалеку, на лесной поляне, увидел жуткую картину.Алваро и девять его товарищей, разделившись на два ряда, стоявших спиною друг к другу, были окружены кольцом айморе, которых насчитывалось более сотни, и отражали их яростные удары.Однако все эти атаки дикарей, оглашавшие воздух ревом, как волны прилива, разбивались о маленькую колонну, состоявшую, казалось, не из людей, а из одних клинков: шпаги мелькали в воздухе с такой страшною быстротой, что образовался непроницаемый стальной барьер; всякий, кто пытался подойти ближе, падал, чтобы больше не встать.Сражение это длилось уже не меньше часа. Сначала португальцы отстреливались, но айморе так неистово их атаковали, что вскоре им пришлось пустить в ход холодное оружие, — начался рукопашный бой.Как раз в ту минуту, когда Пери вышел на лужайку, в положении сражавшихся произошла перемена.Авентурейро, прикрывавший Алваро со спины, в разгаре битвы неосторожно сделал несколько шагов вперед, чтобы ударить врага. Воспользовавшись этим, индейцы окружили его; таким образом, колонна была разъединена, и Алваро остался без защиты.Отважный кавальейро продолжал, однако, совершать чудеса мужества и храбрости. Каждый взмах его шпаги укладывал на месте кого-нибудь из туземцев, и тот истекал кровью у его ног. Разъяренные айморе бросались на Алваро с удвоенным ожесточением, но с каждым разом его рука еще увереннее, еще точнее взмахивала шпагой, которая с такой быстротой кружилась в воздухе, что виден был только блеск.Но стоило айморе заметить, что кавальейро не защищен со спины, как они собрали все свои силы и напали на него сзади. Один из дикарей подскочил к нему почти вплотную, высоко поднял тяжелую тангапему и обрушил ее на голову своего противника.Молодой человек упал, но при падении шпага его описала в воздухе полукруг и успела еще поразить врага, нанесшего этот предательский удар: боль придала руке Алваро нечеловеческую силу.Айморе уже тянулись к телу кавальейро, как вдруг на поле сражения появился Пери. Подняв лежавшее на земле ружье убитого, он стал действовать им, как палицей, и айморе очень скоро пришлось почувствовать на себе всю мощь его ударов. Раскидав во все стороны врагов, Пери взвалил Алваро на плечо и, прокладывая себе путь тем же грозным оружием, исчез в чаще леса.Несколько человек кинулись было за ним в погоню, но Пери повернулся и заставил своих преследователей пожалеть об их дерзкой затее. Положив свою ношу на землю, он зарядил ружье и пустил пулю в того, кто бежал впереди. Остальные знали уже Пери по вчерашней схватке и поспешили вернуться.Пери хотел во что бы то ни стало спасти Алваро — не только во имя связывавшей их дружбы, но и ради Сесилии, ибо убежден был, что она любит кавальейро. Но тот уже не дышал, и индеец решил, что он мертв.Несмотря на это, он не бросил своего друга в лесу; он считал, что, живого или мертвого, должен доставить его к близким. Либо они вернут его к жизни, либо, если это не удастся, похоронят его бездыханное тело.Когда Пери окончил свой рассказ, потрясенный горем фидалго подошел к кушетке и, сжав недвижную и холодную руку кавальейро, сказал:— До скорого свидания, мой доблестный друг, до скорого свидания! Недолго нам уже быть в разлуке. Мы встретимся с тобой в обители праведных, куда тебе положено взойти и куда, как я надеюсь, по милости господней буду допущен и я.Сесилия поплакала над телом Алваро и, став вместе с матерью на колени, устремила к небу пламенную молитву.Дона Лауриана пустила в ход все средства своей домашней медицины, которая восполняла отсутствие врачей, ибо в те времена таковых было очень мало, в особенности же в столь глухих местах, вдали от больших городов. Однако кавальейро не подавал ни малейшего признака жизни.Дон Антонио де Марис, который уже и раньше подозревал, что айморе ушли неспроста, распорядился, чтобы его люди приготовились к обороне, и не потому, что у него явилась какая-то надежда, — просто он твердо решил биться до последней капли крови.Ответив на расспросы Сесилии о том, как ему удалось обезвредить яд, Пери обошел площадку внимательно оглядывая все окрестности. Когда дело касалось его сеньоры, индеец не знал усталости. Хотя он только недавно совершил настоящий подвиг в сражении с айморе, он уже снова думал о том, как спасти Сесилию.Осмотрев все кругом взглядом опытного стратега, он вошел в комнату, покинутую им два дня назад. Его оружие лежало, никем не тронутое.Он вспомнил о своем последнем разговоре с Алваро и подумал о превратности судьбы, трижды возвращавшей его из мертвых и неожиданно отнявшей жизнь у кавальейро, которого он оставил тогда целым и невредимым. VIII. НЕВЕСТА Через час после описанных нами событий Пери, стоя у окна комнаты, где прежде жила его сеньора, внимательно рассматривал дерево, возвышавшееся неподалеку.Казалось, он изучал извилистые линии веток, мысленно прикидывая их крепость и расстояние от земли, словно от этого зависело разрешение какого-то трудного вопроса. Погрузившись в свои расчеты, индеец позабыл обо всем. Вдруг он почувствовал, что чья-то маленькая рука робко коснулась его плеча.Он обернулся. Рядом с ним стояла Изабел; она подкралась к нему бесшумно, как тень. Девушка только что очнулась от обморока. Лицо ее было смертельно бледно, но вместе с тем на нем лежала печать странного спокойствия или, вернее, оцепенения.Когда Изабел пришла в себя, она обвела взглядом залу, словно желая удостовериться в том, что все случившееся не сон.Все было тихо. Дон Антонио де Марис вышел, чтобы отдать распоряжения. Жена его, стоя на коленях на груде обломков, молилась перед распятием. В глубине комнаты, на кушетке, лежал недвижимый кавальейро; в ногах у него горела восковая свеча, бросая вокруг бледные отблески.Возле него стояла одна Сесилия; прижимая к груди его бессильно повисшую голову, она старалась ее отогреть.Когда взгляд Изабел упал на бесчувственное тело, она вскочила, словно под действием какой-то сверхчеловеческой силы, перебежала через комнату и стала рядом с сестрой на колени перед смертным ложем.Но она и не думала молиться — ей хотелось только глядеть и глядеть на это бледное, застывшее лицо, на эти холодные губы, на потухшие глаза, которые она продолжала любить и теперь, когда в них уже не было жизни.Сесилия очень бережно отнеслась к ее горю. Врожденное женское чутье подсказывало ей, что всякая любовь, даже любовь к мертвому, требует целомудрия и тайны. Она вышла из комнаты, чтобы дать сестре выплакаться вволю.Несколько минут спустя Изабел встала, в каком-то забытьи прошла через весь дом, разыскала Пери, подкралась к нему и тихо коснулась его плеча.Пери и Изабел, как мы уже говорили, с первой же встречи невзлюбили друг друга. В Изабел это была ненависть к расе, принадлежность к которой принижала ее в собственных глазах; в Пери — естественная неприязнь, которую человек всегда испытывает к тому, в ком чувствует врага.Вот почему индеец очень удивился, когда Изабел подошла к нему. Удивление его еще больше возросло, когда он увидел ее умоляющий жест, словно просивший его о милости.— Пери!Индейца тронул ее страдальческий вид, и он, вероятно впервые в жизни, заговорил с ней.— Пери тебе нужен? — спросил он.— Да, я пришла к тебе с просьбой. Ты не откажешь мне? — прошептала девушка.— Говори. Если Пери может, он тебе не откажет.— Значит, ты обещаешь? — воскликнула Изабел. В глазах ее заблестела радость.— Да, Пери тебе обещает.— Тогда пойдем.И девушка повела его в залу, которая была по-прежнему погружена в безмолвие. Она остановилась возле кушетки и, указав на безжизненное тело Алваро, сделала Пери знак взять его на руки.Индеец повиновался и пошел вслед за Изабел в дальнюю каморку. Там девушка раздвинула полог алькова, и индеец опустил свою ношу на постель.В этой каморке она жила — здесь родилась ее любовь, здесь все дышало мечтами о любимом; кавальейро положили на ее девичью кровать; теперь она действительно чувствовала себя невестой — невестой смерти.Исполнив волю девушки, Пери ушел и вернулся к делу, над которым трудился упорно и непрестанно.Оставшись одна, Изабел улыбнулась. В этой улыбке было упоение скорбью, та радость страдания, которая перед смертью озаряет лица мучеников и отверженных.Она вытащила спрятанный на груди стеклянный медальон, в котором хранились волосы ее матери, — посмотрела на него, но потом покачала головой, и лицо ее приняло какое-то странное выражение: она передумала. Тайной, которую скрывал этот медальон, был тонкий порошок, устилавший стекло с внутренней стороны. Но смерть от яда, подаренного матерью, не удовлетворяла девушку: она была бы слишком быстрой, почти мгновенной.Крадучись, Изабел подошла к комоду и зажгла свечу перед стоявшим там распятием из слоновой кости. Потом она закрыла дверь, затворила и завесила окна и дверь, сквозь которые в комнату мог проникнуть свет. Стало темно. И в этой тьме сияние свечи озаряло только образ Христа.Девушка опустилась на колени и прочла короткую молитву. Она просила у господа последней милости: просила о вечной жизни в небесах для своей любви, которая на земле была так быстротечна.Прочтя молитву, она взяла подсвечник, поставила его в головах кровати, отдернула занавеску и стала смотреть на своего возлюбленного.Казалось, Алваро спал. Его красивое лицо нисколько не изменилось: обратив его в воск и мрамор, смерть, казалось, только сковала его черты; застывшее тело кавальейро можно было принять за великолепную статую.Изабел отвела от него зачарованный взгляд — она снова подошла к комоду; там, рядом с отливавшими перламутром морскими раковинами, стояла плетенка из цветной соломы.В этой плетенке были собраны все пахучие смолы, все ароматы, какие источают деревья нашей страны: смола ароэйры, крупицы ладана, застывшие слезинки умбаубы ц капли бальзама — индейского сандала.Девушка высыпала в одну из раковин большую часть этих ароматических смол и зажгла несколько кусочков ладана; пропитавшее их масло воспламенилось, от него загорелись и другие смолы.Клубы белесого дыма широкими кольцами потянулись из этой импровизированной кадильницы, разливая вокруг пьянящие ароматы, и заполнили всю комнату прозрачными облаками, колыхавшимися при бледном сиянии свечи.Усевшись на край постели, сжав в руках холодные руки кавальейро, не сводя глаз с любимого лица, Изабел что-то шептала. То были прерывистые фразы, тайные признания, какие-то непонятные сочетания звуков, которые я есть истинный язык сердца.По временам ей чудилось, что Алваро все еще жив, что он шепчет ей на ухо слова любви. И она говорила так, как будто ее возлюбленный мог ее слышать; она рассказывала ему все тайны своей любви, изливала всю душу. Ее нежная рука отводила пряди волос с его лба, гладила похолодевшее лицо, прикасалась к застывшим, безмолвным губам, словно моля их улыбнуться.— Почему ты мне ничего не скажешь? — нежно шептала она. — Ты не узнаешь твоей Изабел? Скажи еще раз, что ты меня любишь! Повторяй почаще эти слова, чтобы душа моя не могла усомниться в своем счастье! Ну, пожалуйста…Приоткрыв губы, сдерживая дыхание, она настороженно ждала, не зазвучит ли любимый голос, не донесется ли до нее еще раз эхо первого и последнего слова ее печальной любви.Но кругом была тишина: грудь ее вдыхала только потоки благовоний, которые горячили кровь.Комната имела фантастический вид. Во мраке выделялось светящееся пятно, окруженное густым туманом.В этом пространстве, освещенном призрачным сиянием, можно было различить лежавшего на кровати Алваро и склоненную над ним Изабел, которая все говорила и говорила, как будто мертвый мог ее слышать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45