Ты утверждаешь, будто эта жизнь может быть сносной, только потому, что не замечал, чтобы мое теперешнее существование доставляло мне особую радость. Какая же тогда разница, да? Когда все и так уже наскучило до оскомины, что с того, если добавится еще немного скуки? Может быть, ты и прав в чем-то, но я не могу вот так просто, с улыбкой, сложить оружие. Мне хочется сделать еще один рывок, если хочешь, прежде чем стиснуть зубы и совершить этот отважный шаг перед Богом, родителями, королевской четой и не менее чем половиной Лондона в Вестминстерском аббатстве. — Джеф в задумчивости тронул пальцем уголок своих губ. — Я мечтаю о приключении — рискованном, невероятном!
— Надеюсь, ты не собираешься с головой окунуться в длительный, безудержный разгул, не расставаться с бутылкой, играть напропалую и, что ни ночь, приводить к себе не менее одной женщины?
Сандхэрст зевнул, вежливо прикрыв рот ладонью.
— Невозможно представить что-либо более скучное. Разве мы не насладились всем этим сполна за последние десять лет, а, старик? Нет, нет, я имею в виду настоящее приключение. Может, мне нужно уехать и жить с бедуинами или уплыть на Таити, как Поль Гоген.
— Поль — кто?
— Неважно. Как думаешь, есть у меня способности к искусству? Мой предок, тот, на кого я похож, был вполне приличным художником.
До Джефа начало потихоньку доходить, что он не только выпил слишком много шампанского, но и что подруги, приглашенные ими на сегодняшний вечер, куда-то запропастились, и вряд ли вернутся.
— Мне кажется, ты пьян, Джеф, — заметил Чарльз. — Впрочем, я тоже. А как насчет Вайоминга?
— Прошу прощения, насчет чего?
Вопрос этот показался вдруг Чарльзу невероятно забавным, он так и зашелся от смеха.
— Вайоминг, — выговорил он наконец, задыхаясь от хохота. — Это такой штат, на западе Америки.
— А почему ты вдруг заговорил о нем?
— Ты сказал, что тебе хочется испытать настоящее приключение, а я как раз недавно разговаривал с моим двоюродным братом, Тревором. Он в дружеских отношениях с Баффэло Биллом Коди.
Чарльз, воодушевившись, схватил бутылку шампанского, только что принесенную официантом, вскочил на ноги и воскликнул:
— Пойдем! Давай выйдем отсюда, прогуляемся и обсудим все это как следует. Что нам, в конце концов, до каких-то вертихвосток?
Джеф загасил сигару, поднялся и взял друга под руку:
— Веди меня! Вперед, в Вайоминг!
Слегка покачиваясь, они пробрались между столиками, выбрались на окутанную туманом, Глассхауз-стрит и прислонились к уличному фонарю.
— Я совсем охрип, пока пытался перекричать весь этот шум! — пожаловался Чарльз. Глотнув из бутылки ледяного шампанского, он улыбнулся: — Ах, чудодейственное зелье! Ну, так, теперь о Вайоминге. Сандхэрст, ты помнишь, наверное, то шоу «Дикий Запад» Баффэло Билла, на котором мы были в юности — лет в шестнадцать, если не ошибаюсь. Вспоминаешь? Потрясающее впечатление! Даже тебя оно вряд ли оставило равнодушным. Я так мечтал, что когда-нибудь сам, своими глазами увижу этот первозданный американский Запад, если, конечно, он еще существует.
— Ну, в этом нет ничего необычного, Чарльз. Все тепличные английские юнцы — или как там они нас называют — просто помешаны на Диком Западе, особенно с тех пор, как войны с индейцами закончились.
Поддерживая друга, он зашагал по направлению к особняку Липтон-Лайензов.
— Так что с твоим кузеном? Он едет туда?
— Да нет. А вообще-то, может быть. Он обедал с тем самым Коди, когда ездил в Нью-Йорк прошлой осенью. Шоу «Дикий Запад» все еще пользуется большой популярностью. По правде говоря, у Коди теперь такие доходы, что он выстроил свой собственный город! Тревор, мой кузен, совершенно очарован рассказами Коди о тех местах; он расхваливает их повсюду, гастролируя по всему миру. Понимаешь, он пытается убедить людей, переехать туда насовсем или хотя бы приехать посмотреть. Похоже на то, что в городе собралось весьма разношерстное общество!
— А где он находится? — не повышая голоса, спросил Джеф. — И как называется?
— Как называется? Ну, разумеется, Коди!
Чарльз закинул голову и расхохотался, причем цилиндр чуть было не слетел у него с головы.
— Это где-то недалеко от того замечательного национального парка — Йеллоустон, м-м-м? Виды там, если верить старику, просто волшебные. Городок процветает, в этом году Баффэло Билл построил там великолепную гостиницу, а кто хочет, может поселиться неподалеку, на ранчо, где вокруг только синее небо, леса да журчащие ручейки, ну, знаешь, вся эта поэтическая чепуха, и проводить целые дни в седле или удить рыбу — в общем, наслаждаться райским блаженством.
Джеф внезапно остановился и схватил Чарльза за руку, устремив на него пристальный взгляд; свет фонаря, пробивавшийся сквозь туман, падал на его прекрасное лицо.
— Поедем туда!
Чарльз молча вытаращил на него глаза.
— Я говорю серьезно! Для чего тогда вообще жизнь, как не для того, чтобы пускаться в подобные приключения? Я должен кое в чем тебе признаться, дружище, — я помню то представление «Дикого Запада». И еще как! Будто это было вчера. После был устроен прием в честь Коди и звезд его шоу, и мы с родителями тоже там были. Там была Анни Оукли и этот ужасающий Вождь Краснокожих, и нас пригласили осмотреть индейскую деревню и конюшни…
На какое-то мгновение граф Сандхэрстский стал снова похож на мальчишку.
— Та жизнь, которую они нам показывали в своем шоу, невероятно влечет меня, Чарльз! Какой свободой можно там наслаждаться! Никому нет дела до того, как ты одет, или какое у тебя состояние, или произведешь ли ты на свет наследника или нет!
Воодушевившись так, как с ним ни разу не случалось за последние годы, Джеф не умолкал до тех пор, пока они не дошли до Маунт-стрит и не остановились у лестницы, ведущей в роскошный особняк Чарльза. Джеф снова схватил друга за руку, требовательно вопрошая:
— Когда мы едем? По-моему, в понедельник отплывает какое-то судно.
Вид у Чарльза был довольно-таки жалкий, когда он ответил:
— Послушай, не лучше ли обдумать все это как следует, на трезвую голову? Ты ведь, в конце концов, предлагаешь мне не увеселительную прогулку в Брайтон на выходные!
— Я вовсе не предлагал тебе этого — это было твое предложение!
— Ладно, допустим, но не следует ли тебе сначала переговорить с родителями?
— О, разумеется, я скажу им, но мне, черт побери, не требуется у кого-либо спрашивать позволения, чтобы поехать в Вайоминг! Мне скоро тридцать один год, и я могу ходить или ездить, куда мне заблагорассудится. Я ведь безропотно женюсь на леди Клементине, чего же им еще? Я просто объясню им, что мне нужно еще закончить кое-какие дела, прежде чем мне наденут на шею ярмо, связав цепями законного брака.
Он помахал в тумане своей изящной рукой; колокола на церкви Гросвенор пробили три.
— Все это совсем несложно.
— Может быть, и так, — с сомнением ответил Чарльз. — Увидимся завтра в Роттен Роу и обо всем окончательно договоримся. Ты что-то неважно выглядишь, Джеф. Почему бы тебе не пойти и не лечь в постель, прежде чем с тобой случится что-либо неподобающее джентльмену?
Обрадовавшись этому предложению, молодой человек повернулся, и шагнул уже было, к дверям.
— Но, Сандхэрст, как же ты доберешься до дома?
— Пойду пешком! — Улыбка его блеснула в темноте. — Клянусь, я уже тысячу лет себя так не чувствовал! Наверное, с того дня, как мы побывали на том представлении «Дикого Запада» в 1887 году и я удостоился чести прокатиться в этой удивительной ярко-красной колымаге — дэдвудском дилижансе! У меня до сих пор еще волосы стоят дыбом! Ты просто гений, Чарльз!
Липтон-Лайенз так и остался стоять на верхней ступеньке, глядя, как его друг широкими шагами, держась на удивление прямо, удаляется в ночь. Ему вдруг пришло в голову, что он, должно быть, породил на свет чудовище, но делать было нечего, разве что пойти спать.
* * *
Королева Виктория умерла в самом начале 1901 года, и теперь ее подданные привыкали к новой королевской чете. Перемены, казалось, подкрадывались со всех сторон. Нравы теперь, когда жесткие моральные правила, установленные королевой Викторией, смягчились, были другие. Громадные особняки продавали и превращали в клубы или в многоквартирные дома, и новинки вроде автомобиля или беспроволочного телеграфа никого уже особенно не удивляли. Однако британцы цеплялись за свои традиции, сопротивляясь переменам. Этим утром, когда Джеффри Уэстон, верхом на своем великолепном жеребце Торе, ехал по направлению к Гайд-Парку, он заметил, как мало еще автомобилей на улицах города. Лондонцы все еще отдавали предпочтение экипажам и кебам, с кучерами в высоких сапогах, восседавшими на козлах, и с ливрейными лакеями на запятках.
Джеф через Альберт-Гейт въехал в парк, заполненный легкими колясками и всадниками. Женщины тоже выезжали прокатиться верхом, правда, сидя боком — в дамском седле — и в сопровождении грума, тоже на лошади. Этим мягким и свежим апрельским утром в Роттен Роу собрался, казалось, весь высший свет, так что Джефу не так-то легко было отыскать Чарльза. Когда он заметил его наконец, на углу Гайд-Парка, он поднял руку и громко, совершенно неподобающим образом, окликнул его.
Сэр Чарльз Липтон-Лайенз, все еще выглядевший не совсем здоровым, послал свою лошадь ленивой рысцой и подъехал к графу.
— Доброе утро! Хорошо, что я живу так близко. А то бы я, пожалуй, не доехал. Думаю, я больше никогда не возьму в рот шампанского.
Джеф хмыкнул:
— Свежо предание! Ты никогда не задумывался об этом утомительном ритуале, у которого все мы в плену лишь по тому, что нам выпало «счастье» принадлежать к определенному классу? Изо дня в день, кроме воскресенья, одно и то же. Мы, мужчины, должны непременно появиться в Роу, затем быстро вернуться домой, чтобы переодеться в сюртук и ехать обедать в один из клубов. Потом настает очередь Уимблдона или Ханлингема — поло, или стрельба по летящим мишеням, или крикет в Бертон-Корте. И, что самое смешное, мы обязаны еще раз появиться в парке перед заходом солнца, после чего нас ожидает еще одно мучительное испытание — необходимо переодеться в вечерний туалет, и от правиться в оперу, или на бал, или в театр; и все это сопровождается бесконечным, изобилующим слишком сытными блюдами ужином. Все это прекрасно, если тебе по вкусу такая жизнь, и я знаю множество молодых людей, которые с наслаждением подчиняются этому распорядку, но мне все это опостылело до смерти.
По мере того как он говорил, его радостное, приподнятое настроение постепенно таяло, сменившись тем хмурым выражением, к которому Чарльз привык.
— Не то чтобы я был каким-нибудь неблагодарным. Совсем напротив, я рад, что достаточно богат, для того чтобы не тратить свою жизнь, надрываясь на кнопочной фабрике. И я хочу найти моему богатству достойное применение, отправившись туда, где нет ни Роттен Роу, ни Уайтс Клуба, ни Вест-Энда, ни всей этой напыщенной чепухи, которая отравляет мое существование здесь, в Лондоне.
— Я вижу, ты и правда, принимаешь все это слишком близко к сердцу, Сандхэрст, и мне жаль тебя.
Джеф, просветлев, сорвал цветущую веточку яблони, склонившуюся слишком низко.
— Я рад слышать это от тебя, Чарльз. Я уже начал было беспокоиться, когда ехал сюда сегодня утром, что ты пойдешь на попятный. Зря, конечно, ведь ты же сам первый заговорил о Вайоминге!
Он рассмеялся над своими, по всей видимости, необоснованными страхами.
— Вообще-то…
— Так я и знал!
Сдерживая Тора, Джеф с негодованием взглянул на друга:
— Ты всегда был худшим из трусов! Но это уж действительно выходит за всякие рамки — потчевать меня всеми этими россказнями о дальних странах, а потом — поджать хвост и в кусты…
— Послушай, Сандхэрст, ты несправедлив! Я думал, мы просто болтаем, чтобы отвлечься от этих неприятностей с леди Клементиной! Я чуть не упал, когда услышал, что ты и правда, собираешься туда ехать!
Проезжавшие мимо всадники с удивлением поглядывали на двух молодых людей, замерших, как вкопанные, прямо посреди Роу.
— Клянусь Богом, чего бы я для тебя не сделал! Но, честное слово, я что-то не испытываю особого желания тащиться в несусветную даль, в какой-то захолустный городишко Коди, в Вайоминг, где я наверняка стану мишенью для всеобщих насмешек. И… мне, в общем-то, нравятся все эти развлечения, которые ты находишь столь ужасающе скучными!
Щеки Липтон-Лайенза пылали от возбуждения, тогда как Джеф слушал его, неподвижный, с каменным, застывшим лицом. Чарльз не смог удержаться, чтобы напоследок не подколоть друга:
— Ты можешь, конечно, считать меня обывателем… Но может быть, все дело в том, что я просто не так потрепан, как некоторые.
Джеф помолчал, смахнул не спеша, пылинку с рукава, затем холодно ответил:
— По-моему, друг мой, вся эта мелодраматическая декламация была совершенно ни к чему. Простого «нет» было бы вполне достаточно.
Чарльз покраснел еще больше, однако протянул на прощание руку и выдавил из себя улыбку.
— Всего хорошего, Сандхэрст!
— Да… Пожалуй, мне пора ехать. У меня еще множество всяких дел, и среди них не последнее — сообщить моему верному Мэнипенни, что он должен сопровождать меня в Вайоминг, вместо тебя. Как ты думаешь, он сумеет сдержать свой восторг?
Знакомая ироническая усмешка заиграла в уголках его рта, никак не выдавая его глубокого разочарования от мысли, что их дружба с Чарльзом дала трещину. Он пожал руку своего школьного товарища и бросил беспечно:
— Увидимся через год. Я разрешаю тебе ухаживать за леди Клементиной и сопровождать ее куда угодно во время моего отсутствия!
Сэр Чарльз Липтон-Лайенз почувствовал, что глаза ему жгут слезы, когда он смотрел, как граф Сандхэрстский развернул своего Тора и медленно поехал прочь, прокладывая себе путь между экипажами и лошадьми, заполнявшими Роу. Остановившись на углу, недалеко от Альберт-Гейт, Джеф оглянулся и приподнял шляпу; его золотистые волосы сверкнули на солнце.
Охваченный внезапным, горьковато-сладостным сожалением, Чарльз приложил ладонь ко рту и крикнул:
—Счастливого пути, Джеф!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54