– Конечно, мадам. – Элеонора осталась неубежденной, тем более, что Тео послала слугу в Чарлстон на лодке для перевозки риса, поручив привезти пять ярдов индийского муслина, а также золотые ленты и последние модные журналы. Француженка сочувственно отметила, что мадам дольше стала стоять перед зеркалом.
Однажды, она пришла в комнату мадам утром, с выкройкой нового платья и застала хозяйку, беспокойно смотревшую в зеркало.
– Не беспокойтесь, мадам, вы хороши, как обычно, – сказала она. Она взяла щетку для волос и стала их осторожно расчесывать.
– Я нашла седые волоски, – сообщила Тео. – Я вырвала их, но появятся новые. И кожа пожелтела.
– Этот ужасный климат старит вас. Но он не заметит. Он будет считать вас все так же красивой.
На этот раз намек не вызвал возражений. Она и хотела показаться ему привлекательной. Каждый день после того письма она ждала, и нетерпение ее росло. Просыпалась и засыпала она с мыслью о его визите, и новый день приносил новое разочарование.
В комнате все уже было готово. Купидон или кто-то еще из негритят постоянно стояли у ворот. Им было велено сообщать обо всех всадниках. Почему-то она была уверена, что Мерни приедете верхом. Он не любил громоздких карет.
Но никто не приезжал. Пришли только ненадолго Вильям Алгернон и Полли Элстон. Они все сидели, пили пунш и вели светскую беседу на веранде, а Тео все ждала, когда они уйдут. Вдруг он приедет, когда здесь, эта критически настроенная родня! Опять им придется притворяться, что они мало знакомы, иначе в семье мужа будут чесать языки. Она старалась не показывать своих чувств, расспрашивая из вежливости про Элизу и здоровье полковника Вильяма. А разговаривая с ними, она все время посматривала на дорогу.
– А когда Джозеф вернется из Колумбии? – спросил Алгернон.
Тео увидела, что Купидон идет в их сторону, и сердце ее забилось. Она вдруг встала, потом снова села. Купидон повернул к жилым помещениям.
– Простите, – сказала она удивленным гостям. – Я думала, кто-то идет. Я… не знаю, когда он приедет. Может быть, на этой неделе.
– Джозеф становится важной политической фигурой, – заметил Алгернон.
– Вы должны гордиться им, – добавила Полли. – Он, пожалуй, станет губернатором.
– Пожалуй, станет, – согласилась Тео, все думая, когда же они уйдут. Может быть, он приедет как раз сейчас, когда смеркается, утомленный после долгой дороги? Но когда гости, наконец, ушли, он не приехал. Она зажгла все лампы внизу, чтобы дом был гостеприимно освещен. Надеяться было еще не поздно. Большинство всадников не любят ездить ночью, но Мерни это не раз случалось делать. Она вспомнила, что очень мало знала о его экспедициях. Теперь у них будет возможность поговорить. Просто поговорить, думала она, он ведь теперь мне друг, а не возлюбленный. Теперь, когда он сам узнал несправедливость, можно будет поговорить и об ее отце. Он может помочь советом. Как радостно будет поговорить с ним об Аароне! О, почему он не едет? Она прижала руки к груди.
Она села за письмо отцу, но дело на этот раз продвигалось плохо. Она не стала писать ему о Мерни. После того, как он приедет, она расскажет отцу, как он изменился. Надо, наконец, чтобы их вражда исчезла. Но это потом.
Она начертила карту, скорее грубую схему, его возможного путешествия. Если бы она знала о нем подробнее! Она делала отметки на бумаге. Сент-Луис, дорога Натчез, через Теннесси, потом через Джорджию в Каролину. Она, кроме того, знала по своим поездкам на Запад, что в дороге могут быть опасные задержки.
Часы пробили полночь, когда она неохотно ушла к себе в комнату. Может быть, завтра…
Той ночью ей приснился сон. Она стояла у могучей реки, рев воды оглушал ее. Когда она подошла к нему, он раскрыл ей объятия, и его поцелуи казались ей восхитительными, как никогда.
– Я знала, что ты придешь, – сказала она ему, и, обернувшись, не удивилась, что здесь же с ними ее отец. Он был молодой и улыбчивый.
– Теперь я счастлива, – сказала она им, и, хотя голос ее заглушал шум воды, она поняла, что они услышали.
Проснулась она с чувством радости. Это знак, подумала она, немного стыдясь своего суеверия. Сегодня он точно приедет.
В тот день она напевала популярные песенки, много и весело играла с Гампи на лужайке. Он очень просил ее пообедать на новом месте у реки, но в этом она отказала ему. Она боялась оставить дом хоть ненадолго. Мальчика она развлекала сказками и историями. Не обращая внимания на хихикавших слуг, играла с ним снова и снова среди виргинских дубов в прятки. Когда она поймала его, он сказал:
– Я и не знал, что старые люди умеют так бегать.
– Я еще не такая старая, – засмеялась она.
– Кажется, нет. Ты сейчас не выглядишь старой. Ты выглядишь красивой.
– Правда, мой хороший? Ну, наверно, это потому, что я счастлива.
– А почему?
– Потому… потому… – Она вдруг умолкла.
Ей снова показалось, что Купидон бежит с новостью. Но никого не было, только ветерок шевелил ветки.
Гампи игра надоела.
– Уже скоро ночь, мама, может, пойдем домой? Холодно.
– Что ты! Еще не поздно. Солнце еще не скоро сядет.
– Оно уже село, – сказал он удивленно. – Посмотри на реку. Давай поиграем дома, мама. Холодно.
Она обняла его, чтобы согреть. Молча пошли они домой.
В следующие дни она уже не играла с сыном и не веселилась, хотя продолжала читать ему вслух и заботливо проверять уроки.
1 ноября Джозеф вернулся из Колумбии. Он рад был видеть ее и сына и беспокоился, как идут дела на рисовых полях. Поев, он собрался поговорить с объездчиком.
– Вот последние газеты из Колумбии, – сказал он ей, – хотя там, кажется, ничего интересного.
Тео равнодушно стала просматривать газеты и тут увидела заметку:
«ГУБЕРНАТОР СЕВЕРНОЙ ЛУИЗИАНЫ МЕРИВЕЗЕР ЛЬЮИС ЗЛОДЕЙСКИ УБИТ.
Направлявшийся на Восток губернатор около Нашвиля был застрелен бандитами. Делается все, чтобы задержать убийц».
Кажется, там было что-то еще, но она не стала читать. Она всхлипнула, как испуганный ребенок. Потом она затихла и неподвижно сидела с газетой в руках, глядя в потемневшее окно.
XXVII
Аарон провел в изгнании четыре года, причем надежды его уменьшались постоянно и постоянно росла бедность. Первый радушный прием и обещания английской знати сменились невниманием и даже подозрительностью. Наконец, лорд Ливерпуль написал ноту, смысл которой сводился к тому, что присутствие в Англии полковника Бэрра, увы, создает затруднения для правительства. Он имеет право на паспорт и бесплатный проезд до любого порта по своему желанию, и чем скорее тем лучше.
С таким же успехом Аарон побывал в Швеции, в Германии, во Франции. У него было много бесплодных знакомств и несколько бессмысленных романов, и периоды блестящей светской жизни сменялись настоящей нищетой, когда он должен был продать часы, купленные в подарок Гампи, чтобы не умереть с голоду. Но что до плана «X», то в Европе, если не считать первоначального интереса британской знати, он не заинтересовал никого. В Париже он несколько раз напрасно добивался аудиенции короля Вестфалии. Жером Бонапарт игнорировал его, как и его царственный брат. Аарон крепился изо всех сил и писал Тео нарочито жизнерадостные письма. Он также вел дневник, в надежде, что они потом вместе почитают его и посмеются. Но здоровье его ухудшилось впервые в жизни. Еще больше его беспокоила Теодосия.
Зимой 1809 года она долго молчала. Когда же пришло письмо, оно было во многом похоже на обычное, о Гампи, о том, как она скучает по отцу, но была и тревожная нота. Она оставила принятый ими бодрый тон и просила его вернуться домой.
«…пойди на риск, пожертвуй чем-то, но возвращайся. О, когда всем становится хуже, я готова оставить все и страдать вместе с тобой. Лед разочарования сковал мое сердце. Не сердись, читая эти жалобы. О, мой ангел-хранитель, за что ты оставил меня? Как мне нужны твой совет и твоя нежность…»
Он с изумлением прочел это письмо, такое странное для нее. Он узнал, что у нее хорошее здоровье, но здесь он почувствовал отчаяние, причиной которого была какая-то другая беда, ему неизвестная.
Он решил вернуться. Он сам чувствовал, что стареет, и он тосковал по дочери и внуку. Долгие месяцы он безуспешно пытался достать паспорт и, наконец, в марте 1812 года достал билет на «Аврору» из Лондона в Бостон, когда уже все говорили, что будет война между США и Англией.
Англичане тайно подстрекали индейцев к бунту, нападали на американские корабли, похитили множество американских моряков и вынудили их служить на британском флоте. Кроме того, они, по сути дела, блокировали воды Америки. Юг считал, что тут необходима война, в Новой Англии считали, что возможен компромисс. Президент Мэдисон пытался сдержать истерию общественного мнения. Но старая вражда времен войны за независимость разгорелась снова, двадцать девять лет спустя.
Аарон мало любил Америку, изгнавшую его, и совсем не любил Англию, сделавшую то же самое.
– Я надеюсь, – сказал он доброму капитану «Авроры», согласившемуся взять неудобного пассажира, – что в Англию больше не попаду, разве только во главе пятидесяти тысяч человек.
– Надеюсь, – проворчал капитан Потер, – эта чертова война не застанет нас посреди океана. Иначе «Аврору» захватят. Она не слишком быстроходна.
– Не бойтесь, – засмеялся Аарон. – Нынешняя администрация никогда не начнет войну. Мы вовсе не готовы. Нет ни людей, ни денег, ни достаточного числа судов. Эта болтовня о войне похожа на разговоры пансионерок. Покажи им штык – разбегутся.
Но он ошибся. 18 июня началась война, но «Аврора» в это время уже спокойно стояла на бостонском берегу.
С «Авророй» все было в порядке, но не с Аароном. Над ним нависли новые преследования. Два крупнейших кредитора в Нью-Йорке предъявляли ему иски. Нужно было прятаться до времени. Он позаимствовал у кого-то парик и одежду, слишком просторную для него. Так появился на свет мистер Арнот, тайно вернувшийся на родину так же, как в свое время мистер Эдвардс ее покинул. Конечно, не было триумфа, обещанного Тео, но, по крайней мере, они на одном континенте. Если он попадет в Нью-Йорк, их встреча после этого не задержится.
Некоторое время он скрывался в Бостоне, но его ободрило письмо Свартвоута. Правительство, сообщал он, слишком занято войной, чтобы обращать внимание на нищего изгнанника. Даже кредиторы утихомирились на какое-то время. И Аарон продал оставшиеся книги Гарвардскому колледжу и отплыл в Нью-Йорк. Там он поселился на Нассау-стрит, решив возобновить практику. Он дал в газеты объявление: «Аарон Бэрр вернулся в город, чтобы возобновить юридическую практику».
С самого начала результаты были хорошими. К нему стали стекаться клиенты. В конце концов, думали люди, ведь его оправдали. И каков бы ни был маленький Бэрр, никто не сомневался в его профессиональных качествах. Кредиторы ждали, пока он подзаработает денег.
Аарон приободрился. Получив две тысячи долларов дохода, он написал Теодосии, что они смогут вернуться в Ричмонд-Хилл и все будет хорошо. «Темные времена, которые мы пережили, – писал он, – будут забыты; они уже позади. У нас с тобой и с Гампи еще будет замечательное будущее. С нетерпением жду твоего прибытия. Поцелуй за меня мальчика и скажи, что у меня для него много маленьких подарков. Тебе же, душа моя, я купил топазовые серьги. Ты в них будешь выглядеть, как неземная красавица…»
Он отправил письмо тридцатого июня и бодро вернулся на работу.
Письмо это было получено две недели спустя на острове Дебордье. Тео лежала в постели в задней комнате домика на берегу, лежала совершенно неподвижно, глядя в потолок.
Письмо принес Джозеф. Став на колени у кровати, он осторожно вложил его в ее пальцы. Пальцы ее остались неподвижными, и оно упало на простыню.
– Это от твоего отца, Тео, – сказал он необычно мягко. Его мрачное лицо было усталым и изможденным.
– От отца? – спросила она слабым голосом. – Прочти мне.
Ее глаза, теперь уже без слез, похожие на темное стекло, посмотрели на него пустым взглядом.
– Я не хочу читать, – ответил он хрипло. – Он ничего не знает.
Она взяла письмо, держа двумя пальцами.
– Да, бедный отец. Он не знает о Гампи. Он не знает, что Гампи умер. Я и не знала, что когда-то смогу сказать это. Кажется, это уже ничего не значит. Разве не странно? – Усмехнулась она.
Джозеф встал и налил лекарство из бутылочки, поднес к ее губам, и она послушно выпила.
Потом он позвал Элеонору.
Платье висело на ее когда-то пышном теле. Глаза ее были красными.
– Ей плохо, мсье? – спросила она шепотом.
– Да. Лихорадка усилилась.
Он вышел на крыльцо и уселся на ступеньку, тупо глядя на воды океана, спокойные и серо-синие в сумерках. Ведь должен же кто-то ей помочь. В первые страшные дни после смерти мальчика сюда приходили женщины из его семьи – миссис Элстон, Салли и Полли. Она не захотела встретиться с ними, как не захотела и покинуть комнату, где он умер.
Гампи похоронили в Оуксе на фамильном кладбище. Джозеф понимал ее отказ присутствовать, когда гробик опускали в землю, но он постарался уговорить ее присутствовать на панихиде с семьей. Церковь Всех Святых была украшена цветами, и слова заупокойной службы принесли небольшое успокоение. Это могло бы и ей помочь. Но она не согласилась.
Вначале было дикое горе, но и оно выглядело менее пугающим, чем наступившее теперь у нее полное опустошение. День за днем безучастно лежала она в кровати, тихо отвечая на вопросы, но без всякой воли к жизни. Иногда, когда он говорил с нею, она, казалось, слышала, но не его, а какой-то неслышимый им голос, хотя не было никаких других звуков, кроме шума волн.
Болезнь Гампи была жестокой и короткой. Однажды он пришел домой после игры на прибрежном песке, дрожа от озноба.
– Снова болотная лихорадка, – сказала Тео, обеспокоенная, но еще не почувствовавшая тревогу. – Не надо было ему ездить на плантацию с тобой на прошлой неделе. Там даже днем можно заразиться.
– Дай ему хинной корки, – сказал он.
– Не надо. Не думаю, чтобы эта горькая дрянь приносила какую-то пользу. Он ее терпеть не может. Лучше попробую каломель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44