OCR Eleanorlib
«Поттер П. Радуга»: Библиополис; 1994
Оригинал: Patricia Potter, “Rainbow”, 1991
Перевод: Н. Л. Губина
Аннотация
Южные штаты Америки середины прошлого столетия. В обществе добропорядочных белых дочь богатого плантатора Мередит Ситон считают жеманной пустышкой, и она очень старается поддерживать такую репутацию, потому что это помогает ей успешнее справляться с тайной и опасной работой, которую она взялась выполнять. Но встреча с обаятельным и циничным Квинном Девро, владельцем парохода, курсирующего по Миссисипи, круто меняет ее жизнь. Она понимает, что полюбила человека, достойного ненависти.
Патриция ПОТТЕР
РАДУГА
Клану Поттер, всем и каждому
ПРОЛОГ
Плантация Ситон,
Виксбург, Миссисипи, 1839
Мередит Ситон старалась не дрожать.
Она отчаянно старалась удержать трясущиеся губы и стоять прямо; впервые в жизни она пошла наперекор отцу.
Отец был большим, высоким, его манера хмуриться была ей хорошо известна. Такое выражение лица предшествовало вспышке гнева, а гнев означал наказание. Хотя она не могла преодолеть страх, от которого подкашивались ноги, ей надо было обязательно сказать отцу, что значила для нее Лиза. Может быть, как раз сейчас он поймет и смягчится.
Весь день Мередит думала об этом, думала с того момента, как увидела Альму в слезах и узнала от нее, что больше не сможет играть с дочерью Альмы, Лизой.
Мередит слушала, застыв от изумления. Лиза, так похожая на нее, всегда была ее подругой в играх. Все время, не считая сна, они проводили вместе. На ночь Мередит отправлялась в чудесную большую комнату, а Лиза с матерью шла ночевать в жилище рабов.
Разница в их возрасте составляла всего два года: Мередит было восемь, а Лизе — шесть. Несмотря на столь незначительное превосходство, Мередит относилась к Лизе заботливо, отдавала ей свои игрушки и кукол, командовала в играх. Она любила Лизу, которая смотрела на нее с преданностью и обожанием и во всем слушалась. У Мередит больше никого не было. Ее мама умерла, когда Мередит была совсем маленькой, а папа, который так больше и не женился, был человеком суровым и сдержанным. Был старший брат, но он относился к ней как к досадной помехе, вспоминал о ней только тогда, когда ругал за какую-нибудь провинность.
Оставалась одна Альма, которая была ближе всех, после мамы, конечно, да Лиза, такая же нежная, с такими же темно-карими глазами. Только цвет волос был у них разный: у Лизы — черные, а у Мередит — совсем светлые.
В то утро, сбежав по лестнице вниз, в кухню, она не нашла Лизу, которая обычно всегда была здесь, рядом с матерью. Глаза Альмы были красными от слез.
— Где Лиза? — неуверенно спросила Мередит, внезапно чего-то испугавшись.
Вопрос вызвал новый поток слез, но Мередит придвинулась, чтобы мягко погладить по голове женщину, которая столько раз успокаивала ее самое таким образом. Но Альма вдруг резко отпрянула и посмотрела так, словно ненавидела Мередит.
Мередит отступила.
— Альма, — прошептала она.
Черная женщина смотрела на нее сквозь слезы. — Это ты виновата, — воскликнула она. — Хозяин увидел, что ты даешь Лизе новую куклу, и решил, что вы слишком близкие друзья. — Она выкрикнула последнее слово; из глаз текли горькие слезы, горячие, как лава вулкана, и такие же смертоносные. — Близкие друзья! — повторила она и засмеялась, но этот смех не понравился Мередит.
— А почему бы сестрам не быть близкими друзьями? — продолжала Альма тем же злым голосом.
— Сестрам… — прошептала Мередит, — но ведь Лиза…
— Рабыня, — сказала Альма. — Рабыня, которая может быть продана. Даже своим собственным отцом.
— Отцом?!
Мередит ничего не поняла. Она знала, что у них есть рабы, но многие из них, особенно домашние слуги, были ее друзьями. Некоторые внезапно исчезали, но она никогда не спрашивала куда. А Лиза, как она может быть ее сестрой? Конечно, они были похожи, но Лиза была…
Кем была Лиза? Мередит особенно не задумывалась над разницей в их общественном положении. В то время как Мередит сидела в комнате, занимаясь с учителем, Лизу отправляли на кухню помогать матери. Однажды Мередит спросила, почему Лиза не может заниматься вместе с ней, ведь так было бы гораздо веселее, но гувернантка сказала только, что у Лизы есть другие обязанности, и перевела разговор на другую тему. Однако, казалось, никто не возражал, когда они играли вместе, во всяком случае, после того как Мередит заканчивала свои уроки, а Лиза — работу по дому.
До вчерашнего дня. Мередит как раз дала Лизе одну из тех кукол, что получила в подарок на Рождество. Лиза прижимала к себе куклу, а Мередит подняла глаза и увидела, что ее отец внимательно и угрюмо наблюдает за ними.
— Иди к Альме, — велел он Лизе. Затем, нахмурившись, повернулся к Мередит. — А у вас, мисс, что, нет занятий?
— Я все сделала, папа, — ответила она.
— Тогда я попрошу мисс Вертворт заняться с тобой еще чем-нибудь.
— Да, папа, — послушно сказала Мередит. Она не помнила, чтобы он хоть когда-нибудь говорил с ней ласково и тепло обнимал ее, как бы ни старалась она ему угодить.
— Почему у Лизы твоя кукла? — резко спросил он.
— Я ей дала поиграть, — ответила Мередит, удивляясь тому, что он обратил на это внимание.
— Эту куклу подарил тебе твой брат, — сказал папа.
— Но у меня и другие есть, а Лизе эта очень нравится.
— Лизе ни к чему такие вещи, — сказал он. — Это только наводит ее на ненужные мысли.
— Но…
— Достаточно, мисс. Поднимайтесь в свою комнату и оставайтесь там.
Мередит узнала этот тон. Она испугалась: она боялась этого тона с того самого раза, когда не нарочно вывела отца из себя, и он выпорол ее ремнем. Она пошла в свою комнату, не понимая, что же такого она сделала.
Прошло несколько часов, прежде чем, беспокойная и несчастная, Мередит отважилась осторожно спуститься в кухню за домашним печеньем. В отцовской конторе она услышала голоса, но не поняла, о чем идет речь.
— Нам надо это сделать, — слышался сквозь дверь голос отца. — Они с Мередит слишком похожи и слишком тесно дружат. Этого не должно быть. Мне давно надо было это сделать, но Альма…
Ее брат ответил успокаивающе:
— Ты всегда сможешь завести себе другую черную бабу. Руби, например. Она и впрямь хороша в постели. И миленькая, и шустрая. — И он добавил уже более резко: — Мне вовсе не нравится видеть здесь черную единокровную сестру.
— Тогда решено, — сказал отец. — Утром пошлю за Сандерсом.
— Девчонку лучше запереть. А то Альма может сбежать с ней.
— Ты прав. Мне бы не хотелось ее наказывать.
— Переживет. Она всего лишь черномазая и знает, что это может случиться.
Мередит услышала шаги и поспешно убежала к себе. Она ничего не понимала, пока не увидела перекошенное от гнева лицо Альмы и ее беспомощный взгляд.
— Лиза? — сказала Мередит, чувствуя, как сильный страх поднимается откуда-то из живота.
— Хозяин продает ее, — сказала Альма. — Она в карцере для рабов и будет там до тех пор, пока не приедет работорговец.
Мередит отшатнулась.
— Нет. Он не может! Не Лизу! Мы же с ней дружим!..
— Из-за того, что вы дружили, ее и продают, — сказала Альма, опускаясь на стул. — Один Бог ведает, что с ней будет, с моей милой, нежной девочкой.
— Но…
Обычно бесстрастный голос Альмы был жутким от боли и ненависти.
— Они выставят ее на аукционе, одинокую, запуганную. Чтобы продать, как лошадь, или как мула, или… — она не могла говорить. Она годами скрывала свои чувства, унижения, обиды, прислуживая человеку, которого презирала, и все теперь заканчивалось трагедией. Ничто больше не имело значения. Она посмотрела на девочку без матери, которую однажды пожалела. Она старалась дать этому ребенку хоть немного любви, и все ее попытки привели к тому, что теперь продают ее собственную дочь, единственную отраду в ее жизни, полной отчаяния.
Мередит почувствовала, как рушится ее мир. Альма и Лиза были единственные родные ей души, их дружба была единственным блаженством в ее одинокой жизни.
— Я скажу папе, — сказала она. — Может быть, он изменит свое решение.
И Мередит, несмотря на свой страх, попыталась это сделать. Как она старалась, а ведь колени у нее дрожали и сердце прыгало в груди!
— Она моя подруга, — сказала Мередит.
— Рабы — не друзья, они — собственность, которую продают и покупают, — ответил отец, — И чтобы больше я об этом не слышал.
— Ну пожалуйста… я сделаю что-нибудь. Я всегда буду себя хорошо вести. Если ты хочешь, я никогда больше не буду с ней разговаривать.
— Хватит! — заорал отец. — Марш в свою комнату! Мередит храбро стояла на своем.
— Но…
Отец грубо схватил ее и потащил в комнату. Там он задрал ее платье и нижнюю юбку, Мередит закусила губу. “Я не заплачу. Нет”. Тяжелые удары отдались резкой болью, но, хотя в глазах стояли слезы, ни звука не сорвалось с ее губ. В конце концов, удары прекратились, и она услышала звук удаляющихся шагов, как открылась и закрылась дверь и ключ повернулся в замке.
Девочка долго лежала на кровати, слезы текли по щекам, сердце ее ныло от боли. Наконец, она поднялась и подошла к креслу у окна, откуда хорошо видна была дорога, ведущая к дому. Она попыталась сесть, но было очень больно, и она продолжала стоять, глядя сквозь ветки дерева, затенявшего комнату.
Мередит не знала, сколько прошло времени. Вдруг она увидела подъезжающий фургон. Из него вышел неопрятный толстый человек и о чем-то коротко переговорил с надсмотрщиком. Через несколько минут появилась Лиза с заплаканным лицом, и ее посадили в фургон. Потрясенная, Мередит увидела цепь вокруг Лизиной лодыжки.
— Мама! — пронзительно закричала ее подруга. — Мама! — Мередит увидела, как выбежала Альма, но ее тут же перехватил надсмотрщик и сбил ударом на землю.
— Мисс Мерри! — закричала из фургона перепуганная девочка. Мередит почувствовала, как на куски рвется ее сердце. Она должна бежать к Лизе, помочь ей. Она открыла окно, вылезла на одну из веток большого дерева и в мучительном страхе стала спускаться вниз. Но рука сорвалась, она закричала, падая с ветки вниз, и ее крик смешался с криком Лизы.
ГЛАВА 1
“Лаки Леди”,
Новый Орлеан, 1855
Квинн Девро оглядел просторную каюту на речном пароходе. После восьми лет ада, который Квинн пережил, эта каюта казалась ему эдемом. Он часто спрашивал себя, сможет ли когда-нибудь привыкнуть к ее роскоши.
Квинн сам обставлял свою каюту. Центральное место в комнате занимала большая кровать, напоминая ему, однако, лишь о ночах, когда вместе с другими каторжниками он был затиснут в тюремный фургон. Книги, собранные им в годы тоски и одиночества, стояли рядами вдоль отделанных красным деревом стен. Мягкая удобная мебель приветствовала тех немногих посетителей, которых он допускал сюда. В углу помещался шкафчик, хранивший самые изысканные вина.
Вдоль двух стен каюты располагались окна, широкие просторные окна, которые можно было открыть навстречу свежему бризу, дующему с океана или с реки.
В центре задней стены висела картина, писанная масляными красками, — изображение радуги; его глаза часто останавливались на этом холсте, и странное чувство неудовлетворенности терзало его тогда. Казалось, проклятая картина временами дразнила его.
Квинн стряхнул меланхолию, пытаясь восстановить обычные ощущения, которые он испытывал всякий раз, входя в свою каюту, — то спокойное и глубокое удовольствие, которое совсем недавно вернулось в его жизнь. Когда-то он думал, что всякое удовольствие, радость были вытеснены, выбиты из его жизни. Это было в годы, проведенные им в Австралии на дорожных работах, к которым приговорил его суд. Тогда он был уверен, что так и умрет, не ощутив на губах вкуса свободы.
Даже после чудесного спасения он не был уверен в том, что когда-нибудь сможет испытать какие-нибудь иные чувства, помимо. ненависти и горечи. Но медленно, очень медленно, некоторая доза покоя, если не счастья, просачивалась и в его жизнь. Тайное сотрудничество с Подпольной железной дорогой за последние три года ослабило страшное напряжение, которое в течение долгих месяцев после возвращения в Америку еще держало его в тисках. Временами Квинн даже чувствовал возобновлявшийся вкус к жизни, но всегда был осторожен. Одна ошибка — и он опять будет в тюрьме или погибнет. Последнее, он уже понял это, было предпочтительнее. Он никогда больше не будет страдать в тюрьме. Никогда.
Раздался резкий стук в дверь. Кэм! Только Кэм мог стучать с таким нетерпением и даже со сдержанной яростью, что выдавало в нем бывшего раба.
— Войдите, — крикнул Квинн, развязывая цветистый платок на шее и с раздражением бросая его на стул.
Дверной проем заполнила огромная черная фигура. Кэм был очень большим, на три дюйма выше, чем Квинн, который и сам возвышался над большинством мужчин.
— Особый груз уже на борту, — доложил Кэм.
— В какой он был форме?
— Не в лучшей, капитан.
— Пассажиры все?
— Некоторых еще нет.
— Никто не выглядит подозрительно?
— Двое. Я их видел раньше, и они глазеют.
— Придется отвлечь их игрой в картишки.
— Да, сэр, — Кэм едва заметно улыбнулся. Он начал улыбаться только через год после того, как его купил Квинн Девро. Кэм понял, что можно будет верить слову Квинна не раньше, чем он получит документ, удостоверяющий его освобождение от рабства. Теперь он мог бы отдать жизнь за своего бывшего владельца. Капитан Девро вернул ему душу.
— Есть еще какие-нибудь интересные пассажиры? — спросил Квинн с видом полного безразличия.
Кэм с любопытством относился к капитану Девро. Этот человек носил маску циника, но под ней скрывал жажду справедливости и сердце, которое очень часто болело за других. Кэму потребовалось немало времени, чтобы понять это да иногда и в его душу закрадывалось сомнение, особенно когда получал от капитана порцию едкой шутки. Он часто думал, что, наверное, никогда не поймет этого человека. Он сомневался, удастся ли это хоть кому-нибудь.
Внезапно Кэм улыбнулся:
— Женщина… хорошенькая… Но много хихикает. Квинн выгнул дугой бровь над одним из своих темно-синих глаз:
— Она далеко едет?
— В Виксбург.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53