Хотя она частенько доказывала, что может играть на его чувствах, на этот раз он ей не поддастся. Тем более теперь, когда пришлось бы позволить ей то, чего позволять не следовало.
Когда Анья остановилась у выхода из пещеры, Ивейн отвел глаза и, опустившись на колени на плащ, расстеленный на полу, извлек из него две золотые булавки. Каждая была длиной с его ла­донь, заостренная с одного конца; с другой стороны они заканчивались золотым завитком, в центре ко­торого красовался большой, кроваво-красный гра­нат. Вытащив их, он взглянул на Анью.
– Я вижу, ты хорошо приспособила брошь. – Ивейн рассеянно кивнул своей ма­ленькой нежной фее, очаровательной даже в ши­роком темно-коричневом плаще. По правде го­воря, одеяние лишь ярче оттеняло ее млечно си­явшие волосы. – Но если ты захочешь поплотнее прикрыться, то могу подарить тебе вот это. – Он встал и протянул ей на ладони бу­лавки, предлагая принять или отказаться.
– Премного благодарна за щедрость.
Анья чуть присела в реверансе, изящном, на­сколько позволяло ее причудливое одеяние и ос­трая боль в боку.
– Одной я заколю подол сзади и слева, а дру­гой – чтобы накидка не расходилась на коленях.
Взяв булавки, она так и сделала, стараясь не показывать вида, какую это ей причиняет боль.
– И, прежде чем вернуться…
Бесенок, сидевший в Анье, просто не мог до­пустить, чтобы Ивейн возомнил, будто все будет так, как он хочет.
– Я, пожалуй, поищу ручеек, журчание ко­торого доносится сюда. По-моему, совсем не плохо было бы искупаться.
Она прекрасно понимала всю неосуществи­мость, нет, даже рискованность такого поступка И, каким бы заманчивым это ей ни казалось, она вовсе не собиралась приводить в исполнение свою угрозу.
– Нет! Ты не сделаешь этого! – Ивейн ре­шительно шагнул к девушке, в глазах его вспых­нул огонь. – Я понимаю, что тебе необходимо уединиться в лесу, но если ты не вернешься в ближайшее время, то обещаю, что приду и – что бы ты там ни делала – препровожу тебя об­ратно в пещеру.
Выслушав предупреждение об ожидающих ее карах, которые испугали бы многих, Анья только сверкнула улыбкой и вышла, ничего не ответив.
Пока Аньи не было, Ивейн вдруг вспомнил, что должен найти ее маленького лисенка. По-ви­димому, тот выскользнул из пещеры, пока люди спали, что вполне естественно для зверька, но его исчезновение, без сомнения, расстроит де­вушку. Хоть что-то было хорошее во всех не­приятностях, которыми начался этот день. Анья, по крайней мере, была так озабочена, что не за­метила пропажи лисенка.
Стараясь подавить нетерпение и беспокойство за Анью – одинокую и беспомощную в лесу – Ивейн вышел наружу. Однако, понимая, что де­вушке необходимо уединение, он не стал далеко отходить, а лишь набрал несколько охапок свежей зеленой травы, чтобы сделать помягче постель: он не позволит ей подниматься с нее весь день. При­несенной травы хватило, чтобы все получилось как нельзя лучше. Аньи все еще не было, и Ивейн подумал, не пора ли ему исполнить угрозу и пойти за ней. Остановившись у входа, он пристально впщдывался в зеленый полумрак леса, ожидая, не шевельнется ли там что-нибудь.
Хотя Анья и сама собиралась отойти лишь на минутку, вид у нее был невеселый, когда она вернулась и прошла мимо Ивейна, почти перего­родившего вход в пещеру. Не так уж много она и двигалась в это утро, но боль в груди стала такой нестерпимой, что девушка только и думала о том, чтобы лечь. И все же, негодуя на свою столь не­уместную слабость, она сердито нахмурилась при виде ожидавшей ее постели. Пока ее не было, Ивейн явно постарался сделать подстилку помягче, думая, что Анья еще не скоро с нее поднимется. Жрец с облегчением улыбнулся, увидев девушку, но улыбка его тут же растаяла. Морщинка на ее лбу говорила о том, как ей досадно, что он хочет принудить ее оставаться здесь, в заточении, пока не заживут раны. Вспомнив, что придется задер­жаться в этой пещере надолго, Ивейн подумал, что у него не меньше причин быть недовольным, чем у Аньи. Он бы готов был ждать сколько угодно, лишь бы только Анья поправилась, но это, к со­жалению, означало и промедление в поисках, а возможно, и угрозу их успешному завершению.
Когда Ивейн повернулся, шагнув к ней, то по глазам его, потемневшим и жестким, словно ос­колки черного льда, девушка догадалась о при­чине его угрюмости. Это было ужасно. Она ведь навязала ему свое общество исключительно из лучших побуждений, не желая затруднять ему поиски. Но Анье снова приходилось признать (как и в ту ночь, когда она пыталась убежать от Ивейна, а он настиг и вернул ее), что это-то как раз и происходило, и не было, казалось, ничего, что могло бы исправить зло.
Звонкий голосок, мурлыкавший известную дет­скую песенку, нарушил тяжелое молчание. Слабый поначалу, он становился все громче, и оба, и Анья и Ивейн, взглянули на вход в пещеру. Мелодия не­ожиданно оборвалась, и мешок, чем-то набитый до половины, упал с глухим стуком на каменный пол.
– Кто вы такие?
Белокурый паренек, лет, может быть, десяти, остановился в прямоугольнике солнечного света, падавшего в проем. Он сжал кулачки и решительно вскинул голову, показывая, будто ничуть не боится.
– И что вы здесь делаете, в моей пещере? Ивейн широко улыбнулся.
– А-а, так это ты разводил костер и оставил здесь котелок? А это – твое одеяло?
Небрежно махнув рукой в сторону потухших углей, помятого бронзового котелка и сложен­ного домотканого одеяла, жрец как бы отвечал на свои собственные незаданные вопросы. Это была уловка, которая, как он знал, действовала безотказно и на взрослых и на детей.
– Ну, и как же тебя зовут?
– Киэр…
Мальчик тотчас же оборвал себя, злясь, что так легко стал болтать, да еще и отвечая на во­прос, который сам же задал и так и не получил ответа от незнакомца.
– Очень рад познакомиться с тобой, Киэр, – продолжал Ивейн радушным тоном хо­зяина, приветствующего долгожданного гостя. – Меня зовут Ивейн, а это моя спутница Анья – она мне вроде сестры.
Анья под створками своей раковины спокой­ствия так и вскинулась при этих словах: их страстные поцелуи, без сомнения, опровергали такое определение.
Глаза мальчика потемнели от недоверия. Он перевел их с мужчины, с его черными, как смоль, волосами, на белокурые, как и у него, локоны девушки, и обратно. Нахмурившись, он заявил:
– Вы не можете быть братом и сестрой. Ивейн передернул плечами, и улыбка его стала печальной:
– Ее мать и отец стали мне назваными ро­дителями.
Глаза мальчика потеплели, тень недоверия исчезла из них, они были уже не серыми, а яс­ными, голубыми. Такое объяснение Киэр при­нял, хотя оно и не рассеяло окончательно его по­дозрений и не внушило доверия ни к мужчине – темноволосому и чем-то его пугающему, – ни к его странно одетой прекрасной спутнице.
– Анья упала вчера вечером и сильно ушиб­лась. Это-то и привело нас в твою пещеру.
Ивейн обрадовался, увидев, как мальчик просто­душно кивнул. То, что ребенок с такой легкостью принял это объяснение, сгладило неловкость минуты.
– Что это у тебя здесь?
Ивейн постарался незаметно перевести раз­говор, указывая на мешок паренька.
Глаза мальчугана потемнели, но не от замеша­тельства, а от боли, зазвеневшей и в его голосе:
– Так, несколько вещичек. Другим они по­казались бы незначительными, но это самое дра­гоценное, что у меня есть. – Киэр с трудом сглотнул. – Вещи, спасенные из развалин…
Он вдруг умолк, сдерживая слезы, которых стыдился.
– Твоего дома?
Анья почувствовала всю глубину горя мальчика, и девушка вдруг поняла, как могло случиться, что Киэр, совсем еще ребенок, оказался один в лесу.
– Твоей семьи?
Мальчик только кивнул, вскинув голову и не видящими глазами уставившись в потолок пещеры, не давая пролиться слезам, застилавшим ему газа.
Анья подумала о Кабе, хотя волосы у того были темные, а у Киэра светлые. Представив, как стра­дали бы они с Кабом, если бы что-то произошло с их родителями, Анья ощутила страдания мальчика, как свои собственные. Забыв о боли в груди перед лицом этой муки, она без слов подошла к мальчу­гану и ласково погладила его по белокурой головке.
Киэр сдерживался в течение долгого време­ни, с того ужасного дня, когда его мирная, без­мятежная жизнь рухнула. Он не терял самообла­дания даже тогда, когда, рискуя, возвращался на пепелище сожженного дома, где он родился и был счастлив. Но, почувствовав ласку девушки, мальчик не выдержал. Стремительно повернув­шись, он зарылся лицом в широкие, плотные складки ее шерстяного плаща.
– Они пришли ночью и сожгли все… дотла. – Каждое его слово прерывалось рыданием. – Наш домик… Амбар… И даже загон для свиней.
– Но ведь тебе удалось спастись.
Сердце у Аньи ныло от боли за несчастного мальчика, а тот, раз начав говорить, будто не слыша ее утешения, будто желая излить все на­копившееся у него на душе, рассказывал о пере­житом им ужасе.
– Я спал наверху, над спальнями родителей и сестренки. Я проснулся, задыхаясь в густых клубах дыма, и увидел, что луна светит там, где обычно была стена. Я страшно испугался, и вы­скочил в дыру, выжженную огнем.
Киэр умолк, борясь с подступавшими к горлу ры­даниями, говорившими о его муках больше, чем любые слова. Несколько раз глубоко вздохнув, он чуть-чуть успокоился и продолжил ужасный рассказ:
– Очутившись на земле, я посмотрел вверх. Весь дом был объят огнем. – Киэр опять по­молчал, вцепившись руками в складки накидки Аньи. – И все это время всадники гарцевали на лошадях вокруг дома и хохотали! Но они меня не заметили… – Горечь, звучавшая в этих сло­вах, смешивалась с холодной яростью.
Ивейн понимал и бессильный гнев мальчика, и его напрасную жажду отмщения. Это было му­чительное, острое чувство, которое некогда он сам испытал. Рассказ Киэра вызвал в его памяти кар­тины, отнюдь не созданные воображением ребен­ка, а даже слишком реальные. Правда, Ивейн не видел, а скорее знал понаслышке, как испуганная толпа, не способная уразуметь могущества неви­димых сил, растерзала его родителей. Но на глазах у него и у Ллис их дедушку и бабушку умертвили приспешники жестокого и алчного принца.
Киэр, с головой уйдя в горестные воспоми­нания, не заметил, как Ивейн подошел к нему, и еще раз сглотнул, хватая ртом воздух. Он чуть отодвинулся, глядя на девушку, и встретил ее со­чувственную улыбку.
– Мне нужно было остаться там и попытать­ся спасти моих близких.
В его словах звучало мучительное желание, чтобы их опровергли.
– Когда огонь обретает силу, никакое ору­жие смертных не способно его сокрушить, – тихо проговорил Ивейн за спиной у горюющего ребенка. – Ты правильно сделал, что вырвался из горящего дома, ты молодец.
Мальчик робко повернул залитое слезами лицо к загадочному мужчине, так обыденно го­ворившему об оружии смертных, словно он об­ладал знаниями о высших, потусторонних силах. Киэр внутренне посмеялся над нелепой минут­ной надеждой. Ему просто хотелось, чтобы так оно и было, и потому он поверил тому, чему не должен был верить.
Анья про себя тихонько ахнула. Она никогда еще не слышала, чтобы Ивейн так прямо говорил о могуществе сил друидов кому-либо из саксонцев. И все же она догадывалась, отчего так случилось. За долгие годы, пока она тихо сидела, прислуши­ваясь к разговорам окружающих, девушка уловила смутные намеки на нечто подобное, происшедшее в жизни Ивейна. Тогда это закончилось тем, что близнецы оказались на попечении у Глиндора и ее отца. Наверное, воспоминания об этой трагедии пробили брешь в железной решимости друида ни­когда, даже вскользь, не упоминать о том, чего не следует слышать непосвященным.
– Тем, что ты спас свою жизнь, ты не дал неприятелю восторжествовать окончательно.
Ивейн хотел успокоить мальчика, и пережи­тое придавало его словам убежденность и ис­кренность. Киэр поверил ему.
– Черпай силы в уверенности, что каждый твой вздох – победа над негодяями, превратив­шими в руины твой дом.
Киэр совсем было пал духом после бурного взрыва чувств. Но в словах этого загадочного муж­чины он обрел новый источник мужества. Собрав остатки гордости, мальчуган отпустил плащ де­вушки и, отойдя, остановился в сторонке.
– Ты, наверное, голоден. – Ивейн был по­трясен отвагой парнишки, но вид у того был такой истощенный, что ясно было – муки голода занимали не последнее место среди его недавних страданий. – По-моему, пора перекусить.
– Ну конечно же! – Анья тепло улыбну­лась. – Присоединяйся, откушай от наших скромных, нехитрых яств, – пригласила она мальчика с шутливой торжественностью, пыта­ясь в то же время незаметно поправить свое не­надежное одеяние, слегка распахнувшееся, когда Киэр за него ухватился. Предлагая мальчику сесть, она кивнула туда, где на каменном полу, на охапках травы расстелен был плащ молодого жреца. – У нас туг есть хлеб, сыр и яблоки.
Киэр был голоден и тотчас же уселся на рас­стеленный плащ. Он не ел ничего с той ночи, как случился пожар, кроме диких плодов и съедобных побегов, которые он находил в лесу, да желудей, похищенных из хранилищ незадач­ливых белок, пойманных и зажаренных им.
Чтобы девушке не пришлось мучиться со своей ненадежной одеждой, Ивейн сам разделил еду. Он достал из котомки Аньи хлеб, яблоки и круг сыра. Пока она неловко, скрывая болезнен­ную гримасу, устраивалась на плаще рядом с мальчиком, Ивейн разделил еду, потом, потянув­шись за своей торбой, он вынул из нее по кусочку соленой свинины для каждого.
Воцарилась тишина: все трое утоляли голод. Анье нелегко было есть только одной рукой, од­нако она кое-как справилась. Она сумела даже отвлечься от досаждавшей ей боли, глядя на мальчика, с аппетитом, свойственным его воз­расту, уплетавшего свою порцию. Ивейн дал ему более щедрую долю. Анья знала, что он и раньше всегда точно так же заботился о детишках; это еще раз доказывало, какое нежное сердце бьется в груди этого могучего друида.
Стряхнув хлебные крошки – единственное, что осталось от завтрака, – Ивейн потянулся к красивому, с серебряной насечкой, рогу для питья, прислоненному к его торбе. Он подал его сперва Анье, отпившей большой глоток, а затем мальчику, чье личико снова замкнулось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33