Однако он уловил в голосе жены дрожь неуверенности. Глаза ее были влажными, глубокими, полными боли. Он изнемогал от желания схватить ее в объятия и стиснуть со всем пылом страсти... черт возьми, он изнемогал не только от этого желания! Но он потому и добился таких успехов за столь короткий срок, что развил в себе способность чувствовать, когда разумнее броситься в атаку, а когда — отступить.
— Что ж, если хочешь, отправляйся домой, а я вернусь через пару дней, — сказал он спокойно. — Но учти, я не позволю тебе выехать на ночь глядя. Уже темнеет, и дороги опасны. Ничего не случится, если ты подождешь с отъездом до утра.
— Можно подумать, тебе не все равно, что со мной будет!
— Я сказал, что ты поедешь утром, — значит, так тому и быть. Не перегибай палку, Арианна.
Та вызывающе вскинула подбородок, и Рейн приготовился к дальнейшим препирательствам. Однако она сказала только:
— Ладно. Но не жди, что этой ночью мы будем спать в одной постели.
— А ты не боишься, что я проведу ночь в объятиях Сибил? — спросил он, вновь впадая в ярость.
— Повторяю, мне теперь все равно.
Рейн повернулся и пошел к выходу, стараясь ничем не выдать своего бешенства. На полу галереи лежали груда щепок и обломки бруса, словно какой-то великан приготовился играть здесь в бирюльки. Рейн с трудом удержался от смеха, представив себе, какое лицо будет у Хью, когда тот увидит остатки разбитой двери. Выходя, он сбросил на пол щеколду и обернулся. Арианна стояла у окна спиной к нему и делала вид, что рассматривает холмы на темнеющем горизонте.
— Клянусь честью, Арианна, Сибил мне не любовница. Она никогда больше не будет ею.
Плечи Арианны дрогнули, но она упорно продолжала смотреть вдаль. Рейн уже перешагнул порог, когда ее голос, внятный и полный достоинства, остановил его:
— Я буду ожидать тебя в Руддлане, муж мой.
Арианна придержала лошадку и оглянулась на равнину Чешира, оставшуюся позади. Порыв ветра, в котором чувствовалась влага приближающегося дождя, рванул полы плаща. На горизонте собирались тяжелые тучи кремниево-серого цвета. «Цвета его глаз», — подумала Арианна.
В этот момент, тоже ощутив приближение грозы, из полегшей под ветром травы поднялась целая туча ярких бабочек, оранжевых, с черными пятнышками на крыльях. Они скрыли от Арианны розоватые башни Честера.
— Это совсем не похоже на вас, миледи, — обратился к ней Талиазин, подъезжая ближе и всматриваясь в ее лицо. — Не думал я увидеть, как вы спасаетесь бегством, словно перепуганный коростель, — и из-за чего? Из-за того, что у вас появилась соперница!
— Моя соперница вовсе не Сибил.
— А кто же, интересно знать? Из-за кого вы так спешно покидаете поле битвы?
— Поле битвы находится не в Честере, глупый парень! Оно в Руддлане, и моя соперница — глупая мужская гордость.
— Значит, вы все-таки намерены бороться за него?
Арианна не ответила, ударив лошадку пятками и заставив пуститься в галоп. Когда же наконец они догнали Эдит и уехавший вперед эскорт, она бросила на оруженосца взгляд, полный укоризны.
— Для колдуна ты довольно глуп. Я люблю этого человека. Разумеется, я буду за него бороться.
Конь Талиазина перешел на неспешную рысцу с той же легкостью, как прежде на галоп. Оруженосец прекрасно ездил верхом. Впрочем, он легко управлялся с любым делом, за которое брался, и в этом не было ничего удивительного: в конце концов, на тренировку ему были отпущены столетия.
После слов Арианны он вздохнул с видом человека, терпение которого то и дело подвергается испытанию.
— Никакой я не колдун, миледи, — возразил он, разглядывая бабочку, опустившуюся отдохнуть между ушей коня. — Не могу взять в толк, с чего вам пришла в голову эта странная идея. Если милорд услышит, что вы меня так называете, он во всем обвинит меня, и дело кончится плохо. Он и так все время грозится подвесить меня...
— Перестань шлепать губами, наказание ты Божье! Мне нужно подумать.
Талиазин позволил ей предаваться размышлениям ровно две секунды.
— И что же мы предпримем, чтобы залучить милорда назад в вашу постель?
— «Мы» не предпримем ничего.
— Да, но я мог бы вам помочь, изготовив любовный напиток. Такой, знаете ли, возбудитель страсти...
— Да уж, ты мог бы! А расхлебывать последствия пришлось бы мне. Опившись твоего зелья, мой муж обезумеет от похоти и начнет валить в кусты каждую женщину, которая подвернется ему под руку. Нет уж, у тебя будет совсем другая, малюсенькая, роль в придуманном мной плане. Смотри, не испорти все на этот раз.
— И что же я должен делать? — брюзгливо спросил оруженосец, которого нисколько не радовала перспектива играть малюсенькую роль в каком бы то ни было плане.
— В праздник Люгназы замани его к стоящим камням мейнхирион ровно в полночь. Сделай это любой ценой, даже если тебе придется использовать всю силу своей магии.
— Я не знаком с магией, миледи.
На это Арианна фыркнула так громко, что лошадка повернула голову и взглянула через плечо. Некоторое время они ехали в молчании, потом неугомонный Талиазин принялся напевать себе под нос какую-то песенку, явно неприличную. Арианна не подала виду, что замечает это. Тогда он сделал еще одну попытку:
— Я все-таки считаю, что любовный напиток делу не помешает.
— А как ты смотришь на то, что тебя выпустят из катапульты в котел с кипящим маслом, безмозглый ты колдун!
— Только не это, миледи! И потом, я не к...
— Тогда, может быть, тебе понравится быть насаженным на пику и поджаренным на медленном огне? Никакого любовного напитка, понятно?
— Как скажете, миледи, — вздохнул Талиазин. К этому времени они пересекли пограничную траншею. Недалеко от дороги возвышался холм с единственным каштаном, под которым Арианна и Рейн остановились пообедать два дня назад. Она вспомнила видение, которое посетило ее в тот день: юный Рейн опускается в траву вместе с Сибил, и его плоть напряжена до предела. Уже тогда в его мужском желании было что-то неистовое, почти жестокое, яростная и гневная потребность обладать, владеть. Но Арианне вдруг пришло в голову, что в те далекие дни он знал и иные чувства: желание подарить наслаждение, желание защищать и лелеять. Он знал не только страсть, но и нежность, и был еще недостаточно горд, чтобы всеми силами скрывать свою любовь.
— Скажи, Талиазин, твоя богиня свела бы вместе меня и Рейна, если бы знала, что он никогда меня не полюбит?
— Боюсь, я не понимаю, о чем вы, миледи. Черный Дракон любит вас. Даже самая безмозглая из женщин сообразила бы это.
Арианна вздохнула и повернулась к оруженосцу.
— Я знаю, что он меня любит, но хочу слышать от него слова любви. Только когда он позволит себе произнесла эти слова, я буду уверена, что он принял свою любовь, что он заключил с ней мир.
***
Он думал о том, какое это счастье — иметь дом, куда можно возвращаться.
Закатное солнце заливало замок мягким оранжевым сиянием. Ветер донес звук рожка, эхом прокатившегий по болотистым пустошам, и запах костра, в котором горели дубовые поленья и зеленые ветки тиса. Обычно пастушеский рожок объявлял вечерами конец полевых работ, но в этот день он возвещал о приближении празднества. Первый день августа — день начала жатвы пшеницы и ржи — издавна был нерабочим и назывался Лэмас, или праздник урожая. Вечером во дворе замка должны были собраться окрестные крестьяне, чтобы петь и плясать вокруг костров и вволю угощаться хозяйским элем.
Рейн подумал: «Возможно, это самый подходящий день для того, чтобы устроить для леди и лорда маленький личный праздник». Он улыбнулся и положил руку на кожаный кошель, свисающий с пояса. Кошель был увесист. Его содержимое обошлось Рейну в немалую сумму. Он купил это украшение на ярмарке в Честере — брошь в форме дракона, украшенную жемчугом, рубинами и изумрудами. По правде сказать, он не мог позволить себе настолько дорогую покупку, но махнул рукой на доводы рассудка, зная, что птицелов не с пустыми руками выходит подманивать сокола.
Он ожидал увидеть Арианну на ступенях лестницы, ведущей в главную залу, но обманулся в ожиданиях. Зала была совершенно пустой, если не считать пажа сэра Одо и Родри, раскаляющих в очаге каждый по кочерге, чтобы нагревать ими сидр. Рейн приветливо окликнул подростков и улыбнулся. При виде такой откровенной демонстрации хорошего настроения (случившейся впервые на их памяти) у обоих открылись рты. Посмотрев друг на друга и пожав плечами, мальчишки поскорее вернулись к своему занятию, чтобы как-нибудь ненароком не рассердить хозяина.
Рейн готов был обратиться к ним с вопросом, где в данный момент находится миледи, но тут в залу прошествовал сэр Одо, поднося счеты и несколько навощенных табличек. Вид у него был озабоченный: предстояло обсудить примерный размер поступлений от будущей продажи зерна. Волей-неволей Рейну пришлось провести час со своим бейлифом. Впрочем, он был даже рад этому, так как вынужденная задержка должна была показать Арианне, что он отнюдь не спешит увидеть ее. С приличествующим достоинством он поднялся наконец в спальню. Жены там не было.
На сундуке под окном сидел только Талиазин в обычной для него позе человека, которому некуда спешить.
— Где леди Арианна? — нетерпеливо спросил Рейн.
— Да где-то там...
— Где-то там — это где? — повысил голос Рейн, грозно сдвинув брови.
Лира, которую оруженосец держал на коленях, под его пальцами разразилась развеселыми аккордами. Рыжие ресницы простодушно затрепетали.
— Хотите залучить жену на ваше ложе, милорд?
— Залучить? Она делит его со мной, как делила раньше!
Рейн пару раз раздраженно прошелся по спальне, достал из ножен меч и с лязгом бросил на стол. С таким же раздражением он избавился от куртки, бросив ее мимо стула. Пнув куртку ногой, он круто повернулся к оруженосцу.
— Не твое дело, болван, где спит леди Арианна!
— Ваша похоть, милорд, ударила вам в голову. Честно говоря, мне начинает надоедать ваш скверный характер.
Клокоча от ярости, Рейн направился к Талиазину, собираясь на деле показать ему, что такое скверный характер. Оруженосец что-то бросил ему в руки и безмятежно улыбнулся.
— Милорд, не стоит тратить силы на то, чтобы задать мне трепку. Они вам сегодня очень даже пригодятся.
Подхватив то, что оруженосец бросил ему, Рейн обнаружил, что это крохотный кожаный мешочек, туго стянутый куском бечевки.
— Что ты плетешь? Для чего мне понадобятся силы и что, черт возьми, это такое?
— Это любовое зелье, милорд. Если добавить в кубок совсем немного, тот, кто выпьет вино, обезумеет от желания. Средство сильное, могу поручиться!
Рейн ослабил бечевку и посмотрел на содержимое мешочка, представлявшее собой мелкий коричневый порошок, очень похожий на уэльскую дорожную пыль. Сильный, но не неприятный запах ударил в нос.
— Что это?
— Толченый корень мандрагоры, что же еще? Немного сушеных лягушачьих кишок и, конечно, топленый жир старого ежа... среди прочих необходимых добавок.
— Кровь Господня!
— Что вы, милорд, как раз этого там нет, — со смехом запротестовал Талиазин.
Бормоча невнятные проклятия, Рейн все же сунул мешочек за пазуху под одобрительным взором оруженосца. Тот ударил по струнам лиры, изобразив несколько начальных аккордов веселой плясовой.
— Милорд, этот порошок превратит то, что у вас в штанах, в боевую дубинку!
— Дурак! — в сердцах воскликнул Рейн. — Неужели ты думаешь, что я беру эту дьявольскую муку для себя? Да я несколько месяцев подряд хожу с боевой дубинкой в штанах! Скажи лучше, ты уверен, что твое зелье заставит ее сходить с ума именно по мне?
— Сегодня канун Лэмаса, милорд. В Уэльсе этот праздник имеет иное название — Люгназа. В
древние времена, когда колдовство еще было в большом ходу, женщины в канун Люгназы собирались у камней мейнхирион, вознося молитвы и принося жертвы могущественному богу Ллю, покровителю злаков, чтобы тот на время жатвы уберег поля от ливней и градобития. Леди Арианна — ясновидящая, а значит, часть ее души тянется к древним поверьям и обрядам. Хочет она того или не хочет, но сегодня ночью ее позовут стоящие камни мейнхирион. Она придет туда, чтобы исполнить ритуальный танец... — Темные глаза Талиазина засияли мерцающим светом, и он добавил, многозначительно понизив голос: — Обнаженной.
Рейн почувствовал мощное стеснение в паху и нахмурился, чтобы скрыть это от оруженосца.
— Интуиция подсказывает мне, что не все так просто... что тут какие-то колдовские козни или... Ты опять что-то задумал, плут? Учти, я терпеть не могу, когда надо мной подшучивают!
Талиазин бросил через плечо боязливый взгляд, словно некто могущественный мог слышать то, что сказал Рейн. Когда он снова посмотрел на хозяина, его глаза были честнее глаз девственницы, впервые ступившей за ворота монастыря.
— Как вы ошибаетесь, милорд! Клянусь богиней, я не имею права подшучивать над вами. Это строго запрещено.
— Вот и хорошо, что запрещено.
***
В кругу камней танцевала девушка. Ночной бриз, несущий с моря соленый, немного едкий запах, играл ее волосами, то вздымая всю их массу, то выхватывая прядь и забрасывая ей на лицо. Воздух был таким мягким и теплым, что ласкал ее обнаженное тело, как руки любовника.
Услышав предостерегающий крик кроншнепа, девушка повернулась и увидела рыцаря на черном коне, едущего по направлению к ней.
Когда он приблизился, ветер, шаля, налетел порывом, короной подняв черные как вороново крыло волосы. Подкова коня ударила о камень и высекла сноп искр, растаявших в полумраке. Как только рыцарь заметил девушку, неподвижно стоящую в кругу камней, он заставил могучее животное остановиться. Девушка содрогнулась, но вовсе не от страха.
В следующее мгновение танец возобновился.
Лунный свет заливал гребни дюн расплавленным серебром. Волны стремились к берегу, словно завороженные, омывая отлогие галечники, врываясь между скалами и рассыпаясь в фонтаны соленых брызг. Спешившись, рыцарь ступил в кольцо стоящих камней. Некоторое время он следил за движениями девушки и за тем, как туман, поднимаясь от земли белым паром, окутывает и ее, и камни, закручивается в спирали, пока ему не стало казаться, что все тринадцать камней участвуют в ритуальном танце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78