Я не хотела предоставлять тебе новых возможностей.
Вид у вдовствующей герцогини был уязвленный.
— Весьма оригинально! Может быть, ее так и будут называть — «Герцогиня Дикий Цветок»?
— Мама!
Джеф тут же осекся, не желая портить обед, и только улыбнулся Мэттьюзам извиняющейся улыбкой. Мэдди, закончила есть, извинилась и вышла из-за стола. Пройдя в библиотеку, она стала ждать Фокса. Не прошло и минуты, как тот появился в дверях, а за ним — Тайтес, Байрон и Бен.
— Я не хочу оставаться здесь на ночь, с этой дамой, — твердо сказала Мэдди. — Уж лучше я перееду в гостиницу.
— Тут и так хватает гостей, — согласился Фокс. — Пожалуй, нам лучше будет в более простой обстановке.
— Как ты думаешь, Шелби не обидится? — забеспокоилась мать.
Бен покачал головой:
— Нисколько. Она бы и сама убежала от герцогини, если бы могла — да и Джеф тоже! Попозже, в гостинице, я расскажу вам историю, которая произошла на балу у герцогини Девонширской. Шелби отчитала свою будущую свекровь, на глазах, у не менее чем половины почитателей «Книги пэров» Дебрэ.
— Ну и молодчина, — одобрил Фокс, потом повернулся к своему сыну: — Байрон, почему бы тебе не пойти и не объяснить все Джефу и Шелби? Скажи им, мы решили, что будет слишком хлопотно распаковывать тут вещи на ночь, а завтра переезжать в гостиницу. Проще сделать все сразу.
— Прекрасно, — одобрительно заметила Мэдди. — Мы хоть сможем отдохнуть остаток вечера, и я спокойно буду спать ночью, вместо того чтобы кипятиться из-за невыносимых манер этой женщины!
— У меня есть предчувствие, что и для Шелби так тоже будет удобнее, — заметил Байрон.
Через полчаса «мерседес» Джефа подъехал к дому, чтобы забрать Мэттьюзов. Пока Мэдди, Фокс, Байрон и Тайтес втискивались в машину, Бен стоял на ступенях подъезда, договариваясь с лакеем, который должен был перевезти их багаж.
— Я сяду за руль, — заявил Байрон, когда Бен подошел к машине. — Мне кажется, я помню дорогу.
Вид у того был рассеянный.
— Ладно.
Затем, когда они выехали на темную подъездную аллею, он оглянулся на сгорбленного пожилого слугу, который укладывал их вещи в другой автомобиль.
— Что случилось? — спросил Байрон.
— Ничего.
Он продолжал, однако, хмуриться и наконец не выдержал и резко обернулся, отыскивая крохотную фигурку Тайтеса, скорченную на заднем сиденье.
— Я понимаю, ты подумаешь, что я спятил, но знаешь, кого мне напомнил тот мужчина — ну тот, в кепи, который все горбился, укладывая наши вещи в другую машину?
— Кого? — Тайтеса, так зажало, что он едва мог дышать.
— Барта Кролла…
— Вот уж верно, — ворчливо ответил Тайтес. — Ты, и в самом деле спятил!
Глава двадцать четвертая
— Будем играть в бридж, — заявила вдовствующая герцогиня Эйлсбери тоном, не терпящим возражений, когда с обедом было покончено. От каждого блюда, которое ей подносили, она отщипывала один, самое большее два кусочка, затем ожидала, пока ей подадут следующее. Теперь она отщипнула ягодку со своего пирожного и положила вилку на стол, показывая, что обед закончен.
— Я не умею играть в бридж, — солгала Шелби, с радостью предвкушая, что наконец-то они с Джефом смогут выйти из-за стола.
— Ах, ну разумеется! Как нелепо было с моей стороны надеяться, что вы умеете играть! И ваша маленькая горничная тоже, естественно, не играет. Необходимо обладать необыкновенно острым умом, чтобы научиться играть в бридж, знаете ли. Я лично думаю, что это скорее искусство, чем игра. — Эдит сквозь очки посмотрела на своего сына. — А где Чарльз? Если бы нам удалось его разыскать, оставалось бы только найти четвертого. Как ты думаешь, Парментер играет в бридж?
Джеф еле удержался, чтобы не глянуть на нее яростно, исподлобья, но только ответил:
— Мама, сегодня канун нашей свадьбы, вряд ли это самое подходящее время для бриджа. По правде говоря, мне хотелось бы показать Шелби дом. Не желаешь ли и ты пойти с нами?
— Ни в коей мере. — Она поднялась из-за стола, уголки ее рта недовольно опустились. — Я пойду в свою комнату, почитаю что-нибудь из поэзии. Попроси этого приятного рыжеволосого лакея, чтобы принес мне хересу в спальню.
— Спокойной ночи, ваша светлость, — сказала Шелби. — Приятных вам снов.
Джеф смотрел, как она, вся в черном, шурша юбками, идет к дверям, выходящим в холл, и не мог удержаться, чтобы не окликнуть ее:
— Мама, мне кажется, завтра ты могла бы надеть что-нибудь другое, не обязательно черное…
Она резко взглянула на него через плечо:
— Как это эгоистично с твоей стороны, Джеффри! Я ведь в трауре.
Удостоверившись, что вдовствующая герцогиня отошла достаточно далеко и уже не может услышать, Шелби прошептала Джефу на ухо:
— Ах, так вот оно что, оказывается!
И оба они повалились в кресла, задыхаясь от смеха.
Шелби непременно хотелось, чтобы Джеф рассказал ей как можно подробнее об имении Сандхэрст. Он уже подзабыл кое-что, так что они взяли с собой Парментера на экскурсию по замку. Старый дворецкий семенил по проходам и коридорам впереди них, указывая на гобелены пятнадцатого века, висевшие в галерее, на спальню, где королева Виктория почивала в 1864 году, на биллиардную и курительную, которые некогда входили в крыло, отведенное для детей, где были также детская, классная и игровая комнаты.
— Прошло уже столько лет с тех пор, как в доме были детишки, — осмелился заметить дворецкий. — Мэг тут как-то говорила, что такому громадному дому необходимы дети, чтобы в нем стало светлее.
— Чудесно сказано, — горячо откликнулась Шелби.
Джеф кашлянул:
— Я понял намек.
Они вошли в просторный, громадный холл. В последние годы его обстановка в стиле Тюдоров слегка пострадала от появившегося тут рояля, декоративных пальм в кадках и бюста герцога Веллингтона.
— Мне нравится воображать, каким был этот дом во времена Тюдоров, — заметил Парментер. — Вы видели когда-нибудь гравюры, выполненные третьим графом Сандхэрстским, ваша светлость?
— Нет. Подожди-ка — может быть, однажды, когда я был еще мальчиком. Еще до того, как меня отослали в школу.
— Полы здесь тогда были покрыты цветами. Гиацинтами, и розами, и клевером, и другими. И Эндрю, третий граф Сандхэрстский, любил рисовать здесь, потому что тут такие большие окна. — Парментер посмотрел в лицо Джефу: — Его светлость был художником.
— Я понимаю, куда ты клонишь, Парментер. Джеф повернулся к Шелби:
— Все говорят, что я очень похож на этого своего предка, который жил в шестнадцатом столетии.
— Мы все заметили, что мисс Мэттьюз удивительно похожа на французскую графиню, супругу его светлости, Мишелин. Хотите взглянуть на портреты, мисс?
— С удовольствием! — воскликнула она. — Я хочу знать все о каждом из твоих предков, Джеф. Мы должны проследить, чтобы все воспоминания, были записаны и ничего не забылось.
Когда Парментер провел их по лестнице на галерею восемнадцатого века, огибавшую поверху весь холл, Шелби взяла Джефа под руку:
— Пора уже кому-нибудь заняться твоим наследием.
— Быть может, люди ждут от вас, что теперь, когда вы стали герцогом, вы будете жить в замке Эйлсбери, ваша светлость, — задумчиво предположил Парментер.
— Мой дом здесь.
Он посмотрел на холсты, освещенные газовыми лампами, укрепленными на стенах галереи.
— Дальше я уже сам все помню, Парментер. Ты можешь идти.
У Шелби и у Джефа все замирало внутри, когда они стояли вот так, оглядывая сводчатый холл с его бесценными деревянными панелями и сознавая, что назавтра их жизни и их семьи соединятся. Они вместе рассматривали картины, написанные чуть ли не пять столетий назад, третьим графом Сандхэрстским.
— Это Эндрю Уэстон. — Он указал на мужчину, которого можно было бы принять за самого Джефа, если бы не его драгоценный камзол с прорезанными, пышными рукавами. — А это Мишелин, его жена.
Странный холодок пробежал по спине у Шелби. И правда, эта дама была невероятно похожа на нее, хотя волосы ее были, пожалуй, чуть-чуть посветлее, такого оттенка, как у Мэдди. Но взгляд их был одним и тем же — полным жизни, решительным.
Здесь были и дети. Двое, затем четверо. Портреты Мишелин вместе с детьми. Причудливое изображение пятнистого спаниеля. Лошади.
— Они выращивали племенных лошадей, — задумчиво сказал Джеф.
— А почему у тебя нет собак?
— Есть. Они в своих будках, рядом с конюшнями.
— Джеф, пора уже снова сделать этот дом жилым! — Шелби, волнуясь, заговорила громче. — Сад нужно привести в порядок, подстричь, придать ему надлежащий вид. Комнаты нужно обставить в соответствующем эпохам стиле, без всяких новомодных новинок вроде этих пальм в кадках! И собаки должны быть в доме, где мы сможем порадоваться им!
— Я хочу снова наполнить конюшни, — сказал он, заражаясь ее воодушевлением. — Имение Сандхэрст может стать племенной фермой. В Англии сейчас все просто без ума от скачек, это могло бы стать основой нашего благосостояния.
Дрожа от волнения, Шелби обняла Джефа, и они крепко прижались друг к другу.
— Я никогда не думал, что у меня появятся такие чувства по отношению к наследию моих предков, — проговорил он с легким удивлением. — Благодаря тебе во мне пробуждается нечто такое, о чем я даже и не подозревал раньше.
— Я рада это слышать.
Она подняла к нему лицо, и Джеф поцеловал ее, когда высокие стенные часы в холле пробили полночь.
— О Боже! Мне лучше, пожалуй, немедленно лечь в постель, если я завтра хочу выглядеть прилично, как полагается невесте.
— Может, тебе бы лучше спалось в моей постели…
— С чего это тебе пришло такое в голову?
— Это, наверное, нетерпение говорит во мне. — Джеф с сожалением усмехнулся: — Думаю, я как-нибудь переживу еще одну ночь.
— Чем упорнее терпение — тем полнее наслаждение, ваша светлость!
В то время как Шелби и Джеф целовались на пороге ее комнаты, желая друг другу спокойной ночи, Чарльз, за соседней дверью, сидел на краешке постели Вивиан, ласково обнимая ее за плечи.
— Ш-ш-ш! Они могут нас услышать! — предупредила Вивиан.
— Дорогая, нам совершенно незачем волноваться. Я просто уверен, что наши друзья были бы рады узнать, что у нас все идет хорошо.
— Но ведь прошло всего несколько месяцев! — Личико ее было бледное, встревоженное. — То есть, конечно, я очень привязана к тебе, но это не значит, что я могу позволить тебе всякие вольности…
— Но почему же? Я люблю тебя, Вивиан. Я знаю, как плохо тебе было с тем человеком, за которого тебе пришлось выйти замуж. Ты кажешься мне птичкой со сломанным крылышком, и я надеюсь, что своей нежностью и заботой я помогу тебе снова научиться летать. Я боготворю тебя, и я никогда не сделаю ничего, что могло бы причинить тебе боль!
Они почти весь вечер провели вдвоем, и Чарльз так надеялся, что его возлюбленная позволит ему нечто большее, чем невинный, целомудренный поцелуй. Он всем своим существом жаждал излить на нее потоки своей нежности и ласки, укрыть ее в своих объятиях, достичь желанной близости, венчающей те чувства, которые, как он знал, они разделяют. Быть отвергнутым, опять и опять, было унизительно для его мужской гордости.
— Вивиан… Я не прошу твоих… ласк. Мне только хотелось бы получить хоть какой-нибудь знак, что ты не безразлична ко мне…
— Ох, ну конечно!
Слезы брызнули у нее из глаз, и руки ее неожиданно протянулись к нему, она схватила его за рукав:
— Я люблю тебя, Чарльз! — Затем, испуганная свой собственной смелостью, она отшатнулась. — Я просто еще не готова.
— Вивиан, родная, я ведь тоже люблю тебя! — Страсть, сдерживаемая так долго, вскипела, захлестнув его. — Прошу тебя… Прошу…
Его темные глаза лихорадочно блестели от желания, и она подумала: «Только один поцелуй… Я ведь уже позволяла ему это…» Крепко зажмурившись, она подставила ему губы, и он с нежностью, бережно коснулся их.
Почувствовав, что она не противится, Чарльз привлек ее в свои объятия. Ему приходилось прилагать невероятные усилия, чтобы сдерживаться, все время помнить, что Вивиан, не такая, как те женщины, которых он любил раньше. Он не должен позволить своему телу возобладать над разумом. Но что это — она подалась к нему? Еще один поцелуй, и с Вивиан, казалось, начало спадать напряжение. Рука ее коснулась его спины.
— Любимая, — шепнул Чарльз, — я никогда еще не чувствовал ни к кому такой нежности. Я мучаюсь дни и ночи, мечтая доказать тебе мою любовь.
Забудь о Барте! Это совсем другое! И на мгновение Вивиан поверила этому, она даже чувствовала это. Чарльз был нежный и ласковый. Она осторожно, несмело обняла его, и руки его напряглись, сжали ее крепче, его губы раздвинулись, дыхание стало хриплым, неровным, и беззвучный, отчаянный крик поднялся из глубин ее души.
Хотя Вивиан не издала ни звука, ее страдание каким-то образом передалось Чарльзу, прорвавшись сквозь туман его желания. Взглянув на нее, он увидел такой неприкрытый ужас в ее голубых глазах, что понял вдруг, насколько глубока ее рана и как нелегко, наверное, будет изгладить прошлое из ее памяти.
— Пожалуйста, не делай со мной… — задыхаясь, проговорила Вивиан, когда к ней вернулся голос.
— Конечно, нет! — ответил он, ужаснувшись. — Никогда! Я люблю тебя, и буду ждать, пока ты не доверишься мне.
И все-таки печаль разливалась в его душе, когда он думал, наступит ли когда-нибудь такой день.
— Вивиан, родная, мне, пожалуй, лучше перебраться в гостиницу к остальным. Ты согласна?
Она вздохнула с нескрываемым облегчением:
— Да. — Она тяжело дышала, приходя в себя после пережитого ужаса. — Завтра я буду вести себя лучше, Чарльз.
— Я знаю, любимая.
Она лежала на кровати и плакала, когда услышала фырканье автомобиля перед домом. Это была маленькая, смешная машина, тарахтевшая очень громко, и Чарльз далеко уже отъехал по дороге, прежде чем звук окончательно замер вдали.
Измученная, Вивиан поднялась с великолепной, под балдахином, кровати и прошла в ванную, чтобы умыться. Закрыв за собой дверь, она увидела Барта Кролла, сидевшего на краю ванны.
Это опять видение — как и столько раз прежде…
Ну, конечно же, это снова только плод ее воображения; она подавила крик, так как не хотела поднимать весь дом на ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54