Хорошее настроение монарха благотворно отразилось на всех – от ничтожнейшего пажа до самого Томаса Говарда, герцога Норфолкского, которого было трудно узнать: Говард, как и его господин, лучился довольством. Многие поговаривали, что Норфолк просто напялил очередную маску, чтобы не отличаться от короля, а что у него в душе на самом деле, не разберет сам Господь Бог – а вернее, дьявол…
Что же касается короля, то ему не испортило настроения даже присутствие Анны Клевской. Впрочем, та вела себя тихо, как мышка, отщипывая понемножку от каждого блюда, изо всех сил стараясь не привлекать к себе внимания.
Кит был утомлен, поэтому говорил мало, а ел еще меньше.
– Тебе необходимо отдохнуть, – прошептала Дини, пока Чарлз Брендон в очередной раз живописал подвиг Кита, побившего молодого Суррея левой рукой.
Кит делал вид, что слушает Саффолка, а сам краешком рта переговаривался с Дини.
– Только не сейчас. Смотри, как нахохлился Кромвель – прямо хищная птица. К тому же я как верный подданный должен оставаться на ногах, пока король не изъявил желания отправиться на покой.
– Я уверена, Генрих все поймет. Он собственными глазами видел, как ты страдал. Перестань, Кит. Я останусь и постараюсь отвлечь внимание от твоего пустующего кресла.
– В этом-то и проблема. – Кит старался говорить как можно тише. – Я боюсь оставлять тебя с королем и Анной Клевской. Один лишь Создатель знает, какие планы ты лелеешь.
– Какие напасти могут обрушиться на меня за пару часов до сна?
– Дини, пожалуйста, не ерепенься. – Кит улыбнулся. – Говорят, король затребовал на сегодняшний вечер актеров. Если они появятся, то я с чистой совестью отправлюсь спать.
– Что, они такие скучные?
Кит приподнял брови, затем привстал, раскланиваясь с дамой, которая сидела на противоположном конце стола и гипнотизировала его взглядом.
– Здешние актеры сообщают слову «скука» дополнительные оттенки.
– А это кто такая? – спросила Дини, кивнув в сторону женщины, не сводившей с Кита глаз.
Тот улыбнулся:
– Ага, наконец-то я разгадал твой план. Ты решила не давать мне спать, постоянно задавая всевозможные вопросы. Хочу поставить тебя в известность, что такого рода пытки противоречат Женевской конвенции.
– Кит, я серьезно. Она смотрит на тебя так, словно готова слопать вашу милость вместе с мечом и сапогами.
– Думаю, я довольно жесткая дичь, – пробурчал он.
Дини была огорошена его ответом и почувствовала под ложечкой неприятную пустоту. Тем временем дама, сидевшая напротив, продолжала разглядывать герцога и так увлеклась своими наблюдениями, что даже приоткрыла рот. «Ну и взгляд, – подумала Дини, – в нем читается самая настоящая похоть!» Раньше она как-то не замечала, какими зовущими взглядами провожали женщины ее Кита. Уж слишком она была занята собой – приглядывалась, принюхивалась, прислушивалась. И упустила из виду одну элементарную вещь. Кит, ее Кит являлся средоточием всех мыслимых мужских достоинств, а значит – центром притяжения для слишком многих придворных дам.
Девушка провела рукой по краю своего корсажа и ощутила под тонким слоем полотна собственное жаркое тело. Подумать только, до чего она разволновалась! А все потому, что приревновала Кита. Дини отнюдь не считала себя роковой красоткой, за которой мужчины пойдут на край света. Что же касается ее тела – что ж, тело, конечно, неплохое, но… Она представила себе, как Кит небрежно обсуждает ее достоинства, фехтуя, скажем, с Саффолком.
«Она сообщает слову «скука» дополнительные оттенки», – вот что этот противный Кит может сказать. Или что-нибудь в том же роде… А Саффолк, без сомнения, понимающе захихикает.
– Дини, ты уверена, что чувствуешь себя нормально?
Дини покраснела как воришка, пойманный с поличным. Кэтрин Говард и Сесилия Гаррисон, внимательно наблюдавшие за этой сценой, только плечами пожали.
– Скажи, ты был уже влюблен? – пролепетала она, стараясь говорить как можно тише.
Как только до Кита дошел смысл заданного вопроса, на его лице появилось озадаченное выражение. Он был крайне удивлен тем причудливым узором, по которому Дини вышивала свои мысли.
– Да, – ответил он коротко и принялся изучать кубок, который держал в руках.
Тут Дини окончательно поняла, что неприятное сосущее чувство под ложечкой означает одно – ревность. Или зависть. Раньше она с удивлением взирала на своих коллег-певиц, зараженных этой болезнью, но сама никогда никому особенно не завидовала. И она уж совсем не думала о том, что пресловутая зависть – или ревность, кто знает? – может появиться в ее жизни, отразиться на отношениях с мужчиной.
И вот это случилось.
– Скажи, у тебя был роман в-о-н с той женщиной, напротив? – торопливо спросила Дини, будучи не в силах сдерживать свои чувства. Ей просто нужно было знать правду – и побыстрее.
– Ты имеешь в виду Бесси Карпентер? Горло перехватило, поэтому она просто кивнула.
– Клянусь Богом, нет.
Девушка сразу же почувствовала облегчение и перевела дух.
– Знаешь, я никогда не верил, что смогу полюбить какую-нибудь даму из здешних. – Кит помахал в воздухе рукой, будто отгоняя от себя эту мысль, как навязчивую муху. – Уж слишком много в этих головках скопилось всякой ерунды: глупых условностей, чванства, беззаветной веры в любую чушь. Боюсь, если бы не ты, мне пришлось бы провести остаток дней при здешнем дворе в полнейшем одиночестве. И продолжать играть навязанную мне роль.
Кита настолько поглотили собственные рассуждения, что он забыл, где находится, и говорил, словно читая монолог:
– В каком-то смысле мне давно бы следовало жениться, создать, что называется, базу для жизни в этом мире. Но стоило мне представить, что я буду вынужден общаться с подобной особой двадцать четыре часа в сутки, как мне делалось страшно. Ты только представь, каких усилий требует подобное существование, если нет самого главного – любви! Нет, это не для меня… – Кит сжал зубы и поиграл желваками. – Я никогда не смог бы влюбиться в здешнюю придворную даму.
– Но кто-то у тебя все-таки был? – с жаром настаивала Дини, хотя внутренний голос советовал ей замолчать.
Сложив на груди руки, Кит некоторое время изучал выражение лица своей подруги, не оставляя без внимания ту настойчивость, с которой она добивалась ответа.
– Это было давно, много лет назад. Особой страсти не было. Скорее это можно назвать увлечением глупого школьника.
У Дини, что называется, от изумления отвалилась челюсть, когда она услышала ответ Кита. Быстренько закрыв рот, она тут же припомнила все, что знала о тех более чем сомнительных любовных утехах, которые практиковались учащимися закрытых элитных английских школ. В том, что Кит закончил такую школу, она не сомневалась. Она достаточно насмотрелась английских пьес и без труда различала правильную речь, свойственную представителям высшего общества. Тем не менее столь откровенное признание ее поразило. Она выпрямила спину и принялась разыгрывать холодность и неприступность.
– Понимаю… Так как же его звали?
Кит повернулся к ней в полнейшем недоумении:
– Что ты имеешь в виду?
– Как звали того школьника, которым вы, по вашим собственным словам, изволили «увлекаться»?
С минуту Кит молчал, но потом до него дошло.
– Так ты, значит, решила, что я…
– Ничего страшного, Кит, – сказала она, положив ему на плечо руку. – В конце концов я – в шоу-бизнесе. Там этим никого не удивишь.
– Дело в том, Дини, что я был обручен. Она была младшей сестрой моего друга. Тогда мы думали, что полюбили на всю жизнь, но боюсь, это не соответствовало действительности.
Что-то в последней его фразе показалось Дини на удивление знакомым, но она не успела над этим задуматься, поскольку многоголосый шум великолепного двора Генриха VIII, где собралось все, что было в Англии знатного и богатого, был на мгновение перекрыт раскатистым и самым чистосердечным на свете смехом герцога Гамильтона.
Идея оказалась настолько простой, что Дини даже испытала чувство стыда, что не додумалась до этого раньше.
Ее осенило сразу же после того, как Кит отсмеялся, перевел дух и объяснил ей, что был влюблен в младшую сестру приятеля, с которым учился в Оксфорде. Причиной же для озарения послужила маленькая сценка.
Дворецкий королевы Энгельберт, с подозрениями следивший за маневрами Кромвеля, который неожиданно покинул пиршественный зал, явился к столу с одной-единственной целью – поднести королеве Анне блюдо с ее любимыми сладостями. В это время король отвернулся от Анны, чтобы поднять тост за здоровье Кэтрин Говард. Однако, унюхав лакомство, Генрих переменил свое намерение и снова явил свой лик королеве для того только, чтобы лично продегустировать работу кондитера. Вывод: король, разумеется, поднимет тост за Кэтрин, но не раньше, чем удовлетворит свою страсть к пирожным.
Пончики!
Король от них просто с ума сойдет. Дини на секунду вообразила, как Генрих величественно заходит в ее пончиковую «Криспи-крим», поднимает к потолку державный палец и заказывает целиком все меню. Шоколадные пончики и пончики с шоколадной подливкой, с фруктовым желе, знаменитые «бисмарки», «завертанцы» и все прочее. Дини была уверена: в «Криспи-крим» король отвел бы душу.
Дини знала, как готовить пончики и была уверена, что Генриху они понравятся. Если же лакомство будет подано руками королевы Анны, то часть восторга, который король, без сомнения, испытает, перепадет и ей. Раз бедной Анне Клевской не суждено покорить королевское сердце, то она в состоянии завладеть хотя бы желудком короля. У Генриха же любовь и пища занимали примерно одно и то же место в списке жизненных радостей.
Король, разумеется, не станет лишать головы человека, который ему эти радости доставляет.
Как только Дини собралась поведать о своем плане Киту, появились актеры и начали выступление.
Лишившись возможности говорить, девушка была вынуждена следить за актерами, которые, в сущности, не играли, а только принимали время от времени некие статичные позы. Они были одеты в яркие костюмы и в маски, полностью скрывавшие лица. В позах, которые принимали актеры, существовала некая система, хотя Дини казалось, что они действуют абсолютно хаотично.
Она бросила в сторону Кита понимающий взгляд, а тот сделал над собой усилие, чтобы не ухмыльнуться. И тут Дини пришла в голову новая, не менее блестящая мысль. Пока все заняты актерами, она может воспользоваться этим и проскользнуть на кухню, где находится Шольценберг, повар королевы Анны. Там, на кухне, она объяснит ему, как испечь пончики. Тесто для них готовится очень просто – примерно так же, как тесто для пирожных, столь любимых Анной. Король в отличном настроении, просто грешно упускать такую возможность.
Она стала медленно подниматься на ноги, отодвигая массивную скамью. Кит попытался было удержать ее за руку и пойти с ней, но Дини отрицательно покачала головой и кивнула в ту сторону, где помещались те самые удобства, куда и король пешком ходит.
В тот момент, когда она выходила из зала, за ней пристально наблюдали три пары внимательных глаз. Первая принадлежала Киту, вторая – королю, который тут же задался вопросом, отчего это дамы столько времени проводят в туалете.
Третья пара глаз принадлежала некоему вельможе, который с некоторых пор взял себе за право следить за каждым шагом Вилмы Дин Бейли. Он был весьма неглуп, этот господин. Пока первые две пары глаз занимались одним наблюдением, означенный господин тоже покинул Большой зал. Правда, он вышел через другую дверь, противоположную той, за которой скрылась Дини.
При этом никто не обратил внимания на его уход.
За три недели пребывания при дворе Генриха Тюдора Дини только-только стала отвыкать от привычки щелкать выключателем, входя в комнату. Как-то раз ее застала за этим занятием Кэтрин Говард, которой пришлось объяснять, что ей, Дини, очень нравится на ощупь гладкая поверхность деревянной обшивки стен, какой, разумеется, не найдешь в провинциальном Уэльсе.
Три недели назад Дини не задумывалась о достоинствах комнат, освещенных ярким электрическим светом. Коридоры и дворцовые покои, освещенные зыбкими огоньками свеч или чадящим пламенем факелов, выглядели загадочно и мрачно, а в темных углах комнат селились еще более темные тени, настраивавшие на мистический лад.
В Большом зале тем временем начали исполнять незнакомую мелодию, и Дини решила, что это скорее всего новейшее сочинение его величества. У короля был отличный слух, но он вряд ли мог бы рассчитывать на успех в Нэшвилле, особенно если бы ему пришлось пользоваться для записи подержанным магнитофоном и беседовать с тупым чиновником от искусства для того, чтобы его музыка нашла слушателя.
Генрих мог сколько угодно требовать, чтобы менеджера послали на эшафот. Тот бы по обыкновению с зевотой отвернулся от короля и посоветовал попытать счастья в другой фирме.
Неожиданно Дини поняла, что заблудилась.
Кругом стояла тишина. Музыканты либо перестали играть, либо она забрела так далеко, что их просто не было слышно. В замке было столько разных помещений, где ей ни разу не доводилось бывать, что теперь, стоя в коридоре, Дини даже представления не имела, в каком крыле дворца очутилась.
Подавив в себе желание позвать на помощь, она вернулась по коридору назад и заглянула в приоткрытую дверь, но не обнаружила ни знакомого гобелена на стене, ни светильника справа от входа.
Тогда она снова двинулась по коридору вперед, причем ее не покидало ощущение, что за ней кто-то крадется. Девушка остановилась и прислушалась, но ничего подозрительного не услышала. Тогда она решила, что все дело в разгулявшемся воображении.
Она еще раз повернула и оказалась в знакомом холле. Здесь она была в той, прошлой жизни, когда они с киношниками бродили по замку с целью ознакомления с местными достопримечательностями. Экскурсия проходила в самом начале съемок. Тогда гид сказал еще, что в этот зал по ночам забредает призрак женщины. Дини, однако, никак не могла вспомнить имени этой женщины-призрака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48