Ей следовало подумать над своей судьбой и судьбой Дочери. Принять великодушное предложение Уэйда казалось ей нечестным, несправедливым по отношению к нему самому. Но как иначе она могла обеспечить крышу над головой Эми, ее будущее? Она сама никогда в жизни не работала и не умела зарабатывать на жизнь.
Когда она снова уселась в свое кресло, Уэйд заговорил опять:
– Если вы думаете, что вам будет невыносимо одиноко в наших краях у реки, то помните, что это продлится недолго. Не в столь уж отдаленном будущем я займу место Бена на больничной койке.
– О Уэйд, не говорите так, – слезы выступили на глазах Джейн.
– Простите меня. Я не собирался расстраивать вас, – Уэйд подошел к ней и опустился рядом на корточки.
– Ничего-ничего, все в порядке, – Джейн слабо улыбнулась сквозь слезы, – в последнее время у меня глаза на мокром месте, – она вынула носовой платок из рукава и вытерла слезы. – Разрешите мне обдумать ваше предложение, и если вы не возражаете, я дам свой ответ завтра.
Вскоре после этого Уэйд покинул маленький домик, направившись в гостиницу, где всегда останавливался во время своих визитов в Шайенн. Она была построена не так давно. И этот шикарный отель имел даже новомодный ватерклозет и ванные комнаты. Поэтому Уэйд надеялся принять сейчас настоящую горячую ванну.
Он проходил мимо соседней гостиницы, когда неожиданно поблизости раздался знакомый смех, заставивший его замедлить свой быстрый шаг. Он обернулся и замер, оцепенев. По тротуару ему навстречу шли под ручку, широко улыбаясь друг другу, Рейф и Бекки. Уэйда охватило бешенство. Он с самого начала раскусил этого смазливого объездчика лошадей и понял, что тот – бабник.
И если Уэйд ничего больше не мог сделать для Шторм, он обещал себе хотя бы избавить ее от этого ублюдка, не допустив, чтобы он женился на ней. А то, что Рейф уже положил глаз на Шторм, в этом Уэйд не сомневался, как не сомневался и в том, что этот парень водил Шторм за нос. Если понадобится, решил Уэйд, он вызовет Рейфа на дуэль и застрелит его.
Бекки первой увидела Уэйда и опешила, залившись вдруг краской, как будто она в чем-то провинилась. Уэйд окинул ее холодным взглядом с головы до ног. Рейф же заметил его не раньше, чем Уэйд заговорил ледяным тоном:
– Ах ты маленькая тварь, как же ты можешь так поступать со своей лучшей подругой?
Бекки строптиво вздернула вверх подбородок.
– А мы не сделали Шторм ничего плохого.
– Вот именно, – выступил вперед Рейф. – Дело в том, что…
Но Бекки торопливо оборвала Рейфа, испугавшись, что тот собирается сказать об их предстоящей женитьбе. Она – не хотела, чтобы об этом кто-либо знал, это породило бы слишком Много слухов и домыслов в округе. Поэтому Бекки вмешалась, проговорив голосом, в котором ясно слышалось осуждение:
– Ты не имеешь права ни в чем упрекать меня, слышишь? Ни меня, ни Рейфа! А сам ты разве не заигрываешь со Шторм, не ведешь себя развязно, не допускаешь вольностей? И что же? Всего лишь несколько часов назад мы видели тебя здесь в Шайенне с другой женщиной и с девочкой, которая, как две капли воды, похожа на тебя! Как ты думаешь, что почувствует Шторм, когда узнает обо всем этом?
Холодная неприязнь вспыхнула в глазах Бекки.
– То, что делаем мы, не идет ни в какое сравнение с тем, что сделал с нею ты, – бросила она и подхватила Рейфа под руку. – Пойдем. Я уверена, что мы задерживаем его, он спешит на свидание к своей леди.
Уэйд проводил их угрюмым взглядом. Они шли, взявшись под руку, снег бодро поскрипывал под их ногами. Все, что сказала Бекки, было сущей правдой. С каждым разом, с каждым свиданием он все больше и больше ранил сердце Шторм. Но самое жестокое страдание принесет ей известие, что он женится на Джейн.
На следующий день после обеда, когда Джейн и Эми провожали Уэйда в Ларами, стоя у почтовой станции и ожидая отправления Дилижанса, Джейн тихо, так чтобы дочь не слышала ее, произнесла:
– Я принимаю ваше предложение, Уэйд. И я очень благодарна вам.
Глава 22
Белый призрачный туман клубился над рекой Платт, когда Шторм направила Быоти на прибрежную дорогу. Ей было зябко от промозглой сырости и она подняла воротник своей подбитой овчиной тужурки.
Закатное солнце уже почти скрылось за горизонтом, и окрестности быстро погружались во мрак. Шторм слегка подстегнула лошадь, чтобы та ускорила шаг, но не переходила на рысь. Хотя она очень запаздывала к Бекки, вернее, к ее питомцам, однако дорога была слишком опасна для быстрых прогулок верхом.
Впереди появился темный силуэт домика Мэгэлленов, тусклый огонек мерцал в кухонном окошке. Интересно, подумала Шторм, неужели после ее отъезда туда вернулся тот же беспорядок, что и раньше: вечно грязная посуда, горы кастрюль и сковородок, наваленных в раковину, заляпанные жирными пятнами плита и пол.
Когда Шторм проезжала мимо домика и близко стоящего от него сарая, она заметила привязанного у крыльца жеребца Уэйда. Интересно, он только что приехал или куда-то уезжает? – спросила она саму себя и тут же ответила: «Впрочем, меня это не касается». Она изо всех сил старалась выбросить этого человека из своей головы и достигла в этом деле некоторых успехов. Она вспомнила о нем сегодня за день всего два раза.
Заметив показавшийся вдали домик Бекки, Шторм вздохнула с облегчением, потому что давно уже слышался в морозном воздухе тоскливый волчий вой, раздававшийся Где-то поблизости. Сегодня она выехала явно слишком поздно, потому что весь день была очень занята тем, что наряжала вместе с Джебом рождественскую елку. Слава Богу, Бекки вернется послезавтра. Этот ее гусак порядочная сволочь, когда она в прошлый раз пыталась покормить его, он вместо того, чтобы есть, набросился на нее. Он раза три ущипнул ее за ногу, так что у нее на том месте до сих пор огромные синяки.
Подскакав к заднему крыльцу дома, Шторм соскочила с седла и привязала Бьюти к перилам крыльца. Как можно более тихо подойдя к сараю, она открыла дверь. Шторм вошла внутрь, взяла ведро с отрубями, сняла с него крышку и торопливо насыпала немного корма прямо на пол. А затем бросилась к выходу, поспешно захлопнув за собой дверь, потому что огромный белый гусак уже бежал прямо на нее с гоготом из дальнего угла сарая…
Проваливаясь в глубоком снегу, Шторм снова подошла к своей кобыле и достала из седельной сумки сверток с объедками. Затем, поднявшись на крыльцо, она толкнула дверь черного хода и прошла ощупью в полутьме к столу, в центре которого стояла лампа. Сняв колпак, она чиркнула спичкой, достав ее из кармана, и зажгла фитиль. Кухня осветилась неярким мерцающим светом. Помещение было безукоризненно чистым. Порядок, пожалуй, нарушался лишь одной маленькой деталью – в раковине стояли две грязные чашки с кофейной гущей. Из-за плиты, за которой находилась ее подстилка, навстречу Шторм вышла Трей, виляя хвостом. Шторм почесала собаку за ушами, погладила по голове и поговорила ласково пару минут, прежде чем вывалила содержимое пакета – кусочки мяса и косточки – в ее миску.
Пока собака с урчанием поедала свой ужин, Шторм прошлась по всему дому и удостоверилась, что все в полном порядке и находится на своих местах. Она уже выходила из спальной комнаты с зажженной лампой в руках, когда внезапно поняла, что находится в доме не одна.
Гусиная кожа выступила на ее теле, и мурашки забегали по спине. Замерев, как вкопанная, на месте, Шторм думала только об одном: никто не знает, что она здесь! Ей уже чудился в темноте кто угодно – от льва, забредшего с гор, до какого-нибудь бродяги, как вдруг из темного угла раздался знакомый, хрипловатый голос:
– Я напугал тебя, Шторм?
– Ты – идиот! – в ярости крикнула она, глядя в серые глаза Уэйда, выступившего на свет. – Ты напугал меня до полусмерти. Почему ты не дал о себе знать? И вообще, что ты тут делаешь?
– Я увидел тебя, когда ты проезжала мимо моего дома, и подумал, что ты отправилась кормить животных Бекки. Вот я и решил, а не заехать ли и мне туда, чтобы поздороваться с тобой.
Страх и напряжение, наконец, отпустили Шторм. Она хотела рассмеяться или выругаться. Но неожиданно для самой себя расплакалась.
Растерянно бормоча слова утешения, Уэйд взял из ее рук лампу и поставил ее на стол, а затем обнял Шторм, крепко прижав к себе. Она громко всхлипывала, рыдания сотрясали все ее тело. Уэйд расстегнул сначала ее тужурку, а затем свою. Он прижал ее к своей теплой груди и Шторм, не думая ни о чем, доверчиво припала к нему всем телом.
У Уэйда перехватило дыхание, он начал гладить ее спину, бедра, а она все теснее жалась к нему. Тогда он стал ритмично покачиваться, лаская ее бедра, и она, уловив его ритм, устремилась навстречу его толчкам, чувствуя, как с каждым новым прикосновением растет и твердеет его плоть, топорща ткань брюк.
Когда Уэйд мягко поднял к себе ее лицо за подбородок, она закрыла глаза, ожидая его поцелуя. И его горячие страстные губы не заставили себя долго ждать. Судорога пробежала по телу Шторм.
Она попыталась напомнить себе, что навсегда покончила с этим человеком, что он никогда больше не должен дотрагиваться до нее. Но все было бесполезно.
Когда Уэйд скинул с нее тужурку и уложил на софу Бекки, о сопротивлении со стороны Шторм не могло быть и речи. Сев рядом с ней, он расстегнул рубашку, и она глубоко вздохнула в предвкушении наслаждения, когда его чуть дрожащие пальцы обнажили ее упругую грудь.
Склонив голову, он припал к ее груди, держа каждую в теплых трепещущих ладонях. Пробежав языком по розовым соскам и ощущая, как они затвердевают от каждого его прикосновения, он начал посасывать их. Кровь гулко застучала в висках Шторм, ее тело охватила волна желания. Шторм протянула руку и начала поглаживать его затвердевшую, набухшую плоть. Не отрывая губ от ее груди, Уэйд расстегнул брюки. Пальцы Шторм сейчас же сомкнулись на его обнаженной плоти, и она начала играть с ней так, как он учил ее. Уэйд застонал от наслаждения, его подрагивающие губы расплылись в сладострастной улыбке, а дыхание становилось все более учащенным и прерывистым.
Он положил руки на пояс ее юбки для верховой езды, и она приподняла свои бедра, чтобы он смог снять с нее эту одежду. За юбкой последовали теплые рейтузы, и вот Уэйд уже расположился между ее ног, она почувствовала сначала прикосновение к своим обнаженным ногам его шерстяных брюк, а затем по ее бедрам скользнула его напрягшаяся твердая плоть. Секунду они лежали так, прижавшись бедром к бедру, но тут Уэйд изогнулся над ней, приподнял ее поясницу и неуловимым движением глубоко вошел в нее.
Толчки Уэйда были медленными и ритмичными, он старательно оттягивал время кульминации своей страсти. Уэйд даже не предполагал, что еще когда-нибудь в своей жизни будет заниматься любовью со Шторм, и поэтому теперь отдавался этому занятию со всей страстностью своей натуры, не заботясь о том, что завтра будет ненавидеть себя за проявленную сегодня слабость.
Но вот настал момент, когда он не мог больше сдерживаться, он поднялся на колени, увлекая бедра Шторм, которые держал руками, и не сводя взгляда с ее лица.
Его толчки сделались неистовыми и частыми, он задыхался. Достигнув апогея страсти, оба одновременно почувствовали разрядку после немыслимого напряжения и впали в забытье, истомленные и разомлевшие, шепча имена друг друга.
Уэйд зарылся лицом в волосы Шторм. Когда его дыхание начало восстанавливаться, а бешеное сердцебиение в груди успокаиваться и входить в обычный ритм, он почувствовал себя виноватым перед Шторм. В холодном свете неподкупной реальности он осознал всю подлость своего поступка. Как он мог опять соблазнить Шторм, зная, что скоро женится на Джейн? Хотя он не собирался делить одну постель со своей женой, но он хотел хранить верность ей. Она была слишком нежной и чувствительной женщиной, чтобы он позволил себе дать повод людям сплетничать о своих беспутных похождениях.
Сознание Уэйда раздваивалось, его душа запуталась в клубке противоречий. Он хотел, чтобы Шторм вышла замуж за Рейфа Джеффри, но не знал, как он сумеет пережить ее замужество.
Тяжело вздохнув, он отстранился от Шторм. Пора было, сжав зубы, нанести ей новую обиду, причинить новую боль.
Встав и застегнув брюки, он холодно произнес:
– Ты бы лучше пошла домой. Кейн будет беспокоиться. Да и мне пора, – добавил он, – Джози шкуру с меня спустит за то, что я опоздал.
Он услышал, как дыхание Шторм прервалось на секунду от боли, она задохнулась, но Уэйд, скрепя сердце, продолжал ее мучить. Он не мог поступить иначе.
– А теперь я желаю тебе счастливого Рождества, – сказал он, выходя на кухню. – На праздниках я буду в Шайенне.
Шторм не слышала, как скрипнула и закрылась входная дверь. Она лежала, уставившись невидящим взглядом в потолок, ничего не замечая вокруг себя, испытывая только острую душевную боль.
Часы Бекки пробили восемь, и, стряхнув с себя оцепенение, Шторм села на софе, понимая, что ей надо ехать домой. Она медленно оделась, застегнула блузку и натянула тужурку, чувствуя внутри полную опустошенность. Выйдя из дома, она направилась к тому, месту, где привязала Бьюти. Постояв немного рядом со своей низкорослой лошадкой и уставясь в темноту, Шторм подумала, что как только вернется Бекки, она уедет в Шайенн. Не для того, чтобы отпраздновать там Рождество, как, похоже, собирается сделать Уэйд, а для того, чтобы подготовить свой окончательный переезд в город.
Шторм села в седло, легонько тронула каблуками бока Бьюти и двинулась в путь. Проезжая по темной прибрежной дороге, Шторм вспоминала слова старого Джеба, который говорил, что все неприятности и беды легче воспринимаются и переносятся в дневное время. Она, однако, сомневалась в правильности этого замечания. Растоптанная честь и уязвленная гордость принесут ей такое же страдание завтра, какое они причиняют сейчас.
К облегчению Шторм, когда она вошла на кухню, Мария вполне удовлетворилась ее объяснениями. Шторм солгала, что она последние два часа провела в сарае, беседуя с Джебом и занимаясь уходом за Бьюти.
Затем она притворно зевнула, и Мария спросила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46