В глазах капитана мелькнули тени недоверия.
— Похоже, вы свой выбор сделали, — заметил Кэм.
— Это только кажется, — загадочно ответил Квинн. На этом разговор оборвался, но Кэм заметил напряжение в походке капитана Девро и в его взгляде, прежде чем знакомый синий занавес скрыл все эмоции.
По тому, как тихо закрылась дверь, Сара поняла, что все ее мечты разбились.
Свобода не принесла ей ничего, кроме несчастья. У мистера и миссис Хичкок она чувствовала себя в спокойствии и безопасности. Когда они переехали из Кентукки в Каир, то взяли ее с собой. Хоть Сара и была рабыней, с ней обращались скорее как с членом семьи. Ее научили читать единственную книгу, которая была в доме, — Библию. А писать она научилась, списывая изречения из Библии.
Но миссис Хичкок заболела и умерла, и мистер Хичкок, который нежно любил свою жену, казалось, потерял всякую волю к жизни, и через полгода лихорадка унесла его в мир иной. В завещании он дал Саре свободу. Она же и стала наследницей Хичкоков, но досталось ей совсем мало. Хичкок уехал из Кентукки потому, что его дело прогорело. И новое дело в Каире оказалось не более успешным. После него остались в основном долги.
Саре было тогда пятнадцать лет. Вдруг впервые в жизни ей было некуда пойти, и никому не было до нее дела. Свобода стала проклятьем. Она пыталась найти работу, но у нее не было рекомендаций, а в глазах женщин, как только они окидывали ее взглядом лицо и фигуру, тут же появлялся отказ. В конце концов, в отчаянии она отправилась в заведение Софи, хотя ей потребовалась изрядная храбрость, чтобы обратиться туда. Мистер Хичкок был богобоязненным человеком, придерживался жестких моральных норм и был уверен, что тех, кто свернет с пути истинного, ждут все муки ада.
Но холод и голод — сильные враги, и, наконец, Сара отважилась обратиться в такое место, где, она знала, ее красота не будет считаться недостатком. К ее удивлению, хозяйка оказалась очень любезной и проявила к ней сочувствие. Когда мисс Софи узнала, сколько Саре лет, она сразу спросила, не хочет ли Сара работать горничной. Та сразу согласилась.
В течение следующих лет Сара боролась с собой, с поучениями мистера Хичкока и своим растущим восхищением женщинами, которые работали у мисс Софи. Они все были с ней очень любезны, и Сара видела, что многие из них потом очень удачно выходят замуж. Кажется, у всех у них в жизни было свое горе, кого-то ребенком бросили родители, у кого-то было еще хуже. Но совесть твердила Саре, что все они порочны, и то, что она живет и работает здесь, — это наказание за то, что она восхищается этими женщинами.
Когда ей было восемнадцать, на нее обратил внимание один из клиентов. Он без конца подходил к ней и обещал много денег, если Сара поднимется с ним в номер. Софи сказала, что Саре самой решать.
Эти деньги казались Саре целым состоянием. Их хватило бы, чтобы уехать и начать какое-нибудь свое дело, и Сара в конце концов согласилась. Клиент знал, что Сара — девственница, был нежным и страстным, и Сара обнаружила в себе стремление к чему-то иному, чем просто выжить. Однажды разбуженный, ее аппетит оказался ненасытным. И она решила, что пора присоединиться к другим женщинам.
Но все время краем сознания она помнила мистера Хичкока и его представления об аде. Она твердила себе, что будет делать так же, как и остальные девушки у мисс Софи: будет искать мужчину, за которого можно выйти замуж. Затем появился Кэм, и Сара вбила себе в голову, что не кто иной, как он, должен освободить ее от греха. Она верила, что, когда выйдет замуж, дьявол оставит ее и Бог простит. Кэм был замечательным любовником, ей никто больше не будет нужен, и ее бесконечное желание пройдет.
С радостью она ожидала его визитов и готовилась к ним. Одевала самое лучшее свое белье. Ей приходилось с трудом сдерживать свою собственную страсть и давать ему изысканное наслаждение, тогда как больше всего ей хотелось, чтобы он взял ее быстро и грубо. Она весьма старательно притворялась невинной жертвой, и ее глаза наполнялись слезами, когда она повествовала о своем одиночестве и страхе в мире, полном пугающей неопределенности.
Она действительно чувствовала ужас, только вовсе не по тем причинам, которые называла Кэму. Ужас поселился в ее душе. День за днем она была раздираема на части войной, которую вели между собой ее тело и совесть. Казалось, ее телу все время требовалось удовлетворение, тогда как совесть твердила ей, что это грех и она окажется из-за него в аду.
Сара стала верить, что Кэм — ее единственная надежда на спасение. А сейчас он ушел. Он считал ее обыкновенной шлюхой. Ее разум застилал гнев, гнев, который так долго был направлен на самое себя. И этот растущий гнев искал выхода. Кэм дал ей почувствовать, что она нужна, дал ей надежду, а теперь отказался от нее. Он был злом, она должна наказать его.
Но как? Как она может сделать что-нибудь такому силачу, как он?
Он всегда приходил не один, а с белым мужчиной, по имени Девро, а Саре были известны кое-какие слухи о том, что тот каким-то образом помогает беглым рабам. Она знала, что и Софи тоже этим занимается, но вредить Софи, которая всегда хорошо относилась к ней, Сара не хотела. Наказать надо было одного Кэма. Для нее ничего не значило, что Кэм помогает беглым рабам. Она твердила себе, что рабыней была счастливее, — ее любили, о ней заботились, говорили ей, что надо делать. И после того, как она стала свободной, ее одолел дьявол.
Ее кулаки сжались, когда она решила, что Кэм заплатит за свое предательство.
Она найдет способ его подставить. И он будет страдать так же, как она страдает сейчас.
ГЛАВА 23
С верхней палубы Мередит могла видеть, как Квинн идет от экипажа к трапу парохода, и думала о том, что неделю назад (или целую вечность назад) он так же смотрел, как она садится на пароход, отправляющийся в Цинциннати.
Было еще очень рано, только что рассвело, и на палубе не было никого, кроме Мередит и нескольких офицеров. Она рано поднялась после беспокойной ночи, сгорая от нетерпения поскорее увидеть Квинна, желая поскорее начать этот день.
Она спрашивала себя, сможет ли когда-нибудь привыкнуть к его бьющей в глаза красоте, густым черным волосам, глазам цвета вечерней синевы, обрамленным густыми черными ресницами. Он, как всегда, был в черном; уже одно это выделяло его из толпы пестро одетых пассажиров.
Мередит удивлялась, как только ее сердце вынесет этот груз счастья, которое переполняло ее, когда она думала о нем или когда видела его.
Как жить в одиночестве без него? В эту ночь она поняла, что это такое, ворочаясь в постели и снова переживая этот тихий покой, который сопровождал ее, когда она погружалась в сон в его объятиях.
Будут и другие такие же одинокие ночи. Ничего не поделаешь — ради его и ее безопасности.
Так что, пока Квинн приближался к трапу, Мередит старалась запомнить каждую черточку его лица. Рядом с Квинном Мередит увидела Кэма. Тот уверенный в себе человек, которого она видела в последний раз в кухне Леви, с расправленными плечами, шел, ссутулившись, подволакивая поврежденную ногу. Глаза негра, которые, как уже знала Мередит, могли быть такими же настороженными, как и у его друга, были опущены вниз, и в них не было ни искры той дерзости, которая играла в них, когда она видела его в Цинциннати. Впервые Мередит подумала о том, как трудно, должно быть, этому гордому человеку изображать покорность. Но они все, собственно, играли трудные роли, хотя Мередит считала, что ее роль — одна из самых легких. Она вспоминала сожаление в глазах Квинна, когда он говорил о том, как Бретт неодобрительно относится к его игре в карты. Мередит никогда не трогало неодобрение ее родственников, и, хотя она иногда страдала оттого, что не может высказать свое мнение, все же частенько отыгрывалась на привычке бестактной Мередит уязвлять напыщенных людей внешне безобидными замечаниями.
Но как долго еще это будет продолжаться?
Как бы ей хотелось бросить эту роль! Но она так давно за ней пряталась, что никогда не понимала, где кончается притворство и начинается настоящая Мередит. А как здорово будет рисовать то, что хочешь! Трепет восторга пробежал по ее телу, когда она представила те широкие возможности, которые сулил ей Запад. Она видела величественные горы, золотистые холмы Калифорнии и мечтала рисовать их. То, что Квинн, а возможно, и Лиза будут рядом с ней, было слишком чудесным, чтобы поверить.
Мередит пыталась не думать о Лизе много. После стольких лет, мысль о том, что она сможет исправить то, что случилось, была слишком хрупкой, чтобы часто возвращаться к ней. Она не подпускала к себе мысль о том, что Лиза может не помнить ее или не согласится поехать с ней, или оказаться неизлечимо больной телом или душой. Не могла она думать и о том, что Квинн может пострадать, помогая ей.
Мередит взглянула на небольшую дорожную сумку, которую взяла с собой. В соответствии с планом, там лежали только два платья и две перемены нижнего белья, включая корсеты. Были также шпильки, щетка для волос и мыло. Квинн обещал достать еще одежды, но не сказал какой. Ее сундук со всеми остальными платьями уже увезли. Мередит увидела, как Квинн подошел к капитану “Звезды Огайо” и сказал ему несколько слов, по-видимому, того заинтересовавших, так как они оба посмотрели на Мередит. И вот Квинн уже рядом с ней, в его глазах опять ничего нельзя прочесть, на губах — отстраненная насмешливая полуулыбка, с которой он обычно обращался ко всем окружающим.
Квинн кивнул Кэму, который взял сумку Мередит. Затем, чуть поддерживая Мередит под локоть, Квинн повел ее к открытому экипажу, дожидавшемуся на набережной. Кэм положил сумку на сиденье возле Мередит, а сам сел рядом с кучером. Они медленно отъехали от причала. Квинн был очень задумчив. Он ничего не сказал Мередит, хотя, подумала она, кучер не мог их слышать.
Она коснулась его руки, и Квинн, казалось, вздрогнул и отшатнулся, но тут же взял себя в руки и повернулся к ней. В его глазах Мередит заметила беспокойство.
— Может быть, ты останешься? — спросил Квинн. — У меня здесь друзья, я клянусь, что привезу ее.
Мередит медленно покачала головой.
— Лиза — моя сестра, — сказала она, — я так долго ждала. — Она помолчала. — А с тобой она может не поехать.
— А ты не думала, что она может с тобой не поехать? — спросил осторожно Квинн.
Мередит кивнула.
— Да, но все равно я должна ехать с тобой.
Квинн понимал это. Ему было непонятно, зачем он вообще заговорил об этом. Но ночью у него появилось странное чувство и до сих пор оно его не оставило. Что-то было не так, и он не знал что. Его рука потянулась к талии, где был пояс с деньгами.
Кабриолет быстро удалялся от города. На развилке они повернули на юг, затем повернули еще раз на узкую, изрытую колеями дорогу. Казалось, прошел не один час, прежде чем экипаж остановился у небольшой прогалины возле какой-то полуразвалившейся лачуги. К ближайшим деревьям были привязаны четыре лошади, одна из них — без седла.
Квинн взял сумку Мередит, еще одну поднял с пола кабриолета и передал Кэму. После того как Квинн помог Мередит выйти из экипажа, он пожал руку кучеру, и Мередит поняла, что тот, должно быть, тоже помогал Подпольной железной дороге. Она посмотрела вслед экипажу, исчезавшему за поворотом.
Квинн положил руку ей на плечо и повел внутрь хижины. Внутри хижина имела неожиданно обжитой и опрятный вид, и Мередит догадалась, что это одна из станций дороги. Квинн открыл одну из сумок, достал рубашку и бриджи из грубой шерсти и протянул все это Мередит.
— Мы привлечем меньше внимания, если будут думать, что ты — мальчик, — сказал он. — Так что теперь ты — мой слуга.
Мередит неуверенно посмотрела на одежду. Единственный раз, когда она надевала мужскую одежду, был тот, когда, убегая с “Лаки Леди”, она стянула одежду Квинна, впрочем, оказавшуюся слишком большой. Делая это, она чувствовала себя немного испорченной. Но сейчас она оценила мудрость такого решения с переодеванием, она понимала, что сможет ехать быстрее и дольше на расседланной лошади, чем на женском седле.
Квинн помог ей застегнуть пуговицы, и его рука на мгновение задержалась на ее голом плече. Не было времени разыгрывать пылких любовников; к ночи они должны были добраться до Муррея. Но все же тело Квинна откликнулось на обнаженную Мередит, на ее кожу теплого цвета слоновой кости. Когда она натянула свободные брюки и взяла рубашку, Квинн вынул из мешка кусок полотна и обернул вокруг ее груди. Когда Мередит надела рубашку и оглядела себя, то поняла, что в ней трудно будет признать кого-либо еще, кроме мальчика.
— А волосы? — спросила она.
Квинн улыбнулся ей своей волнующей полуулыбкой и вытащил из сумки две баночки.
— Намажь руки и лицо, — сказал он, протягивая ей одну из них. Когда она сделала это, Квинн вынул шпильки из ее волос и намазал их чем-то черным из другой банки.
Через несколько минут руки Мередит стали темно-орехового цвета. Теперь черные пряди были подобраны, закручены в узел и заколоты на макушке.
Она посмотрела на Квинна, а он обозревал свое творение.
— Кэм, — позвал он, и почти тотчас же появился Кэм. Сначала он выглядел изумленным, но затем широко улыбнулся и кивнул:
— Пойдет!
Мередит начинало казаться, что они никогда не доберутся до места назначения. Она была хорошей наездницей, но никогда еще ей не приходилось оставаться в седле так долго. Да и тело ее было привычно к езде на боковом седле, и сейчас она напрягала мышцы ног, которые при женском седле бездействовали. Спина у нее болела, ноги сводило от постоянного напряжения, руки саднило.
К тому же она замерзла. Подбитый мехом плащ вместе с платьями остался в сундуке, а вместо него у нее было только пальто из грубой шерсти.
Первые часы были чудесны. Ее тело, облаченное в бриджи и рубаху, радовалось свободе, и было приятно сидеть на лошади верхом, гораздо удобнее, чем в боковом седле. Ей было приятно ехать рядом с Квинном и смотреть, как легко он управляется с лошадью.
Мередит с трудом отводила от него взгляд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53