Он коснулся щеки Арианны трясущейся рукой, вскочил и забегал между камнями в поисках разбросанных предметов одежды. У него был такой нелепый, такой забавный вид, что Арианна невольно хихикнула вопреки болям от участившихся потуг.
Услышав сдавленный смех, Рейн вернулся и присел рядом, зачем-то держа в охапке свою одежду. Он тяжело дышал и, успокаивая Арианну, старался говорить размеренно, не торопясь, но было видно, что это дается ему с трудом, что он испуган по-настоящему, почти до отчаяния (такого, должно быть, с ним не случалось за всю взрослую жизнь). До этого Арианна думала, что невозможно любить сильнее, но теперь любила его еще больше.
— Моя маленькая женушка, мне придется оставить тебя одну буквально на несколько минут. Я только съезжу в замок и вернусь с подводой...
Он держался таким молодцом и был с ней так мил, что Арианна отдала бы все, лишь бы не подвергать его испытанию, которое предстояло им обоим. Но, увы...
Боль вгрызлась в тело и рванула плоть острыми кровожадными зубами. Арианна схватила Рейна за руку и тоже рванула его, почти опрокинув на себя.
— Рейн, у нас нет времени! Ребенок уже пошел!
Несколько секунд он смотрел на нее круглыми от ужаса глазами, потом перевел взгляд на раскачивающийся огромный живот.
— О, милосердный, добрейший Иисус! О, Господь всепрощающий... о дьявол! Арианна, клянусь, ты нарочно это делаешь! — Казалось, это умозаключение вернуло ему силы, и он решительно завернул на талию подол ее платья. — Боже Милостивый, заступи и спаси! Уже видно ее голову!
— Не ее... а его... — прошептала Арианна, тяжело дыша. — Что ты за упрямец... это будет мальчик, говорю тебе!
— Господи, да она лысая как коленка! Лысая, как столетний старик!
— Это он, черт тебя возьми! Ты все врешь! У него, конечно, черные как... как вороново крыло волосы, а глаза серые, как дым костра...
— По-моему, остальное тоже выходит, хотя, точно не знаю... да тужься ты!
Арианна с усилием приподнялась, и смогла увидеть лишь, что Рейн протянул руки куда-то между ее ног.
— Арианна, ради Бога! Будешь ты тужиться или нет?
— Я тужусь, разрази тебя гром!
— Значит, тужься сильнее! Я же не могу один все сделать!
Арианна собралась всю свою волю в кулак и поднатужилась. Она поднатужилась так сильно, что ей показалось: она вот-вот вывернется наизнанку. Однако при этом ее переполняла обида на мужа: хорошенькое дело — кричать на женщину, когда та рожает!
— Он говорит: «Тужься сильнее!» — ворчала она сквозь стиснутые зубы. — Посмотрела бы я, как ты, нормандец, поднатужился бы на моем месте!..
В этот момент ребенок выскользнул наружу стремительно, как из катапульты. Арианна услышала возмущенный писк и рокочущий, бархатный, облегченный смех мужчины. Она лежала, глядя в синее июньское небо, и улыбалась. Если в первый раз она чувствовала себя опустошенной и измученной после родов, то теперь испытывала пьянящий восторг.
Чуть позже она повернулась. Рейн держал новорожденного в руках. Малютка выглядел красным да к тому же сморщенным, как старый бобовый стручок, забытый на огороде. И все же она уже чувствовала всеобъемлющую любовь, которую испытывает каждая мать, когда впервые видит свое новорожденное дитя.
Она заметила, что муж ведет себя на редкость умело и расторопно. Он ловко перерезал пуповину кинжалом и обтер ребенка своей сорочкой. Арианна начала посмеиваться, сначала тихо, потом все громче и, наконец, расхохоталась в полный голос.
— Что, черт возьми, тут смешного? — возмутился Рейн, которого ее непочтительный смех вывел из торжественной сосредоточенности.
— Не что, а кто. Ты, муж мой. Если так пойдет дальше, женский пол начнет обращаться не к матери Беатрисе, а к тебе. Ох, и славная из тебя получится повитуха, Рейн! Ты хоть заметил, что ты все еще голый?
Он ответил не сразу. Старательно спеленав ребенка в рубаху, он положил его на сгиб руки и легонько покачал. Только тогда он посмотрел на Арианну.
— Мы оба только что были голыми, я и мой сын.
Арианна приготовила язвительную реплику, но не успела отпустить ее: усмешка на ее лице снова превратилась в гримасу боли.
— Рейн, происходит что-то странное!
— Ничего странного, — заверил тот с самым авторитетным видом. — Это выходит послед.
— Муж мой, не забывай, что я уже однажды рожала и немного разбираюсь, что к чему... ox! — Она закусила губу, пережидая потугу, не менее сильную, чем раньше. — Мне кажется, у меня будет еще один ребенок.
Лицо мужа исчезло из поля ее зрения, нырнув вниз. Когда оно появилось снова, на нем было удивительно довольное выражение.
— А ведь ты права. Давай-ка тужься снова!
— Убирайся к дьяволу, нормандец! — ответила Арианна, скрипя зубами.
Но она начала тужиться, и тужиться как следует. Пятью минутами позже она подарила мужу еще одного ребенка — на этот раз девочку.
Глава 26
Младенцы росли и крепли.
Как-то в разгар августа, в послеобеденное время, лорд и леди Руддлан, держась за руки, украдкой проскользнули в спальню. Впрочем, многие видели, как они исчезли там, многие снисходительно покачали головами, думая: «Уж эти двое! Ну и влюблены же они друг в друга... просто до безумия, иначе не скажешь!»
Пока Рейн наливал в кубки вино, Арианна подошла к окну и выглянула наружу. По двору важно шествовал пасечник, закутанный с головы до ног в сетчатую ткань и чем-то похожий на прокаженного. Дымокуры, подвешенные на ремне, были закинуты за спину, и Арианна подумала: «К утренним булочкам подадут свежий мед — вот вкуснота-то!» Она улыбнулась. Рейн тоже любил мед. Вообще говоря, мед был его любимейшим лакомством.
Она повернулась от окна, собираясь порадовать мужа доброй вестью, но заметила, что тот сыплет в один из кубков коричневый порошок из кожаного мешочка. Почувствовав ее взгляд, он отскочил от стола и спрятал руку с мешочком за спину, как воришка, пойманный с поличным. Щеки его покрылись бурым румянцем.
— Что это у тебя в руке? — спросила Арианна, устремляясь к нему.
— Ничего.
Арианна попробовала дотянуться до загадочного мешочка, но у Рейна была слишком широкая грудь, и ему легко удавалось держать руку за пределами досягаемости. Арианна бросилась влево, метнулась вправо... и после обманного маневра (или после того, как Рейн счел за лучшее уступить) поймала его за запястье.
— Ага, значит, что-то здесь все-таки есть. И что же это? Что ты тайком подсыпал мне в вино? — Она начала разжимать его кулак. — Сейчас же признавайся, уж не хочешь ли ты отравить меня, нормандец!
Это обвинение заставило Рейна разжать руку.
— Это всего-навсего любовное зелье, — сказал он, и румянец на его щеках стал гуще.
— Ах, любовное зе-елье! — протянула Арианна воркующим голосом и сунула нос в мешочек. — Значит, ты не мне подсыпал его... хм. В чем дело, муж мой? Неужели в последнее время я слишком часто пользуюсь известной частью твоего тела? Неужели эта часть больше не работает без помощи колдовства?
— Мне просто было любопытно! — теперь Рейн вспыхнул как маков цвет, к большому удовольствию Арианны. — Талиазин дал мне этот чертов порошок в ночь Люгназы, когда мы встретились у камней мейхирион, помнишь? В то время ты отказывалась выполнять супружеские обязанности, и я подумал... любовное зелье поможет сломить твое упрямство.
— Милорд, ваша память оставляет желать лучшего! Я бы не сказала, что ломать нужно было мое упрямство. По-моему, это вы, милорд, не желали выполнять супружеские обязанности. А что касается оруженосца, то он просто интриган!
— Но ты ведь не откажешься попробовать? — спросил Рейн с усмешкой. — Разве тебе самой не любопытно, как эта штука действует? Предлагаю нам обоим выпить понемногу.
Он поднял кубок, для верности помешал в нем пальцем и поднес к губам Арианны. Голос его стал низким, убеждающим.
— Сначала ты.
Арианна вцепилась в его руку, заставив убрать кубок подальше от своих губ. Она заглянула внутрь, ожидая увидеть там пульсирующий свет и белый клубящийся туман, но увидела только обычное вино с грязновато-коричневой пеной, разбежавшейся по краям. Впрочем, этого было недостаточно, чтобы убедить ее. Она не намерена была верить такому проходимцу, такому плуту, как Талиазин, и поражалась доверчивости мужа.
— А вдруг это колдовское зелье?
— Это какой-то корень — уж не помню какой — с топленым жиром ежа и жабьими потрохами. Самое большее, у нас начнется зуд или что-нибудь в этом роде... — Рейн приподнял брови и выразительно ими задвигал. — Может быть, мне захочется попробовать самые извращенные из французских извращений.
С этими словами он решительно поднес кубок к губам.
— Не делай этого! — Арианна еще раз ухватила мужа за руку. — Рейн, неужели ты до сих пор не понял, что Талиазин не просто оруженосец... вообще не оруженосец? Он — колдун, ллифраур!
— Колдун, которого поймали на какой-нибудь мальчишеской проделке и выперли из ордена?
— Говорю тебе, он умеет вызывать грозы в самую ясную погоду. Он умеет находиться в двух местах одновременно. Он...
— Это уж точно! Кому знать, как не мне, что этого типа никогда нет там, где он должен быть!
— А его золотой шлем? Это очень, очень древняя вещь, Рейн. Это колдовской, магический шлем...
Рейн наклонился и поцеловал ее, прервав поток откровений. При этом большая часть вина выплеснулась на камышовую подстилку.
— Колдунов не бывает, — заявил он, отстраняясь, чтобы глотнуть воздуха.
— Как скажешь, муж мой, как скажешь, — кротко согласилась Арианна и потупила глаза. — Теперь-то я понимаю, откуда взялась одна старая уэльская поговорка: «Самая редкая вещь на свете — это умные слова, срывающиеся с языка нормандца».
— Я не потерплю, чтобы ты оскорбляла меня, своего супруга и господина, — сурово сказал Рейн, но сразу же засмеялся и протянул ей кубок. — Хватит разговоров, пей!
Арианна перевела взгляд с его улыбающегося, полного ожидания и предвкушения лица на вино. Снова подняла взгляд на лицо Рейна, все еще мучаясь сомнениями. Наконец она облизнула губы и поднесла к ним кубок... только чтобы, содрогнувшись, протянуть его мужу.
— Сначала ты.
Он беспечно пожал плечами и сделал пару хороших глотков. Прошло несколько минут. Арианна не спускала с Рейна испытующего взгляда, но даже святой Петр на одной из фресок в часовне имел более оживленный и красноречивый вид, чем ее супруг и господин.
— Ну? — не выдержала она.
— Ах! — воскликнул Рейн, округляя глаза. — Я чувствую зуд!
— Зуд? Где?
— Ой, везде, везде! — заторопился он, еще больше выкатывая глаза. — И такое, знаешь ли э-э... распухание... и пульсация, и затвердение. Честное слово, все твердеет, как сумасшедшее!
Он прыгнул к Арианне. Та закричала в сладком ужасе. Они упали на постель и начали целоваться. Вначале поцелуй был яростным и жадным, потом углубился, замедлился.
— Милорд!
— Убирайся куда подальше, Талиазин! — рявкнул Рейн, на мгновение выпуская Арианну из объятий. — Твоя помощь нам теперь ни к чему, прекрати совать нос в то, что тебя не касается!
— Это не Талиазин, а Родри, милорд, — возразил голос из-за двери, вдруг перейдя с несформировавшегося баска на дискант. — Прибыл посланец короля, он хочет вас видеть.
Рейн поспешно скатился с кровати и встал. Арианна спустилась следом за ним, оправляя одежду и разглядывая посланца, который вошел, не дожидаясь приглашения, и теперь стоял на пороге. На нем не было ничего, кроме набедренной повязки, и весь он был покрыт потом и растительным маслом, которое помогает развить хорошую скорость бегунам на дальние дистанции. От долгого бега он сильно исхудал, и было видно, как неистово колотится его сердце под торчащими ребрами.
Послание было заключено в расколотый пополам и перевязанный обрезок тростникового стебля. Рейн вынул свиток пергамента, сломал печать и начал читать. Арианна смотрела на него с законной гордостью, потому что не кто иной, как она научила его этому. Но теплое чувство исчезло бесследно, когда она заметила, как изменилось лицо мужа.
Не сказав ни слова, он передал пергамент ей. Хотя Арианне еще только предстояло узнать, что говорилось в королевском послании, руки ее дрожали, когда она разворачивала его.
Слова, казалось, брызнули ей в глаза едкой кислотой, обожгли их и вызвали слезы. У нее вырвался сдавленный крик отчаяния. Король Англии Генрих снова набирал под свои знамена многочисленную армию, но на сей раз он ставил целью покорить Уэльс и предать смерти уэльского князя Оуэна Гуинедда. Он призывал Черного Дракона, верного вассала храбрейшего и славнейшего рыцаря, отправиться в поход под началом своего короля, драться бок о бок с ним и принести ему победу. Он призывал его убивать во имя своего короля. Убивать уэльсцев... ее народ.
А ведь они были так счастливы вместе, Рейн и она! Со дня рождения двойняшек (с того самого дня, когда он сказал что любит ее) она жила с ощущением глубокого и непрестанного счастья. Она наконец чувствовала себя в безопасности, чувствовала, что ее любят, лелеют...
Но даже и тогда, днем и ночью, каждую минуту своей жизни, она помнила, что счастье не вечно, что рано или поздно настанет день, когда она назовет свое счастье былым. Она могла лишь надеяться на то, что мирный договор будет соблюдаться и впредь, что Англия оставит Уэльс в покое, но нормандцы были не так устроены. Они мечтали о власти, а когда добивались ее, мечтали о власти еще большей, о новых и новых завоеваниях, новых и новых землях. Уэльс же хотел только независимости.
Но супругом Арианны был нормандец, и нормандцем был его сюзерен. Рейн дал английскому королю рыцарскую клятву — клятву вассальной верности. Он поклялся, поставив на карту свои гордость и честь, самое свое рыцарство. Он любил жену (на этот счет у Арианны сомнений не было) и ради этой любви мог пойти почти на все, совершить почти любой поступок, поступиться почти всем. Почти...
Она не могла просить у него невозможного — утратить честь.
— Милорд, король Генрих уже выступил в поход к горной цепи Беруин, — прокашлявшись, объяснил посланник. — Он повелел вам и вашим людям присоединиться к его армии там.
— Благодарю тебя, добрый человек, — ровно сказал Рейн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78