Его голос стал преувеличенно протяжным, словно он соблазнял ее. Но, Боже мой, он же может и дикого зверя заставить есть с его руки.
— Считайте, что вы хорошо выполнили свой долг, — наконец выпалила она, пытаясь стряхнуть чары, которыми он ее опутывал.
— А у меня была другая цель, — сказал он мягко. Мередит обернулась и посмотрела на него.
— И что бы это могло быть?
— Я хочу купить вашу служанку.
Ничего из всего, что он сказал, не удивило бы ее больше. Как будто она вообще кого-нибудь продаст, особенно ему Она видела, как он обращался со своим собственным слугой. А зачем ему нужна такая хорошенькая девушка, как Дафна? Может быть только одна причина. Ее затопило невыносимое отвращение. Отвращение и горькое разочарование, сравнимое лишь с ударом в живот.
— Нет, — только и сказала она.
— Я дам хорошую цену.
В горле Мередит встал комок, появление которого ей хотелось бы скрыть. Она уже выяснила, что он мерзавец, игрок, подлец, но такого она не ожидала. Вспышка гнева, однако, не вязалась бы с той Мередит Ситон, которую он знал.
— Оля-ля, капитан, Дафна — единственная девушка, которой удалось хорошо укладывать мои волосы, — она хихикнула, потрогав одну из своих чудовищных кудряшек, и опустила ресницы. — Я просто не могу ее продать.
Она увидела, как Девро окинул взглядом ее кудряшки-сосиски и поморщился, и почувствовала, как в ней смешиваются удовольствие и сожаление. Пока она удивлялась этому, он придвинулся ближе, и она ощутила крепкий запах сандала и лавра.
Она попятилась. Девро заметил ее движение. Последние розовые отблески заката осветили ее румяные щеки. Она не потрудилась наложить слой краски, который обычно накладывала, выходя к обеду или просто на палубу, и ее кожа сейчас приобрела жемчужный оттенок. Ее глаза, темно-карие глаза с золотыми огоньками, были задумчивы и даже сердиты, а не пусты, как обычно. Он еще раз посмотрел на ее волосы и удивился, как могла эта путаница быть той самой густой волной, которую он видел тогда, на восходе солнца, несколько дней назад. Не задумываясь, он протянул руку к крепко закрученному завитку и вытащил одну из шпилек, позволив длинной шелковистой золотой пряди упасть на ее лицо.
— Она к вам жестоко несправедлива, — медленно сказал он. — Вам обязательно надо ее продать. — Рука Девро в перчатке дотронулась до ее щеки и даже сквозь лайку Мередит почувствовала жар, словно ее обожгли. Она не могла двинуться, загипнотизированная его голосом, его близостью, его прикосновением. Его испорченностью.
Но Мередит призвала на помощь все свое самообладание, которому научилась за прошедшие годы, и, выпрямившись, оторвала свой взгляд от взгляда Квинна. Резкий звук, казалось, отозвался эхом в вечерней тишине.
Она ждала, что Девро отступит, но он этого не сделал, так же, как не признал удара. Вместо этого его лицо приблизилось, а руки приперли ее к стене. Она чувствовала себя, как кролик, пойманный в силки, в то время как его губы придвигались все ближе с совершенно ужасным намерением. Она отчаянно пыталась вырваться, но он крепко держал ее, прижимая всем телом, а ее собственное тело отвечало на это весьма странным образом.
— Нет, — вскрикнула она.
— Да, — сказал он безжалостно. Его глаза впивались в нее, но по-прежнему оставались совершенно непроницаемыми. Его рот коснулся ее губ, медленно, изучающе, и Мередит, пытаясь оставаться холодной и неподвижной, почувствовала пламя, занявшееся в глубине ее тела.
Его губы пробовали, и дразнили, и требовали; в то время как одна рука обнимала ее, другая распускала ее волосы, освобождая их от шпилек, державших их в извращенной прическе.
В его поцелуях не было нежности. Они были ищущими, жестокими, требовательными, а жизнь не подготовила Мередит ни к поцелуям, ни к чувствам, которые вызывали его прикосновения.
Поцелуй углубился, и его губы стали чуть мягче, стремясь проникнуть в ее рот. А затем внутрь ее рта скользнул язык, назойливый, ищущий, возбуждающий. Против своей воли Мередит отвечала самым простым и инстинктивным способом, ее язык начал двигаться, пытаясь извлечь наиболее сильные изысканные ощущения, хотя она даже и не понимала, как ее тело реагирует. В ее теле поселилось нечто новое, возбуждающее и пугающее, и в этом не было самообладания, в котором преуспела Мередит.
Наконец он оторвался от нее, его глаза в сгустившихся сумерках вечера казались почти черными. На его лице было вопросительное выражение, так как он увидел всполохи пламени в ее глазах, ранее лишенных всякой страсти, и почувствовал, что ее тело так неожиданно ответило на его поцелуй. “Кто вы? ” — хотелось ему спросить, но перед ним стояло нечто, очень напоминающее деревянную фигуру с растрепанными волосами.
“У него такие глаза, какие должны быть у дьявола”, — подумала Мередит. Они были черны почти полуночной чернотой. Какие-то призраки населили их. Раньше она этого не видела, но сейчас они как бы просвечивали сквозь плотный занавес. Она почувствовала, что дрожит, и возненавидела себя за слабость, из-за которой все и случилось. Он был ее врагом. Она поняла это с той самой минуты, как увидела его тогда. И все же в глубине ее души было нечто, что изо всех сил тянулось к нему. Какой же ужасный изъян в ней сделал все происшедшее возможным?
— Как вы посмели? — наконец, удалось ей вымолвить тихим, но разъяренным голосом; она сердилась на него за то, что он вынудил ее отдаться чувству, и на себя за то, что оказалась столь уязвимой для него.
Девро низко поклонился, во всех его движениях, в выражении лица сквозила издевка.
— Прошу прощения, мисс Ситон. Я не смог устоять против ваших чар. — Он взял ее локон и поцеловал его.
Даже тогда, когда ее душил гнев, и так как он насмехался над ней, другая часть ее рассудка, отстраненная, аналитическая его часть, продолжала раздумывать, почему он все время в перчатках. Желание выделиться? Его глаза слегка сузились, когда он заметил, что она смотрит на перчатку. Она уловила его удивление и поняла, что он догадался, о чем она думает, и ему это не понравилось.
Но он лишь улыбнулся, и улыбка опять тронула только его губы.
— Вы не ответили, мисс Ситон. Вы меня простили? Мередит подумала, что она много чего могла бы сказать, но сдержалась и не ответила ничего. Она сурово осуждала себя, потому что к концу поцелуя принимала в нем такое же активное участие, что и он. Она пожалела, что струна чести так туго натянута в ней. Она всегда восставала против тех вещей, которые, как чувствовала Мередит, не она должна была делать.
С негодованием девушка отодвинулась.
— Вы воспользовались случаем, — обвинила она его.
— Так и есть, — лениво ответил он, его рука по-прежнему играла с ее локоном. — Я хотел видеть ваши волосы распушенными. Я не ожидал, что это будет… что против этого будет невозможно устоять. Теперь я уверен, что вам нужна новая служанка.
Слова поразили ее в самое сердце. Значит, его поцелуй был лишь предлогом добраться до Дафны. Она никогда не чувствовала себя такой дурочкой. Подозрительной идиоткой, павшей жертвой хорошо рассчитанного наигранного обаяния. Черт его побери.
— Дафна не продается, — сказала она. — Какую бы вы ни предложили цену.
Это была неосторожная фраза, подразумевавшая гораздо больше, чем хотелось бы Мередит. В этих словах прозвучала страсть, не характерная для глупышки Мередит. Но она чувствовала такой гнев, что не могла взять себя в руки. Она ему была не нужна. Он просто использовал ее, чтобы получить Дафну.
Квинн заметил эту вспышку гнева, но не совсем понял, чем она была вызвана. Однако, он осознал, что сделал ошибку и очень серьезную. Он смешал дела с удовольствиями, хотя знал, что они несовместимы. Он понял, что подвел Кэма.
Он попытался компенсировать свои потери и сказал, пожав плечами:
— Впрочем, это не слишком важно. Можно мне проводить вас в каюту?
Мередит смотрела на него, не веря своим глазам.
— Ваше присутствие там, сэр, — сказала она, — так же необходимо, как присутствие дьявола на пикнике.
Квинн ухмыльнулся:
— Но оно могло бы быть так же забавно, разве нет?
Его быстрый ответ поразил ее. И ей захотелось улыбнуться ему. Его губы выражали насмешку над самим собой, что делало его еще более неотразимым. Давай посмеемся надо мной вместе — как бы приглашал он. Но тем не менее, он был рабовладельцем и, очевидно, совершенно безжалостным рабовладельцем. Ее веселость быстро прошла.
— Вы, сэр, — сказала она самым обычным своим тоном, — вы не джентльмен.
— Нет, — охотно согласился он. — А вы, мисс Ситон, кто вы такая?
Несмотря на прилив страха, Мередит взяла себя в руки.
— Я — леди, — сказала она холодно, собрав губы гузкой. — И, будьте уверены, я сообщу вашему брату о вашем недостойном поведении.
— Сообщите. — Он засмеялся. — Боюсь, это его нисколько не удивит. Я — тот самый крест, который приходится нести моему брату.
— Я ему соболезную, — тут же ответила она, зная, что опять сказала слишком много.
Брови Квинна поднялись, а губы изогнулись. — Уверен, что он оценит ваши соболезнования.
— Будьте столь любезны, одаривайте своим отвратительным вниманием кого-нибудь другого.
— Ваши желания для меня — непреложный закон, мисс Ситон, — сказал он самым услужливым тоном. — Почтительнейше желаю вам хорошо отдохнуть.
Мередит отвернулась прежде, чем у нее возникло желание ответить подобающим образом, и кинулась к двери, ведущей к каютам.
Квинн прислонился к перилам, глядя, как захлопывается за ней дверь. Он задрал голову, разглядывая небо. Он не пропустил неожиданный всплеск радости в ее глазах. Черт возьми, она все равно оставалась загадкой.
Он медленно направился назад в кают-компанию. Его мысли по-прежнему оставались с мисс Ситон, он вспомнил, как чудесно ее волосы рассыпались по спине, как мелькнул быстрый огонек веселья в ее глазах, как в ее руках он внезапно почувствовал страх.
Он покачал головой, удивляясь собственной глупости. С его он утвердился в мысли, что в Мередит Ситон было гораздо большее, чем все думали? Пробудил ли он только что какую-то часть ее души, или просто она пыталась что-то скрыть? Или он все вообразил? Он гнал от себя мысль, что все произошло из-за того, что он чертовски долго был один и что любая женщина была для него привлекательна. Пропади все пропадом.
ГЛАВА 4
Сладкие, нежные поцелуи.
Поцелуи страстные и жалящие.
Квинн хотел, чтобы они были именно такие, но вместо них получились совсем другие.
Входя в кают-компанию, он по-прежнему думал только об этом.
Ему не нравились неудачи в чем бы то ни было, особенно, когда он сам был в них виноват, а он знал, что его усилия сделать Дафну свободной ни к чему не привели. И ему совсем не понравилось напряжение в теле, не говоря уже об особом аспекте его анатомии. Почему это произошло из-за такой неподходящей женщины? А она и была неподходящей и пустоголовой.
Он вернулся к компании, которую покинул полчаса назад, и едва принимал участие в разговоре. Его мысли имели совсем другое направление, помещались совсем в другой части корабля.
“Лаки Леди” придет в Виксбург завтра, и Ситон со своей рабыней покинет пароход. Ему необходимо было вернуться к мысли о делах, потому что, возможно, “Лаки Леди” возьмет дополнительный груз, включая, вероятно, и кое-что для Подпольной железной дороги. Этого он никогда не знал заранее.
Потайное помещение, построенное на грузовой палубе, было почти полным. А Квинн знал, каково было тем, кто занимал его. Это крохотное помещение было построено без учета удобств, а лишь для сохранения секретности и безопасности. Оно по необходимости было длинным и узким, чтобы никто не мог обнаружить фальшивую стену. Когда этот закуток только сделали, Квинн сам его опробовал, проведя в нем несколько дней, чтобы посмотреть, можно ли там жить. Жить было можно, но с большим трудом. Жара и темнота действовали удручающе.
Там нельзя было пользоваться ни свечами, ни лампами, а из удобств санитарии полагалось только ведро. Но за прошедшие годы Квинн понял, что беглые рабы способны смириться с любым дискомфортом, пока у них теплится надежда.
Ему и самому это было знакомо. Боже всемогущий, он знал и то, что могут перенести человеческие существа, даже не имея никакой надежды.
— Капитан?
Поворачиваясь к теннессийцу, который обращался к нему, он пытался избавиться от мрака, заполнявшего его мысли.
— Будет ли сегодня игра? Квинн усмехнулся.
— У нас всегда игра, особенно если я кому-нибудь проиграл, — ответил он.
Мужчина улыбнулся ему в ответ.
— Вы достаточно выиграли у других, чтобы компенсировать эту потерю.
— Да, но вы — вызов для меня.
— Я позабочусь, чтобы таковым и остаться.
— Тогда в десять вечера, — сказал Квинн. — У меня еще есть кое-какие дела.
Мужчина кивнул:
— В десять.
Квинн с облегчением поднялся, поклонился Опал и еще одной даме среднего возраста, которая путешествовала со своим мужем.
— Я благодарю дам за то, что они украсили наш стол своим присутствием, — сказал он им обеим, заставив сильнее забиться их сердца. Он перенес все внимание на Опал: — Мне очень жаль, что ваша племянница плохо себя чувствует.
— Это так на нее не похоже, — сказала Опал. — Она обычно всегда порхает. Вы знаете, что она любит рисовать?
Квинн внимательно на нее посмотрел.
— Нет, я не знал, — сказал он.
Опал смутилась. Она не хотела вводить его в заблуждение и не хотела сказать ничего плохого о Мередит.
— Конечно, она только любитель. Никогда не продавала свои работы. Она просто… м-м-м… балуется живописью.
— А вы давно с ней путешествуете? Обрадовавшись перемене темы, Опал приободрилась:
— О да, несколько лет. С тех пор, как она вернулась из монастырской школы.
— Из монастырской школы?
— Да, монастырь Святой Марии в Новом Орлеане, — продолжала Опал беззаботно. — Ее брат — муж моей племянницы — все надеется, что она выйдет замуж, но она отвергла все предложения. Хотя очень любит ездить в гости.
— Так она много ездит?
— Да-да. А в нашем графстве, по соседству, есть прекрасный холостой джентльмен, и мы с ее братом подозреваем, что скоро она с ним обвенчается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53