душевые уголки равак
В неизменном синем костюме из сатина он походил на изящную борзую среди своры дворняжек.
Другие члены группы пили обжигающий ром из Новой Англии, окружив своего предводителя, который сидел очень прямо, выказывая свое армейское прошлое и результаты упорной самодисциплины. Его блестящие черные глаза переходили с лица на лицо, оценивая обладателя каждого из них. Эти глаза были похожи на глаза Теодосии, но с гипнотической, змеиной силой, которая притягивала или отталкивала, смотря по желанию.
Пестрая толпа, окружавшая его, была известна как «Малая Группа» или «Мирмиденяне», а Тео шутливо называла их еще «Десятый Легион». Здесь было много разных людей – боссы и задиры из Общества Сент Таммани: Мэтью Дэвис, Ван Несс; братья Свартвоут; несколько художников и других новичков; и всякие темные личности: беглые рабы, портовые воры, проститутки. Последние, разумеется, не имели никакого официального статуса в «Малой Группе», но бывали полезны для нее, а Аарон никогда особенно не увлекался этическими нормами. Кем бы ни был любой из этой толпы – все они были объединены одним – беспрекословным подчинением полковнику Бэрру.
Противники Бэрра отзывались о нем, как о спруте, запустившем скользкие щупальца во все сферы преступного мира и использующем чернильное озеро лжи и разглагольствований для того, чтобы сбивать с толку честных граждан.
Его друзья совершенно искренне превозносили его до небес как своего кумира: блистательного, деятельного и в высшей степени привлекательного для них.
Аарона это очень забавляло. Он хорошо знал самого себя. Он был человеком с головой, незлым, но совершенно беспринципным, и обладал потрясающими способностями управлять людьми и событиями, как ему было угодно.
И сама игра волновала его не меньше, чем конечная цель. На этот раз цель была такова, что стоило потрудиться. В прошлом месяце он смог одержать победу, когда, казалось, все было безнадежно потеряно, склонив на сторону республиканцев столь значимый штат, как Нью-Йорк. И теперь республиканцы удальски задирали нос перед федералистами, а те взывали к небесам, крича о его подлой нечестной игре.
Но сейчас, однако, намечалась схватка посильнее. Он и мистер Джефферсон выдвигали свои кандидатуры на пост президента, кто-нибудь из них должен был победить. Хитроумный и коварный мистер Гамильтон на этот раз попал впросак, и федеральная партия увязла в трясине раздоров и фракций. Так пусть себе барахтаются с Божьей помощью! Они ни за что не смогут вовремя объединиться и выставить хоть мало-мальски стоящую кандидатуру.
Сказать по правде, большая часть республиканцев была, похоже, уверена, что президентом станет Джефферсон, а Аарон удовлетворится скромной должностью вице-президента. Но делами куда лучше управлять кружным путем – ой, куда лучше!
Этот долговязый дурень Джефферсон уже четыре года был вице-президентом. Он мог бы отлично и дальше продолжать играть эту роль. Обычно он проводил кучу времени в Монтичелло, просиживал штаны и философствовал или занимался изобретением новых механизмов, или, что было еще хуже, кормил своих ручных птиц.
«Что за черт! – думал Аарон, слушая очередную витиеватую байку Мэтью Дэвиса, и фыркнул в душе, хотя на его учтивом внимательном лице ничего такого не отразилось. – Джон Адам достаточно напортачил на своем посту и слишком глуп, чтобы понять: людям не нравятся его роялистские склонности. Не то время, чтобы избирать нового мечтателя. Стране нужны деятельные люди, лидеры. И у нее будет такой лидер!»
Стоило смолкнуть монотонному гудению Дэвиса, как Аарон звонко засмеялся.
– О да, очень забавно, мой дорогой Дэвис. Но как же иначе, я всегда говорил, что у вас самый острый ум.
Дэвис расцвел, поправил воротник пальто, смахнул со штанины невидимое пятнышко грязи и с видом победителя оглядел товарищей. Это было сборище истуканов, которые никогда не могли оценить тонкостей его рассказа так, как их всегда оценивал полковник Бэрр.
Только что вошедший человек, одетый в мешковину и с недельной щетиной вокруг лисьего рта, прокладывал себе дорогу к столику Аарона. Аарон ласково приветствовал его:
– Рад видеть тебя, Гарсон. Очень рад тебя видеть. Я три дня поджидаю тебя.
Он кивнул хозяину, который кинулся на зов, вытирая руки о грязный передник.
– Бром, кружку пива для мистера Гарсона, и ваш прекрасный бифштекс, и еще паштет из устриц. Он только что вернулся от Каролингов и, должно быть, жаждет вкусить христианской пищи.
Гарсон расхохотался:
– Полковник прав, как всегда. Хоть у них неплохо кормят, а только мне эта пища не по вкусу. Ничего, кроме солонины и кукурузных лепешек. Мой желудок просто взбунтовался. Так что я держался поближе к тавернам и хижинам переселенцев, как вы и приказали.
Аарон кивнул. Том Гарсон был одним из самых активных агентов: англичанин, он приехал в девяносто пятом году с захудалой театральной труппой и осел в Филадельфии, где Аарон и подобрал его. Благодаря актерским навыкам, Гарсону не было цены, так же, как и благодаря его принципиальности выходца из низов.
Аарон нагнулся вперед.
– На этот раз ты выдавал себя за розничного торговца, ведь так?
– Да, именно. Ну и приятное же это занятие! Я постарался набить мой короб всякими безделушками для женщин, и мне часто выпадал прекрасный случай укрепить кружево на соблазнительной белой груди или даже пару раз – подвязку на розовом бедре. – Он причмокнул губами, а Аарон рассмеялся.
– Я готов поверить, что больше всего ты занимался как раз кружевами и подвязками, а как насчет мужчин? Какое настроение у людей? Они будут голосовать за нужную партию? Они будут голосовать за Аарона Бэрра?
Гарсон выпил пиво, проглотил кусок пышущего жаром пирога, стер ладонью капли соуса с губ и отодвинулся от стола. Аарон терпеливо ждал.
– Республиканцы там мало чего добились, – сказал он наконец, – но о вас мало слышали на Юге.
– И Тимоти Грин писал мне то же самое, – сухо ответил Аарон. – Мы должны исправить ситуацию. Продолжай.
– Южная Каролина будет трудным орешком. Их решение вызовет слухи. Несколько семей держат все в руках: Миддлетоны, Ритледжи, Элстоны. В первую очередь Элстоны: у них огромные плантации вверх по реке Вэккэмоу. Добейтесь их расположения, и, держу пари, вы покорите весь штат. Мелкая сошка пойдет за их лидером.
– Значит, Элстоны. Хорошо. – Аарон расплылся в улыбке.
– Ты хорошо потрудился, Гарсон. Твои сведения подтвердили то, что мне уже было известно. Так получилось, что молодой Джозеф Элстон сейчас в Нью-Йорке, и… – он помолчал долю секунды и вкрадчиво продолжал: – И придет сегодня ко мне на обед.
Гарсон уставился на него. Пиво ударило ему в голову, притупив обычную сообразительность. Наконец слова полковника дошли до него, и, заржав, он ударил рукой по столу так, что кружки зазвенели.
– Ей-богу, ну вы и хитры, только посмотрите! Я же понимаю, что вы затеяли. Молодой Элстон за обеденным столом, а рядом красавица Теодосия, и своими серыми глазами сбивает его с толку. Бьюсь об заклад, она воспользуется своими глазками для «добрых целей» и без отцовских наставлений.
– Сэр! – Аарон вскочил на ноги.
– Вы забываетесь! – Его голос, чуть громче обычного, все же прорезал харчевню как удар грома.
Мужчины сели с ропотом. Гарсон весь сжался, его темная кожа залоснилась.
– Я не хотел вас оскорбить, полковник, – пробормотал он. – Я извиняюсь. Это все алкоголь.
У Аарона вздувались ноздри, но взгляд был уже не таким жестким.
– Я принимаю твои извинения, – сказал он.
– Но запомни, – он обвел компанию пронизывающим взглядом, – ни один человек не сможет трепать имя моей дочери без того, чтобы я с ним не расправился. А я никогда не расстаюсь с пистолетом.
Все молчали. Аарон расслабился.
– Ну, господа, – закричал он добродушно, – еще одну кружку по кругу. Бром Мартлинг, проследи за этим, ладно? Мне пора идти. Я желаю вам хорошего дня.
Когда тяжелая дверь захлопнулась за его спиной, Гарсон пробормотал:
– Откуда же я знал, что он так обидится?
– Это единственная вещь, из-за которой он может обидеться, – поспешил ответить молодой Ван Несс. – Обычно он кроток, как ангел.
– Он просто с ума сходит из-за этой девчонки, – продолжал Гарсон, по-прежнему страдая. – Вряд ли это нормально.
– Да нет, он вполне нормальный, – зафыркал Мэтью Дэвис.
– Он великий охотник до женщин. Десять к одному, что он пошел к той голубоглазой зазнобе, которая живет на Южной улице. Вот уж счастливчик – у нее самые хорошенькие ножки, какие я когда-либо видел. Хотя нет, я помню как-то, когда я был в Олбэни, иду я, значит, по Страйт-стрит, а дверь одного дома открылась, и я говорю себе… – И он запел одну из своих бесконечных историй, но, поскольку полковник ушел, некому было слушать его.
Аарон, однако, не пошел на Южную улицу и даже не собирался. Крошка Салли с ее голубиной податливостью и преданными как у спаниеля глазами была нужна ему изредка для удовлетворения физической потребности. Публичный дом оскорблял его утонченность, а времени на продолжительные и изощренные ухаживания, которых требовали светские дамы, у него не было. Салли просто подвернулась под руку. Недорого и приятно, как чашка чая, но в такой же мере невозбуждающе.
Этим утром голова Аарона была занята более интересными вещами. Он направил Селима вверх по Бродвею. Лошадиные подковы стучали по булыжникам, разбрызгивая вонючую жидкую грязь; лающих собак, сцепившихся в драке, и кучи мусора, в которых, радостно повизгивая, гнездились крысы, лошадь осторожно обходила стороной. Услышав звуки музыкального рожка, Аарон направил Селима к обочине, чтобы дать проехать почтовой карете из Бостона. Он был рад увидеть эту громыхающую колымагу: она везла письма и газеты из Новой Англии – дополнительные сведения о политической ситуации. Он повернул на запад, на Чамберз-стрит, затем на север, по Гринвич Роуд; булыжники остались позади, и можно было пустить Селима легким галопом. Проехав две мили, он был у Гринвич Виллидж, миновал несколько деревянных домиков, не замечая их, и с облегчением въехал в железные ворота Ричмонд-Хилла.
На стук копыт выбежал конюх. Аарон механически сунул ему поводья, высматривая поверх его головы, нет ли где маленькой фигурки, которая обычно, как на крыльях, сбегала по лестнице, чтобы приветствовать его?
– Дик, мисс Бэрр ушла?
Человек невнятно забубнил, что его ждет обед, но он не может уйти, пока не вернется Минерва и он хорошенько не вычистит ее.
– Сэр, она уехала в восемь на серой кобыле, а вчера ее не было весь день, и позавчера тоже…
– Спасибо, я буду знать. – Тихий голос Аарона ударил его, как пощечина. Конюх открыл было рот, опять закрыл его и, нахмурившись, увел коня.
Аарон задумчиво поднимался по белым ступеням. Так, значит, дитя что-то задумало, кто знает, в конце концов… До него доходили слухи: кто-то видел, как она разговаривала с каким-то юнцом в Джонс Вуде. Тогда он прогнал от себя опасения. Да и сейчас это казалось ему неправдоподобным. В любом случае, он не слишком беспокоился. Она была не из этих легкомысленных маленьких ветрениц. В то же время все это было странно, а ведь Аарона трудно было удивить. Например, в шахматах, в которые он мастерски играл, ему было легко предугадать план игры противника на два, три, четыре и более ходов вперед. Но Тео не была противником. Она была плоть от плоти и безмерно дорогое отражение его самого.
Нахмурив брови, он спустился из обитой белыми панелями и увешанной картинами передней в библиотеку, и ему стало легче от трепещущего чувственного удовольствия, которое дарила ему эта комната. В нем мирно уживались стоик и сластолюбец. Он был совершенно равнодушен к обстановке. Наверху, в своей комнате, он спал на походной койке, и, кроме стола, стула и комода, там не было другой мебели.
Но библиотека была его сокровищем. Он своими руками пристроил ее к дому в 1791 году, когда приобрел право поселиться в этом особняке, где раньше жили Джон Адамс и генерал Вашингтон. Это была просторная комната с длинными окнами, выходившими на юг и на запад. Вдоль стен, на стеллажах высотой с человеческий рост стояли книги, привезенные из типографий Англии и Франции. Нежно-кремовые пергаментные переплеты перемежались с морщинистыми коричневыми переплетами из телячьей кожи. Запах типографской краски и старой кожи пропитал комнату, как ладан.
На полированном дубовом полу лежал шерстяной ковер теплого красного цвета. Его украшали вытканные королевские лилии. Будучи горячим франкофилом, Аарон перехватил его однажды на аукционе и часто забавлялся тем, какой ужас вызывали у некоторых его друзей роялистские символы. Его убеждения были достаточно республиканскими, с республиканцами были связаны его интересы, но фанатиком он не был, а прекрасный ковер оставался прекрасным ковром.
Там были два библиотечных стола, несколько стульев со спинками в виде лиры и диван, обитый темно-малиновым атласом из фешенебельной мастерской Дункана Файфа. Возле двери стоял изящный маленький бар на колесиках, в нем были коробочки с чаем и бутылки с ликером, предназначенные для гостей.
У северной стены располагался огромный камин. Его деревянная облицовка была украшена традиционным резным орнаментом «яйцо и дротик». На нем стояли две вазы севрского фарфора. А над ним висел портрет Теодосии в четырнадцать лет. Его нарисовал Джилберт Стюарт, и Аарон был не доволен тем, что получилось. Прелесть ее ямочек и милая серьезность ее лица были схвачены верно, но художник совершенно не передал ее живости и порывистости.
– Что за юную жеманницу вы из нее сделали, – сказал ему Аарон, и ранимое самолюбие автора было так оскорблено этим, что они больше не поддерживали друг с другом отношений.
Однако Аарон решил оставить портрет до поры до времени, когда юный Вандерлин нарисует другой, получше. И теперь он посмотрел на него задумчиво, сел за свой письменный стол, достал пачку писем и вынул перьевую ручку.
Через несколько минут послышался робкий стук в дверь и громкий голос Натали:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Другие члены группы пили обжигающий ром из Новой Англии, окружив своего предводителя, который сидел очень прямо, выказывая свое армейское прошлое и результаты упорной самодисциплины. Его блестящие черные глаза переходили с лица на лицо, оценивая обладателя каждого из них. Эти глаза были похожи на глаза Теодосии, но с гипнотической, змеиной силой, которая притягивала или отталкивала, смотря по желанию.
Пестрая толпа, окружавшая его, была известна как «Малая Группа» или «Мирмиденяне», а Тео шутливо называла их еще «Десятый Легион». Здесь было много разных людей – боссы и задиры из Общества Сент Таммани: Мэтью Дэвис, Ван Несс; братья Свартвоут; несколько художников и других новичков; и всякие темные личности: беглые рабы, портовые воры, проститутки. Последние, разумеется, не имели никакого официального статуса в «Малой Группе», но бывали полезны для нее, а Аарон никогда особенно не увлекался этическими нормами. Кем бы ни был любой из этой толпы – все они были объединены одним – беспрекословным подчинением полковнику Бэрру.
Противники Бэрра отзывались о нем, как о спруте, запустившем скользкие щупальца во все сферы преступного мира и использующем чернильное озеро лжи и разглагольствований для того, чтобы сбивать с толку честных граждан.
Его друзья совершенно искренне превозносили его до небес как своего кумира: блистательного, деятельного и в высшей степени привлекательного для них.
Аарона это очень забавляло. Он хорошо знал самого себя. Он был человеком с головой, незлым, но совершенно беспринципным, и обладал потрясающими способностями управлять людьми и событиями, как ему было угодно.
И сама игра волновала его не меньше, чем конечная цель. На этот раз цель была такова, что стоило потрудиться. В прошлом месяце он смог одержать победу, когда, казалось, все было безнадежно потеряно, склонив на сторону республиканцев столь значимый штат, как Нью-Йорк. И теперь республиканцы удальски задирали нос перед федералистами, а те взывали к небесам, крича о его подлой нечестной игре.
Но сейчас, однако, намечалась схватка посильнее. Он и мистер Джефферсон выдвигали свои кандидатуры на пост президента, кто-нибудь из них должен был победить. Хитроумный и коварный мистер Гамильтон на этот раз попал впросак, и федеральная партия увязла в трясине раздоров и фракций. Так пусть себе барахтаются с Божьей помощью! Они ни за что не смогут вовремя объединиться и выставить хоть мало-мальски стоящую кандидатуру.
Сказать по правде, большая часть республиканцев была, похоже, уверена, что президентом станет Джефферсон, а Аарон удовлетворится скромной должностью вице-президента. Но делами куда лучше управлять кружным путем – ой, куда лучше!
Этот долговязый дурень Джефферсон уже четыре года был вице-президентом. Он мог бы отлично и дальше продолжать играть эту роль. Обычно он проводил кучу времени в Монтичелло, просиживал штаны и философствовал или занимался изобретением новых механизмов, или, что было еще хуже, кормил своих ручных птиц.
«Что за черт! – думал Аарон, слушая очередную витиеватую байку Мэтью Дэвиса, и фыркнул в душе, хотя на его учтивом внимательном лице ничего такого не отразилось. – Джон Адам достаточно напортачил на своем посту и слишком глуп, чтобы понять: людям не нравятся его роялистские склонности. Не то время, чтобы избирать нового мечтателя. Стране нужны деятельные люди, лидеры. И у нее будет такой лидер!»
Стоило смолкнуть монотонному гудению Дэвиса, как Аарон звонко засмеялся.
– О да, очень забавно, мой дорогой Дэвис. Но как же иначе, я всегда говорил, что у вас самый острый ум.
Дэвис расцвел, поправил воротник пальто, смахнул со штанины невидимое пятнышко грязи и с видом победителя оглядел товарищей. Это было сборище истуканов, которые никогда не могли оценить тонкостей его рассказа так, как их всегда оценивал полковник Бэрр.
Только что вошедший человек, одетый в мешковину и с недельной щетиной вокруг лисьего рта, прокладывал себе дорогу к столику Аарона. Аарон ласково приветствовал его:
– Рад видеть тебя, Гарсон. Очень рад тебя видеть. Я три дня поджидаю тебя.
Он кивнул хозяину, который кинулся на зов, вытирая руки о грязный передник.
– Бром, кружку пива для мистера Гарсона, и ваш прекрасный бифштекс, и еще паштет из устриц. Он только что вернулся от Каролингов и, должно быть, жаждет вкусить христианской пищи.
Гарсон расхохотался:
– Полковник прав, как всегда. Хоть у них неплохо кормят, а только мне эта пища не по вкусу. Ничего, кроме солонины и кукурузных лепешек. Мой желудок просто взбунтовался. Так что я держался поближе к тавернам и хижинам переселенцев, как вы и приказали.
Аарон кивнул. Том Гарсон был одним из самых активных агентов: англичанин, он приехал в девяносто пятом году с захудалой театральной труппой и осел в Филадельфии, где Аарон и подобрал его. Благодаря актерским навыкам, Гарсону не было цены, так же, как и благодаря его принципиальности выходца из низов.
Аарон нагнулся вперед.
– На этот раз ты выдавал себя за розничного торговца, ведь так?
– Да, именно. Ну и приятное же это занятие! Я постарался набить мой короб всякими безделушками для женщин, и мне часто выпадал прекрасный случай укрепить кружево на соблазнительной белой груди или даже пару раз – подвязку на розовом бедре. – Он причмокнул губами, а Аарон рассмеялся.
– Я готов поверить, что больше всего ты занимался как раз кружевами и подвязками, а как насчет мужчин? Какое настроение у людей? Они будут голосовать за нужную партию? Они будут голосовать за Аарона Бэрра?
Гарсон выпил пиво, проглотил кусок пышущего жаром пирога, стер ладонью капли соуса с губ и отодвинулся от стола. Аарон терпеливо ждал.
– Республиканцы там мало чего добились, – сказал он наконец, – но о вас мало слышали на Юге.
– И Тимоти Грин писал мне то же самое, – сухо ответил Аарон. – Мы должны исправить ситуацию. Продолжай.
– Южная Каролина будет трудным орешком. Их решение вызовет слухи. Несколько семей держат все в руках: Миддлетоны, Ритледжи, Элстоны. В первую очередь Элстоны: у них огромные плантации вверх по реке Вэккэмоу. Добейтесь их расположения, и, держу пари, вы покорите весь штат. Мелкая сошка пойдет за их лидером.
– Значит, Элстоны. Хорошо. – Аарон расплылся в улыбке.
– Ты хорошо потрудился, Гарсон. Твои сведения подтвердили то, что мне уже было известно. Так получилось, что молодой Джозеф Элстон сейчас в Нью-Йорке, и… – он помолчал долю секунды и вкрадчиво продолжал: – И придет сегодня ко мне на обед.
Гарсон уставился на него. Пиво ударило ему в голову, притупив обычную сообразительность. Наконец слова полковника дошли до него, и, заржав, он ударил рукой по столу так, что кружки зазвенели.
– Ей-богу, ну вы и хитры, только посмотрите! Я же понимаю, что вы затеяли. Молодой Элстон за обеденным столом, а рядом красавица Теодосия, и своими серыми глазами сбивает его с толку. Бьюсь об заклад, она воспользуется своими глазками для «добрых целей» и без отцовских наставлений.
– Сэр! – Аарон вскочил на ноги.
– Вы забываетесь! – Его голос, чуть громче обычного, все же прорезал харчевню как удар грома.
Мужчины сели с ропотом. Гарсон весь сжался, его темная кожа залоснилась.
– Я не хотел вас оскорбить, полковник, – пробормотал он. – Я извиняюсь. Это все алкоголь.
У Аарона вздувались ноздри, но взгляд был уже не таким жестким.
– Я принимаю твои извинения, – сказал он.
– Но запомни, – он обвел компанию пронизывающим взглядом, – ни один человек не сможет трепать имя моей дочери без того, чтобы я с ним не расправился. А я никогда не расстаюсь с пистолетом.
Все молчали. Аарон расслабился.
– Ну, господа, – закричал он добродушно, – еще одну кружку по кругу. Бром Мартлинг, проследи за этим, ладно? Мне пора идти. Я желаю вам хорошего дня.
Когда тяжелая дверь захлопнулась за его спиной, Гарсон пробормотал:
– Откуда же я знал, что он так обидится?
– Это единственная вещь, из-за которой он может обидеться, – поспешил ответить молодой Ван Несс. – Обычно он кроток, как ангел.
– Он просто с ума сходит из-за этой девчонки, – продолжал Гарсон, по-прежнему страдая. – Вряд ли это нормально.
– Да нет, он вполне нормальный, – зафыркал Мэтью Дэвис.
– Он великий охотник до женщин. Десять к одному, что он пошел к той голубоглазой зазнобе, которая живет на Южной улице. Вот уж счастливчик – у нее самые хорошенькие ножки, какие я когда-либо видел. Хотя нет, я помню как-то, когда я был в Олбэни, иду я, значит, по Страйт-стрит, а дверь одного дома открылась, и я говорю себе… – И он запел одну из своих бесконечных историй, но, поскольку полковник ушел, некому было слушать его.
Аарон, однако, не пошел на Южную улицу и даже не собирался. Крошка Салли с ее голубиной податливостью и преданными как у спаниеля глазами была нужна ему изредка для удовлетворения физической потребности. Публичный дом оскорблял его утонченность, а времени на продолжительные и изощренные ухаживания, которых требовали светские дамы, у него не было. Салли просто подвернулась под руку. Недорого и приятно, как чашка чая, но в такой же мере невозбуждающе.
Этим утром голова Аарона была занята более интересными вещами. Он направил Селима вверх по Бродвею. Лошадиные подковы стучали по булыжникам, разбрызгивая вонючую жидкую грязь; лающих собак, сцепившихся в драке, и кучи мусора, в которых, радостно повизгивая, гнездились крысы, лошадь осторожно обходила стороной. Услышав звуки музыкального рожка, Аарон направил Селима к обочине, чтобы дать проехать почтовой карете из Бостона. Он был рад увидеть эту громыхающую колымагу: она везла письма и газеты из Новой Англии – дополнительные сведения о политической ситуации. Он повернул на запад, на Чамберз-стрит, затем на север, по Гринвич Роуд; булыжники остались позади, и можно было пустить Селима легким галопом. Проехав две мили, он был у Гринвич Виллидж, миновал несколько деревянных домиков, не замечая их, и с облегчением въехал в железные ворота Ричмонд-Хилла.
На стук копыт выбежал конюх. Аарон механически сунул ему поводья, высматривая поверх его головы, нет ли где маленькой фигурки, которая обычно, как на крыльях, сбегала по лестнице, чтобы приветствовать его?
– Дик, мисс Бэрр ушла?
Человек невнятно забубнил, что его ждет обед, но он не может уйти, пока не вернется Минерва и он хорошенько не вычистит ее.
– Сэр, она уехала в восемь на серой кобыле, а вчера ее не было весь день, и позавчера тоже…
– Спасибо, я буду знать. – Тихий голос Аарона ударил его, как пощечина. Конюх открыл было рот, опять закрыл его и, нахмурившись, увел коня.
Аарон задумчиво поднимался по белым ступеням. Так, значит, дитя что-то задумало, кто знает, в конце концов… До него доходили слухи: кто-то видел, как она разговаривала с каким-то юнцом в Джонс Вуде. Тогда он прогнал от себя опасения. Да и сейчас это казалось ему неправдоподобным. В любом случае, он не слишком беспокоился. Она была не из этих легкомысленных маленьких ветрениц. В то же время все это было странно, а ведь Аарона трудно было удивить. Например, в шахматах, в которые он мастерски играл, ему было легко предугадать план игры противника на два, три, четыре и более ходов вперед. Но Тео не была противником. Она была плоть от плоти и безмерно дорогое отражение его самого.
Нахмурив брови, он спустился из обитой белыми панелями и увешанной картинами передней в библиотеку, и ему стало легче от трепещущего чувственного удовольствия, которое дарила ему эта комната. В нем мирно уживались стоик и сластолюбец. Он был совершенно равнодушен к обстановке. Наверху, в своей комнате, он спал на походной койке, и, кроме стола, стула и комода, там не было другой мебели.
Но библиотека была его сокровищем. Он своими руками пристроил ее к дому в 1791 году, когда приобрел право поселиться в этом особняке, где раньше жили Джон Адамс и генерал Вашингтон. Это была просторная комната с длинными окнами, выходившими на юг и на запад. Вдоль стен, на стеллажах высотой с человеческий рост стояли книги, привезенные из типографий Англии и Франции. Нежно-кремовые пергаментные переплеты перемежались с морщинистыми коричневыми переплетами из телячьей кожи. Запах типографской краски и старой кожи пропитал комнату, как ладан.
На полированном дубовом полу лежал шерстяной ковер теплого красного цвета. Его украшали вытканные королевские лилии. Будучи горячим франкофилом, Аарон перехватил его однажды на аукционе и часто забавлялся тем, какой ужас вызывали у некоторых его друзей роялистские символы. Его убеждения были достаточно республиканскими, с республиканцами были связаны его интересы, но фанатиком он не был, а прекрасный ковер оставался прекрасным ковром.
Там были два библиотечных стола, несколько стульев со спинками в виде лиры и диван, обитый темно-малиновым атласом из фешенебельной мастерской Дункана Файфа. Возле двери стоял изящный маленький бар на колесиках, в нем были коробочки с чаем и бутылки с ликером, предназначенные для гостей.
У северной стены располагался огромный камин. Его деревянная облицовка была украшена традиционным резным орнаментом «яйцо и дротик». На нем стояли две вазы севрского фарфора. А над ним висел портрет Теодосии в четырнадцать лет. Его нарисовал Джилберт Стюарт, и Аарон был не доволен тем, что получилось. Прелесть ее ямочек и милая серьезность ее лица были схвачены верно, но художник совершенно не передал ее живости и порывистости.
– Что за юную жеманницу вы из нее сделали, – сказал ему Аарон, и ранимое самолюбие автора было так оскорблено этим, что они больше не поддерживали друг с другом отношений.
Однако Аарон решил оставить портрет до поры до времени, когда юный Вандерлин нарисует другой, получше. И теперь он посмотрел на него задумчиво, сел за свой письменный стол, достал пачку писем и вынул перьевую ручку.
Через несколько минут послышался робкий стук в дверь и громкий голос Натали:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44