После он направился в раздевалку, чтобы переодеться для тренировки по футболу, и как раз зашнуровывал доспехи, когда вошел Робби Гарднер. Шкафчик Робби находился в двенадцати футах от шкафчика Кента, их разделяла длинная отполированная скамья. Робби одной рукой открыл дверцу, а второй расстегивал куртку. Между ним и Кентом переодевались и хлопали дверцами четверо парней.
Напряжение витало в воздухе на двенадцатифутовом пространстве между сводными братьями. Робби повесил куртку. Кент зашнуровал наплечники. Робби вытянул рубашку из джинсов. Кент потянулся за свитером. Оба смотрели внутрь своих шкафчиков, оба держались очень прямо, их профили как будто окаменели. Ну ладно, ладно, он здесь. Ну и что!
Но каждого из них словно жгло присутствие другого. Каждый боролся с желанием повернуться и поискать черты внешнего сходства. Робби первым повернул голову. Потом Кент. Их взгляды встретились, зачарованные, против их воли, связанные узами кровного родства и общей тайной.
Сводные братья. Рожденные в одном году. Если бы судьбе было угодно, каждый из нас мог бы оказаться на месте другого.
Краснея, они высматривали похожие черты. Сейчас их объединяли события, произошедшие с их родителями так давно, что, казалось, никакого сходства не может быть.
Это продолжалось всего несколько секунд. Парни одновременно отвернулись и снова занялись переодеванием, испытывая уже привычную антипатию друг к другу. Забыв о родстве, оба погрузились в переживания по поводу того, что скоро закрутится мельница сплетен и им придется решать новые проблемы.
И пусть они были братьями по крови, на футбольном поле они оставались противниками. По молчаливому соглашению за эти пять минут в раздевалке оба решили не афишировать свою враждебность: играть вместе, но не смотреть друг другу в глаза, демонстрировать единство в интересах команды и оставлять обманчивое впечатление гармонии для тренера, но никогда не прикасаться друг к другу, даже в общей драке за мяч.
Тренировка началась. Погода испортилась, тяжелые, серые облака нависли над самой головой, грозя вот-вот разразиться дождем. Щитки для губ приобрели особый холодный привкус росы, ветер гудел в ушах, как флейта в нижнем регистре. Грязь покрывала голые икры футболистов, не высыхая. К 16.40, когда начало моросить, их единственным желанием было принять горячий душ и отправиться домой ужинать. Но тренировка еще не закончилась. Как обычно, Гормэн разделил их на четыре группы и прокричал:
— Немного разомнемся!
Это означало еще по меньшей мере полчаса работы, прежде чем тренер даст три коротких свистка — сигнал к окончанию тренировки.
Выстраиваясь в шеренгу, Робби и Кент увидели его одновременно: их директора и отца, стоящего на трибунах спиной к ветру. Он держал руки глубоко в карманах серого плаща, полы которого хлестали его по ногам. Волосы прилипли у него ко лбу, брючину трепал ветер, но Том стоял неподвижно, направив все внимание на футбольное поле, словно какой-то преступник перед лицом строгого судьи. Сиротливая фигура под дождем среди ровных рядов сидений — символ одиночества. Робби и Кент видели, что он смотрит на них, и чувствовали немой укор во всей его позе. Не в силах бороться с чем-то большим, чем просто печальное стечение обстоятельств, сводные братья обернулись и встретились взглядами. И на какое-то мгновение, несмотря на все, что их разделяло, ощутили острое чувство жалости к человеку, который был отцом для них обоих.
Этим вечером ужин приготовила Челси. Ее желание порадовать родителей чуть не разбило Тому сердце, когда девочка поставила на стол блюда, которые должны были способствовать примирению, — рис по-испански и зеленое желе с грушами, а потом с надеждой переводила взгляд с отца на мать и наоборот, ожидая, когда же ее старания вознаградятся. Они сидели, ели, разговаривали. Но когда их глаза встречались, его взгляд умолял, а ее — не прощал.
После ужина Том вернулся в школу, потому что его пригласили на первое заседание Французского клуба, где обсуждалась поездка во Францию следующим летом. Кроме того, на отделении искусств открылись курсы гончарного мастерства для взрослых, а в спортзале начали тренировки по волейболу смешанные команды полицейских города и их жен. Так что директор находился в школе, пока здание не опустело.
Клэр, оставшись дома, закончила подготовку к урока и принялась кружить по комнатам, словно кошка в клетке. Она попыталась заставить себя заняться стиркой, не сейчас больше всего ей требовалось найти какой-то выход своим отрицательным эмоциям.
Она позвонила Руфи Бишоп, и Руфь сказала:
— Приходи ко мне.
Дина опять не было дома, он ушел на тренировку, Руфь писала письмо родителям. Отодвинув в сторон письменные принадлежности, она налила два бокала вина.
— Ну давай, выкладывай, — подбодрила она подругу.
— У моего мужа есть сын, о котором никто не счел нужным сообщить мне.
И Клэр все выложила, плача и проклиная, изливая свою боль и разочарование, и, пока делилась с подруге выпила два бокала вина. Клэр рассказала, какой шок испытала вначале, и как потом разозлилась, и какую досаду чувствовала, встречаясь с Кентом в школе. А потом вернулась к самому болезненному воспоминанию.
— Лучше бы я не поднимала телефонную трубку, кс да эта женщина перезвонила. Но я не смогла удержаться. И услышала, как он с ней разговаривал, и сразу все ста таким реальным. Господи, Руфь, ты знаешь, на что похоже, когда подслушиваешь, как твой муж разговаривает с женщиной, с которой был в постели? Особенно после того, как он признался, что не хотел на тебе жениться? Знаешь, как это больно?
— Знаю, — ответила Руфь.
— Их молчание значило не меньше, чем слова. Иногда я слышала их дыхание. Просто… просто дыхание, как… как у любовников, которые умирают от желания увидеть друг друга, а потом он сказал, что она может звонить ему в любое время, и она ответила тем же. Господи помилуй, Руфь, ведь он же мой муж! И он говорит такое ей?
— Мне жаль, что тебе пришлось испытать это. Я знаю, что ты чувствуешь, потому что сама прошла через все. Я же говорила тебе, что много раз слышала, как Дин вешал трубку, когда я заходила в комнату. Поверь мне, Клэр, все мужчины лгуны.
— Он утверждает, что между ними ничего нет, но как я могу поверить ему?
Отвращение исказило черты лица подруги. Она снова наполнила винные бокалы.
— Ты будешь просто дурой, если поверишь.
Ее жесткий взгляд скрывал что-то недосказанное.
— Руфь, в чем дело? Ты что-то об этом знаешь? Он что, говорил с тобой… или Дином?
Руфь, казалось, взвешивала все «за» и «против».
— Ну же? — настаивала Клэр.
— Он не хотел говорить.
— Что это значит?
— Я видела их вместе в прошлую субботу. По крайней мер, думаю, что это она. Моника Аренс?
— Господи… — прошептала Клэр, зажимая рот. — Где?
— Напротив «Кьятти», в центре.
— Ты уверена?
— Я подошла прямо к окошку автомобиля, наклонилась и разговаривала с Томом. Вначале я подумала, что он с тобой, но потом увидела ее и, сказать по правде, оказалась в дурацком положении. Даже не знала, что сказать, когда поняла, что это не ты.
— Как он объяснил?
— Никак. Просто представил ее.
— А как она выглядела?
— Невыразительно. Светлые волосы, набок пробор, почти без косметики. Нос длинноват.
— Что они делали?
— Если тебя интересует, не целовал ли он ее или что-то в этом роде, то нет. Но давай будем честны перед собой, Клэр. Как ты думаешь, чем занимаются мужчина и женщина, когда встречаются в автомобиле посреди стоянки? Если ты спросишь его, я уверена, что он будет все отрицать, но мне кажется, что у тебя сложилась такая же ситуация, как у меня.
— Боже мой, Руфь, я просто не хочу в это верить.
— И я не верила, когда начала подозревать Дина, но доказательства все накапливались.
Клэр прошептала:
— Это так больно.
— Конечно. — Руфь сжала руку подруги. — Поверь мне, уж я-то знаю.
— Его сейчас нет, предполагается, что он в школе. Он так часто уходит. Но как я теперь узнаю, когда он говорит правду? Он может быть где угодно. — Руфь не отвечала, и Клэр почувствовала, как отчаяние нарастает в ее душе вместе с опьянением от вина. — Вот тот самый момент истины, о котором ты меня предупреждала, — заключила она.
— Совсем не весело решать, как поступить дальше, верно?
— Да уж. — Внезапно Клэр ощутила прилив мужества и отодвинула свой бокал, еще полный. — Но я не буду женой на время! И он расскажет мне всю правду, потому что я заставлю его! — Она вскочила на ноги. — И будь я проклята, если стану напиваться по этому поводу!
Взрыв гнева заставил ее почувствовать себя лучше, и она отправилась домой, где занялась осветлением волос. Том вернулся около десяти часов, и она услышала, как он поднимается по лестнице в их комнату. Он остановился в дверях ванной, устало развязывая галстук. Она продолжала укладывать влажные пряди колечками вокруг лица, не глядя в его сторону.
— Привет, — сказал он.
— Привет, — бесцветным голосом ответила Клэр, игнорируя его умоляющий тон.
Он вытянул рубашку из брюк, долгое время стоял так, прежде чем, вздохнув, открыл, что было у него на душе.
— Послушай, я еще за ужином хотел спросить и больше не могу откладывать этот вопрос. Как вы сегодня встретились с Кентом?
Она, не останавливаясь, взбивала волосы, приподнимая их и наполняя комнату кисловато-сладким запахом химикалий.
— Было тяжело. Никто из нас не знал, как себя вести.
— Ты хочешь, чтобы я перевел его из твоей группы? Она взглянула на мужа.
— Только я веду английский повышенной сложности в выпускных классах.
— Может, будет лучше, если Кент перейдет к другому учителю?
— Не слишком-то справедливо по отношению к нему, верно?
Виновато, тихим голосом, Том ответил:
— Верно.
Она еще немного помучила его, прежде чем бросить:
— Пусть остается.
Он отошел, чтобы раздеться и надеть пижамные брюки. Она зашла в спальню и открыла комод в поисках ночной рубашки. Том в ванной чистил зубы. Когда он вышел, она уже лежала в кровати. Он выключил свет и ощупью пробрался на свое место рядом с женой. Накрывшись одеялами, они лежали рядом, но словно стена отделяла их друг от друга. Шли минуты, и каждый знал, что другой не спит. Наконец Том произнес:
— Я вызывал его сегодня к себе в кабинет, но он отказался прийти.
— Можно ли его обвинять? Он в такой же растерянности, как и все мы.
— Я не знаю, что делать.
— Только меня не спрашивай, — желчно ответила Клэр. — А что она говорит?
— Кто?
— Его мамаша.
— Откуда мне знать?
— Как, разве ты не консультируешься с ней по каждому вопросу?
— Ой, Бога ради, Клэр.
— Откуда ты знаешь номер ее телефона, Том?
— Это просто нелепо.
— Откуда? Ты врываешься на кухню, хватаешь трубку и набираешь его за какую-то долю секунды. Откуда он тебе известен?
— Он есть в школьных документах. Ты же знаешь, я хорошо запоминаю числа.
— Конечно, — саркастически произнесла она и отвернулась лицом к комоду.
— Клэр, она для меня не больше чем…
— Перестань. — Клэр дернулась и, жестикулируя в темноте, продолжала: — Не оправдывайся, потому что я больше не знаю, чему верить, и мне и без этого трудно. Я сегодня разговаривала с Руфью, и она сказала, что видела тебя с этой женщиной у «Кьятти» в прошлую субботу.
— Я говорил тебе, что виделся с ней тогда.
— В машине, Боже мой! Ты встречался с ней в машине, как… как какой-то дешевый волокита! В машине, на; стоянке?
— А где бы еще я мог с ней встретиться? Тебе стало бы легче, если бы я сказал, что ходил к ней домой?
— Черт, но ведь ты и это делал, правда? А где ты был вчера?
— У отца.
— Как же.
— Позвони ему.
— Может, я так и сделаю, Том. Может быть.
— Мы сидели на веранде и пили пиво, и я рассказал о Кенте.
— И что же он ответил?
— Мне показалось, что ты собираешься позвонить ему, так что спроси сама. В конце концов, ты не поверх ничему, что говорю я. Ты только что это сказала.
И он тоже повернулся к ней спиной. Так они и лежа злясь и подбирая ответы, которые были бы резче, чем что уже прозвучали, мечтая о раздельных кроватях.
Казалось, прошло несколько часов, прежде чем оба заснули, но любое движение с другого края кровати будило их, а любое прикосновение заставляло отдергиваться за демаркационную линию, проходящую посередине матраса. Даже во сне, нарушаемом таким образом, их гнев не испарился, и не было ни объятий, ни шепота, молящего о прощении. Только двое людей, знающих, что завтра будет не лучше, чем сегодня.
На следующее утро до начала занятий Том встретился с Клэр на заседании английской кафедры. И снова почувствовал себя неловко оттого, что был ее начальником. Снова поймал на себе любопытные взгляды коллег, заметивших напряженность между директором и его женой. Оглядывая холл в момент прибытия учеников, Том ждал, когда же появится Кент, но парень, должно быть, решил воспользоваться другим входом и избегал встречи с ним. В обед Том увидел, что Челси и Эрин сидели за столиком вдвоем, а Кент находился в другом конце столовой и обедал вместе с Пиццей Лостеттером и другими футболистами, А Робби, обычно сидевший с ними, сейчас обедал в одиночестве. Том, как обычно, прошелся по залу, останавливаясь то здесь, то там, чтобы поговорить с ребятами, но не стал приближаться к столику Кента. И только издали наблюдал, как парень, выбросив стаканчики из-под молока в мусорную корзину, покинул столовую. Оставшись в огромном, шумном зале, Том ощутил ту же тягу к сыну, то же волнение, из-за которого боль в сердце стала для него уже постоянной. Его сын. Темноволосый, упрямый, обиженный и так неожиданно обретенный сын, который вчера не подчинился его приказу и заставил Тома ждать его, чуть не задыхаясь от волнения, ждать до самого конца седьмого урока, пока он окончательно не понял, что Кент не придет.
Позже в этот день, около двух часов, Том наводил порядок на столе, готовясь отправиться в районное управление по образованию. Главный управляющий собирал на ежемесячное заседание всех шестнадцать директоров и завучей района. Гарднер закрыл журнал приходов и рас ходов, над которым работал, сложил стопкой корреспонденцию, требующую подшивки, и думал, как поступить с докладом практиканта, проходящего стажировку в школе, когда к дверям подошла Дора Мэ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45