Он отгонял все остальные мысли, настойчивую тревогу, которая никогда не исчезала совсем, но, как стервятник, сидела и ждала своего часа.
Они обсуждали планы освобождения Лизы. Муррей, штат Кентукки, был примерно в шестидесяти милях от Каира, как утверждал Квинн, и можно было вместе поехать туда верхом. Первой мыслью Мередит было отправиться прямиком к мистеру Ивансу и предложить за Лизу изрядную сумму, но Квинн охладил ее пыл. Если Мередит появится там с целью купить Лизу, а Маршалл Иване откажется ее продать, то последующее исчезновение Лизы легко можно будет связать с появлением Мередит. Особенно, сказал Квинн, если единокровные сестры по-прежнему очень похожи друг на друга, как, по утверждению Мередит, они были похожи в детстве.
Квинн предложил, что лучше он появится в роли коннозаводчика из Виргинии, которому посоветовали обратиться на ферму Иванса. Если Лиза там, он разыщет ее и предложит хозяину продать ее. Если последует отказ, тогда он поможет ей бежать. Он пообещал, что без Лизы он из Муррея не уедет. Но важно было рассчитать время. Всего через неделю в Каир придет “Лаки Леди”, направляющаяся на Север. Если все будет удачно, Мередит с Лизой смогут сесть на пароход и добраться до Сент-Луиса, по дороге узнав все друг про друга и возобновив прежние отношения. Оттуда Лизе помогут добраться до Канады.
В их плане было много неясностей. Собственно, и планом его назвать было нельзя. У них не было времени разработать варианты действий на случай непредвиденных неожиданностей. Но за такое короткое время Квинн не мог бы придумать ничего лучше, а Мередит не хотела ждать. Квинн понял это по ее упрямо выдвинутому подбородку и мрачному блеску в глазах. Просто она и так уже слишком долго ждала. Если Квинн не поможет ей, Мередит постарается сделать все сама. А она не имела опыта в такой деятельности и не была готова к опасностям личного участия в похищении раба. Одно дело — дать информацию, совсем другое — убегать от собак.
А когда Лиза будет свободна, в Канаде, или где-нибудь еще, где захочет…
— Пастор, — сказал он. — Пусть Джонатон нас обвенчает. Это ему за то, что он ничего не сказал мне о тебе.
— А мне — о тебе, — согласилась с ним Мередит.
— Думаю, — сказал Квинн задумчиво, — что он будет не очень-то счастлив.
— Почему? — удивилась Мередит.
Квинн пожал плечами, но он знал почему. По тем причинам, которые он перечислял сам себе: опасность для него и для нее, опасность для их работы в Подпольной дороге. Для Джонатана Кетчтауэтра, Пастора, Подпольная дорога была на первом месте. Всегда. Квинн подозревал, что Пастор догадывался о том, что он, Квинн, не позволит Мередит заниматься таким опасным делом, если они любят друг друга. Так же как он наверняка понимал, что женитьба будет означать конец деятельности Квинна в Подпольной дороге. У нечистых на руку игроков не может быть любящих жен.
Он лежал на кровати, держа Мередит в объятиях и крепко сжимал ее, словно пытался защитить от всего.
— Не хочу тебя отпускать, — сказал он ей.
— И я не хочу, чтобы ты меня отпускал, — ответила она, теснее прижимаясь к нему. — Не представляю, как я буду жить без тебя.
Он молчал. Ему надо было много сказать ей, они должны были о многом договориться.
— Я думаю о том, — сказал он медленно, — что, наверное, надо ехать на Запад. Как ты думаешь, тебе понравится Сан-Франциско?
— А как же Подпольная дорога?
— Она обойдется без тебя, — ответил Квинн, и взгляд его опять принял отстраненное выражение. — Это слишком опасное занятие.
— Но я не могу…
— Ты когда-нибудь была в тюрьме? — спросил Квинн резким голосом, в котором не осталось теплоты.
Она покачала головой, ей на лоб упал локон, Квинн нежно отвел его в сторону. Но его глаза сверкали, и Мередит поняла, что он думает совсем не о ней.
Так оно и было: он вспомнил женщин-каторжанок в Австралии, их волосы были коротко острижены, глаза были пусты, а на лицах не было ничего, кроме отчаяния. Они проходили перед его мысленным взором, и на секунду ему показалось, что между ними мелькнула Мередит, ее милое лицо было изможденным. Америка — не Австралия, но тюрьмы везде одинаковы. И он боялся, что Мередит не перенесет этого. Такой упрямой, уверенной в себе и храброй, ей не выжить, ей не удастся сохранить себя. Ему ведь не удалось. Часть его души, самая невинная, оказалась разрушенной. Он вернулся раковиной без улитки. И оставался ей до настоящего момента.
Квинн почувствовал на себе руку Мередит, будто она пыталась вернуть его из этого далека, в котором он пребывал. Когда он, наконец, смог взглянуть на нее, в ее глазах стояла тревога, а золотистые огоньки были едва видны под собирающимися слезами. И Квинн понял: эти слезы из-за него.
— Скажи мне, — произнесла она просительно мягко, — скажи, что случилось за эти годы.
Он подумал, сможет ли он, должен ли он, хоть на минуту, вносить в ее жизнь ужас и отчаяние. И все же надо было дать ей понять, что может случиться, что ее может ждать. Ему надо убедить ее прежде, чем он ее может потерять, как потерял других.
— Само путешествие на корабле, — сказал он наконец хриплым, лишенным эмоций голосом, — было таким плохим, как только можно вообразить, и даже еще хуже. Три месяца в клетках, в гниющем корабле, три месяца черного ада. Я был прикован цепью к другому человеку, к ирландцу. Он помог мне выжить, когда я хотел умереть, когда моя спина гноилась от инфекции, а живот сводило от голода. Он помог мне выжить, поддерживая надежду о побеге. Мы понимали, что каторжников продадут по одному или по несколько человек так называемым поселенцам, — он горько засмеялся. — Британцы боролись против рабства для черных людей, но очень хотели превратить в рабов собственных граждан за кражу буханки хлеба, кошелька или часто просто из-за политического курса.
Но у военных были свои виды на нас с Терренсом. Всех остальных распродали купцам и фермерам, а нас оставили в цепях и отправили в дорожную команду, где мы работали с рассвета до темна. Мы сами таскали свою клетку, клетку на колесах, в которой ночевали, прикованные цепями к стенам. По ночам не хватало места, чтобы повернуться с боку на бок.
Руки Квинна сжались в кулаки, когда он вспомнил ту тесноту, преднамеренную скученность потных тел, беспомощность, приходившую к нему каждую ночь, когда он оказывался прикованным к стене, ошеломляющее одиночество из-за отсутствия милых сердцу вещей, знакомых, свежих чистых.
Мередит сидела очень тихо, словно понимала, что любое движение или звук прервут его рассказ. А ему надо было выговориться, по его напряженному монотонному голосу она поняла, что слишком долго носил он в себе эту боль и ему необходимо было от нее избавиться.
— Но Терренс не сдавался, — медленно продолжал Квинн, — и однажды на дороге нашел гвоздь. Совсем маленькая вещь, гвоздь, но Терренс точил и точил его и однажды ночью ему удалось ослабить заклепки на ножных кандалах. Потом по ночам я работал над своими кандалами, пока они не стали свободнее. На следующий день, когда охранники отвлеклись, мы бежали, — Квинн помолчал, вспоминая восторг, который они тогда ощутили, и затем растущее чувство неотвратимости ареста, когда услышали приближающийся лай собак и топот лошадиных копыт. Они провели на свободе два дня и были схвачены.
— Когда нас поймали, мы были наказаны плетьми и отправлены на остров Норфолк, — ни в каких других словах не могла прозвучать большая безнадежность, и Мередит закрыла глаза, пытаясь отгородиться от ужаса, который слышался в них. Она крепко сжимала его руку, пытаясь хоть немного уменьшить его острую резкую боль.
Квинн с усилием вдохнул воздух и медленно выдохнул, стараясь расслабиться и успокоиться. В глазах Мередит он увидел отражение своего ужаса и мысленно проклял себя за попытку поколебать ее уверенность, уверенность, что с ней ничего не может случиться. Он крепко обнял Мередит.
— Самое худшее в тюрьме, — сказал он, наконец, — это одиночество, черное одиночество, Мередит. Я не хочу, чтобы ты испытала это.
Мередит поняла, что он чего-то недоговаривает. Много недоговаривает.
— А как же тебе удалось бежать?
— Жестокость на острове Норфолк шокировала даже англичан, — сказал он. — Появлялись все новые и новые ко миссии, проверяющие “условия”, и, наконец, вышел приказ о закрытии тюрьмы. Я тогда не знал об этом, но мой отец послал человека, который должен был помочь мне бежать. Однако, по-прежнему было невозможно убежать из Норфолка. Добраться до него можно было только по воде, а саму тюрьму охраняли круглые сутки. Но когда из Норфолка вывезли всех заключенных, меня перевели на угольные шахты, и тогда агент моего отца смог подкупить охрану и переправить меня на корабль под видом матроса.
— А твой друг?
Квинн замер, только на щеке у него дергался мускул.
— Он умер, — коротко и резко сказал он, и Мередит вздрогнула. Внезапно между ними снова встала стена, и Мередит уже не осмелилась задать следующий вопрос.
— Я буду осторожна, — прошептала она, пытаясь развеять отчаяние, помутившее его взгляд.
Квинн гладил ее руки, и Мередит ощущала в нем с трудом сдерживаемый призыв защитить, спаять, скрыть ее от возможных бед. В нем чувствовалась жесткость, напряженная настороженность, которая противоречила его легкомысленному виду, которым он прикрывался, как плащом. Она почувствовала, как в нем — и в ней — тоже растет потребность уничтожить невыносимые воспоминания и связанные с ними вечные мучения, принесенные прошлым. Она ощутила, как совсем рядом с ее сердцем бьется его сердце, и, подняв голову, стала нежно целовать его шею, отчего его сердцебиение сразу участилось. Когда их губы встретились, словно ураганы захватили их, ураган яростной страсти и призыва к освобождению, которое только они могли дать друг другу.
Потом Мередит лежала, вздрагивая от напора ощущений и чувств, разрывавших ее тело. Она отдыхала, лежа рядом с Квинном, слушая, как стучит его сердце, которое теперь уже замедлило свой бег и билось прежними ровными толчками. Из его тела ушло напряжение, и его рука расслабленно бродила по ее лицу. В его глазах по-прежнему были тени, и Мередит подумала, что, наверное, они навсегда останутся там, хотя если не мягкость, то покой, какого не было раньше, сквозил в его взоре.
— У тебя совершенно удивительные, загадочные глаза, — сказала она храбро. Квинн улыбнулся ей.
— Хм, — пробормотал он, — а мне очень нравятся твои, — и, чтобы доказать это, он стал целовать уголки ее глаз.
— Но твои такие… скрытные. Тогда, когда ты впервые пригласил нас за стол, я подумала, что они — как густой туман, в котором полно никуда не ведущих и скрытых ловушек.
Квинн широко улыбнулся.
— Надеюсь, сейчас они не такие, — протянул он тем голосом, от которого Мередит начинала таять. — В них любовь к тебе.
Мередит, не отрываясь, глядела на него.
— Нет, — сказала она медленно. — Твои губы любят, твои слова, я думаю, даже твое сердце. Но глаза… они по-прежнему настороже.
Квинн медленно отодвинулся и смотрел на нее, склонив голову набок, в его глазах стоял вопрос, Мередит кивнула.
— Они никогда не смеются, когда ты смеешься, — добавила она.
— Это, наверное, привычка, — он нахмурился, а затем его губы изогнула легкая улыбка. — Поэтому мне так чертовски везет в карты.
Мередит кивнула, но в душе ее оставались горечь и опасения. Когда глаза Квинна улыбнутся, когда они будут смеяться, тогда она почувствует себя спокойной. Совсем спокойной. А пока…
— Ты не ответила на мой вопрос. Поедешь со мной в Сан-Франциско?
— А почему именно в Сан-Франциско?
Квинн нахмурился.
— В Канаде опасно. Если о нас что-нибудь станет известно, Калифорния достаточно далеко, и сомневаюсь, что нас там будут искать. Большинство жителей Калифорнии ненавидят рабство, и я не слышал, чтобы когда-нибудь их суд выдал раба или человека, помогавшего ему бежать. Это новый штат, Мередит, новый, молодой, полный сил, — его лицо оживилось, как бы потеснив мрачность.
— Там мы можем встретиться с Лизой.
— Угу, — пробормотал он, не желая делиться дурными предчувствиями. Мередит не видела Лизу почти пятнадцать лет. Может быть, ее сестра сейчас счастлива и совсем не захочет уезжать. Или, может быть, ее сестра ненавидит Мередит за то, что тогда случилось. Но Квинн не стал ничего говорить.
Глаза Мередит блестели.
— Я люблю тебя, — сказала она.
Квинн попытался отмахнуться от сомнений.
— Сделаем вот как. Если с Лизой все пройдет удачно, то мы отвезем ее в Канаду, а затем заедем в Виксбург к твоему брату. Пастор обвенчает нас. Думаю, что не позднее, чем через несколько месяцев, мне удастся привести свои дела в порядок и подыскать человека на мое место. Возможно, Джамисон займется этим, — Квинн убрал руку с плеча Мередит. — Пока мы не уехали в Калифорнию, надо позаботиться о том, чтобы нас не видели вместе.
Мередит усмехнулась.
— Кажется, пора ехать к твоему брату за деньгами.
— На “Лаки Леди”, — согласился Квинн.
— Тогда тебе придется продолжать очаровывать тетушку Опал.
Квинн застонал.
— А тебе — водить за нос моего брата. Мередит поцеловала один из пальцев Квинна.
— Ты так говоришь, словно тебе нравится, что я вожу его за нос.
— Ему нужна какая-нибудь встряска в жизни. Боюсь, он не согласится с тобой, — сказала она грустно. — Я скорее камень на его шее. Я чувствую себя виноватой, когда ухожу из кабинета. Особенно после того, как приношу ему очередной подарок, — Мередит ожидала, что Квинн спросит почему. Ей хотелось поделиться с ним этой своей шалостью. Она услышала, как он засмеялся тем же глубоким грудным смехом, который так ей нравился
— Я видел один из твоих подарков.
Мередит резко обернулась к нему, в ее глазах сияли проказливые огоньки.
— Но ты ничего ему не сказал?
— Хотел, но забыл, — поддразнил он ее. — Как раз после того, как мы столкнулись у банка, я зашел к Бретту. Твоя картина еще лежала у него на столе, — Квинн гладил ее волосы, пропуская пальцы сквозь длинные пряди.
— Ах эта, — сказала она, игриво складывая губки бантиком. — Она тебе не понравилась?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53