Том опустил руку и посмотрел не жену.
— Клэр, я люблю тебя, — вложив в эти слова все, сказал он. — Пожалуйста, не делай этого.
— Я не могу иначе, Том. Я знаю, ты мне не поверишь, но не только ты испуган. Я сама боюсь. — Она прижала руки к груди. — Я всегда была из тех женщин, что любят очень сильно, и всегда в глубине души боялась, что не смогу жить без тебя. Я всегда думала: «Он женился на мне, потому что был вынужден», и все эти сомнения разъедали мою душу и заставляли считать, что я любила тебя больше, чем ты меня. А потом всплыла вся эта история и та… та испуганная женщина внутри меня победила. Я и не знала, что она там есть, но потом она заявила о себе, а я думала: «Откуда она? Ведь это все не я говорю, и не я так поступаю?» Но сейчас мне приходится быть такой. Мне приходится отдаляться от тебя, иначе мне очень больно. Ты можешь понять это, Том?
Он попытался ответить, но перехватило горло.
— Н… нет, — наконец выговорил он надтреснутым голосом.
Клэр продолжала так же спокойно, без слез:
— Как ты можешь это понять, когда я сама не понимаю?
Она подошла, глядя на фотографии — их семья, такая счастливая и беззаботная. Клэр прикасалась к рамкам так, словно гладила по головкам их детей, когда они были еще совсем маленькими.
— Прости меня, Клэр. Сколько раз мне надо повторять это?
— Не надо повторять.
— Тогда почему ты не дашь нам еще хотя бы один шанс?
— Не знаю, Том. Мне больше нечего сказать.
Наступила тишина, прерываемая только музыкой, доносящейся из зала, где танцевали их дети. Он вздохнул и вытер глаза. Потом она взяла одну из фотографий и некоторое время внимательно рассматривала ее, прежде чем поставить на место, осторожно, будто вор, знающий, что в соседней комнате спят хозяева. Наконец Клэр повернулась и сказала:
— Пусть мне придется уйти. Ты можешь остаться в доме, если хочешь.
Том подумал, правда ли это, что человек может умереть от разбитого сердца.
— Я не могу так поступить. Не могу заставить тебя уйти.
— Раз я настаиваю на разъезде, то я и должна уйти.
— Детям и без этого будет плохо.
— Значит, ты хочешь, чтобы я осталась, а сам уйдешь?
— Я хочу, чтобы мы оба остались, Клэр, разве это непонятно?
Он почувствовал, что сейчас расплачется в голос. Она подошла к двери и спокойно произнесла:
— Я уезжаю.
Том подскочил, обежав вокруг стола, схватил жену за руку.
— Клэр… — Еще никогда в жизни он не был так напуган. — Господи… — Она даже не вырывалась, этого не требовалось, ведь их отдаление произошло много дней назад. — Куда ты пойдешь?
Она пожала плечами, отсутствующе глядя на ковер. Потом взглянула на него и спросила:
— А ты бы куда пошел?
— Наверное, к отцу. Она опустила голову.
— Ну что ж…
Так все и было решено: эти три слова и ее опущенная голова, и Тому ничего больше не оставалось. Они ушли с вечеринки вместе, оставив детей праздновать и радоваться своей молодости и победе в шумном, кипящем жизнью зале. Теперь, когда все разрешилось, Клэр не возражала против того, чтобы вместе с мужем дойти до парковки, освещенной синим светом, и сидеть с ним рядом в автомобиле, быстро преодолевшем пару миль до дома, и ждать, пока Том откроет дверь и пропустит ее впереди себя.
Они остановились в темноте, окруженные знакомыми предметами, которые приобретались годами — мебелью, лампами, картинами, всем тем, что они покупали вместе в те времена, когда будущее казалось им таким определенным.
— Когда ты уедешь? — спросила Клэр.
— Завтра.
— Тогда сегодня я буду спать на диване.
— Нет, Клэр… — Он схватил ее за руку. — Нет, пожалуйста.
— Не надо, Том.
Она мягко высвободилась и пошла по коридору. Он поднял лицо, словно обращаясь к Богу, и сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, сдерживая рыдания. Быстрее, медленнее, быстрее, медленнее, пока ему не удалось взять себя в руки. Потом он направился в спальню и остановился в дверях. Клэр была уже в ночной рубашке, и, увидя его, устало замерла, словно ожидая, что сейчас он начнет к ней приставать. Вместо этого он проговорил:
— Можешь оставаться здесь. Я буду спать на диване. Когда в час ночи Челси вернулась домой, она обнаружила отца на веранде, сидящим в кресле-качалке. Холодная ночь окружала его, и он смотрел в темноту ничего не видящим взглядом.
— Папа, ты в порядке? — спросила Челси, на несколько дюймов открывая дверь.
Прошло несколько секунд, прежде чем он ответил:
— Я в порядке, детка.
— Почему ты здесь сипишь? Уже холодно.
— Не мог заснуть.
— Ты действительно в порядке?
— Конечно. Ложись спать, детка. Она немного помялась.
— Хорошая была вечеринка, правда, па?
Челси видела только его силуэт в темноте. Отец даже не повернул головы в ее сторону.
— Да, хорошая.
— И я так горжусь Робби, хоть он и не победил.
— Я тоже.
Она немного подождала, но продолжения не последовало.
— Ну… тогда спокойной ночи, па.
— Спокойной ночи.
Через пятнадцать минут вернулся Робби, и Челси дожидалась брата в его комнате.
— Шш, — прошептала она, — это я.
— Челе?
— Что-то случилось.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты сейчас не проходил через гостиную?
— Нет.
— Папа все еще сидит на веранде.
— Они с мамой рано ушли.
— Я знаю.
Оба задумались, потом Челси сказала:
— Он никогда не засиживается допоздна, всегда говорит, что ему не хватает времени.
Они снова обеспокоено замолчали.
— Ну… — произнес Робби, — я даже не знаю. Ты с ним говорила?
— Немного.
— И что он сказал?
— Почти ничего.
— В этом-то вся и беда, они с мамой теперь почти ничего не говорят.
Утром Челси проснулась вскоре после девяти и, поднявшись, направилась в ванную. Проходя мимо открытой двери в спальню родителей, она увидела отца, который был чем-то занят. Он надел старые вещи, а на кровати стояли картонные коробки и два открытых чемодана. Челси остановилась, босая, в длинной, до колен, футболке с динозавром.
— Папа, что ты делаешь?
Он выпрямился, держа в руках стопку белья, потом запихнул его в чемодан и протянул дочери руку.
— Зайди сюда, — тихо сказал Том.
Она приблизилась, взяла отца за руку, и они присели на край неубранной постели среди коробок. Том обнял дочь и прижался щекой к ее волосам.
— Детка, мама хочет, чтобы я уехал на некоторое время.
— Нет! — хватая и сжимая в кулаке ткань его футболки, проговорила Челси. — Я так и знала! Пожалуйста, не делай этого, папочка! — Она не называла его папочкой с тех пор, когда училась еще в начальной школе.
— Я собираюсь пожить немного у дедушки в хижине.
— Нет! — Она вырвалась из его объятий, плача. — Где мама? Она не может заставить тебя это сделать! — В сильном возбуждении Челси кинулась вниз по лестнице, Том поспешил за ней. Девочка кричала, не переставая. — Ты не можешь заставлять его уйти! Мама, где ты? Что здесь происходит? Вы муж и жена! Ты не можешь притворяться, что между вами все кончено, и выгонять его к дедушке! — Клэр поймала ее в самом низу. — Мама, ты ведь его жена! Что ты делаешь?
Робби выскочил из своей спальни, разбуженный криком, и тоже стал спускаться по лестнице.
— Что происходит? — Он был взъерошенный, заспанный, со вспухшими глазами.
— Папа от нас уходит, Робби. Скажи ему, чтобы не делал этого! Скажи маме, чтобы она его не прогоняла! — Челси захлебывалась от рыданий.
— Челси, мы же не разводимся, — попыталась успокоить ее Клэр.
— Еще нет, но разведетесь, если он уйдет! Мама, не отпускай его! Папочка, пожалуйста… — Она поворачивалась то к одному из них, то к другому.
Это было так непохоже на их семью — крики и плач ранним утром, в коридоре у главного входа в дом. Том призвал к спокойствию:
— Мы с мамой все обсудили вчера вечером.
— Тогда почему вы так поступаете? Вы никогда нам ничего не говорите! Вы притворяетесь, будто все в порядке, а сами даже не смотрите друг на друга! У тебя есть любовница, папа, в этом все дело?
— Нет, Челси, но мама мне не верит.
— Ма, почему ты ему не веришь? — Она резко повернулась к Клэр.
— Дело не только в этом, Челси.
— Но если он говорит, что это не так, то почему ты ему не веришь? Почему вы не обсуждаете ничего с нами? Мы с Робби тоже члены семьи, и мы имеем право высказаться. Мы не хотим, чтобы он уходил, правда, Робби?
Робби сильно ссутулился, все еще не в себе от внезапного пробуждения. Он стоял у шкафчика для верхней одежды в растянутой черной футболке и старых спортивных штанах и выглядел совершенно сбитым с толку.
— Мама, почему ты хочешь, чтобы он ушел? Сдержанное поведение сына немного остудило эмоциональный накал всей этой сцены.
Клэр ответила:
— Просто мне надо немного побыть одной, вот и все. То, что случилось, подавляет меня, и я не знаю, как еще поступить.
— Но если он уйдет, то будет так, как говорит Челси. Как же вы тогда сможете помириться?
Клэр опустила голову. Робби посмотрел на отца.
— Папа?
— Я всегда буду в вашем распоряжении или в ее распоряжении, как только понадоблюсь.
— Нет, не будешь. Ты будешь у дедушки.
— Вы можете позвонить в любое время, и я приеду, и мы каждый день будем встречаться в школе.
Робби обессилено облокотился на дверную раму и прошептал:
— Вот дерьмо.
Никто не сделал ему замечание, как было бы прежде. Наступила гнетущая, тяжелая тишина, полная горя, страха и сомнений. Все они подумали, как им придется сталкиваться друг с другом в школе, а их друзья начнут задавать вопросы. Они представили себе будущее семьи, разделенной на два дома. Наконец Том проговорил:
— Послушайте, вы двое… — Он притянул детей к себе, обнял, те пассивно подчинились. — Я не перестал вас любить. И мама не перестала. Это никогда не произойдет.
Челси ответила:
— Если бы вы нас любили, вы бы не расставались. Том встретился глазами с Клэр поверх детских голов и понял, что даже это ее не переубедило. Она переживала за них, и за себя, но за их с Томом отношения — нет. Она хотела разъехаться, и ничто не могло поколебать ее в этом решении. Теперь она научилась выражать свои мысли даже без помощи слов — позой либо жестом — и сейчас она желала только одного: «Уходи. Я занята собой и так будет». Обнимая детей, он смотрел на жену, видел ее эгоизм, и это было отвратительно. Клэр стояла в дверях, скрестив руки, и все, — а он один пытался успокоить детей. Наконец она что-то поняла из его взгляда и, подойдя, погладила детей по плечам.
— Пойдемте… Я приготовлю вам завтрак. Но им был нужен совсем не завтрак.
Покидая дом, Гарднер ощущал такую боль, словно у него вырывали сердце. Он захлопнул чемодан и постоял рядом с ним. Суббота, яркий осенний день во всем его великолепии, золотые листья, начинающие опадать. Все звуки, доносящиеся с соседних дворов, были кристаллически чисто слышны, даже мельчайшие из них, такие, как щелчок захлопнутого окна. Само время года подразумевало печаль, с последними теплыми деньками и возможностью побыть на природе, с увядающими цветами у дверей домов, хотя трава еще пока пышно зеленела.
Том подавил тяжелый вздох и заставил себя вернуться в дом, чтобы попрощаться. Дверь в комнату Челси была закрыта. Он постучал.
— Челси?
Она не ответила, и он вошел. Дочь сидела на подушке, прижав к себе розового игрушечного медвежонка, и, обиженно поджав губы, смотрела на оконные занавески. Том. подошел и сел рядом.
— Мне надо идти, — хриплым шепотом проговорил он, поправляя прядку волос за ее левым ухом.
Челси словно не замечала его. На ее нижних ресницах дрожали слезы.
— Ведь ты помнишь дедушкин номер, если я зачем-нибудь тебе понадоблюсь, правда, солнышко?
Ее лицо как будто окаменело, только огромная слеза скатилась по щеке, оставив влажную дорожку.
— Я люблю тебя, детка. И кто знает, может быть, мама права. Может, если мы поживем раздельно, то она успокоится.
Челси даже не моргала, хотя ее глаза, должно быть, горели. Он встал и повернулся, чтобы идти.
— Папочка, подожди! — Она спрыгнула с кровати и обхватила его, голос Челси донесся едва слышно, заглушенный футболкой, к которой она прижималась лицом: — Почему?
У него не было ответа, поэтому он поцеловал ее в голову и вышел.
Клэр была на кухне, стояла у стола, словно заняв оборонительную позицию и поставив между собой и мужем стул. Неужели ей так необходимо защищаться, как будто он ее избивал, подумал Том. Он по-прежнему любил ее, как только она этого не понимала? И не видела, как тяжело ему расставаться со всем, что было для него так дорого?
— Их сейчас нельзя надолго оставлять одних. А у тебя репетиции. Не хочешь, чтобы я приходил по вечерам, когда не занят?
— С каких это пор ты не занят по вечерам?
— Послушай. Я не собираюсь стоять здесь и спорить с тобой. Ты хочешь, чтобы я ушел, и я ухожу. Просто не оставляй их без внимания. Теперь у них возникнет сотня новых проблем, и я не хочу, чтобы они страдали еще больше, чем сейчас.
— Ты говоришь так, как будто я их больше не люблю.
— Знаешь, Клэр, я начинаю в этом сомневаться.
Нанеся этот последний удар, он вышел из дома и отправился в гараж. Робби стоял, облокотившись о переднее крыло его машины, скрестив руки и носком кроссовки ковыряя гравий подъездной дорожки. Том достал ключи, некоторое время смотрел на них, потом перевел взгляд на склоненную голову сына.
— Помогай маме, когда только сможешь. Ей тоже трудно, ты же понимаешь.
Робби кивнул, продолжая пинать камешки.
Вокруг них шелестела листвой безразличная осенняя природа. Солнечные лучи играли на лобовом стекле машины. Тени от деревьев становились прозрачнее день ото дня. Не так давно они с Робби точно так же, прислонившись к автомобилю, говорили о моральном выборе и как он формирует характер человека. Оба вспомнили о том дне и как жестоко тогда подшутила над ними жизнь.
— Послушай, сын. — Том стоял теперь перед Робби, положив обе руки ему на плечи. — Я буду беспокоиться о вас с Челси. Если ты заметишь что-то необычное, пугающее в ее поведении, сообщи мне, ладно? Я имею в виду курение, или выпивку, или она начнет встречаться с разными парнями, или задерживаться допоздна — что угодно, хорошо?
Робби кивнул.
— И я попрошу ее об этом же в отношении тебя.
Сын перестал ковырять носком землю, не в состоянии скрывать больше свое горе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45