Он изысканнейшим образом раскланялся перед королевой, и та вспыхнула от удовольствия, не устояв перед мужским обаянием герцога.
В это время король сотрясался от смеха всем своим огромным телом. Королева, прежде чем отойти, шепнула на ухо Дини:
– Я надеяться, мистрис Дини, что так как мы обе есть новые при дворе, то мы обязательно стать большими друзья. – После чего молодая королева продолжила свой обход.
Дини, еще не пришедшая в себя от случившегося, почувствовала, что улыбается. Ей понравилась королева – и наплевать, что о ней думает король или даже сам герцог Гамильтон.
И еще одно поразило ее: даже в этом мире удивительно сильных и резких запахов тот, что исходил от королевы, и в самом деле напоминал зловоние.
Один из королевских министров между тем находился вовсе не в Большом зале для приемов. Его отсутствие было, несомненно, нарушением этикета, но нарушением, тщательно спланированным королем, на которое Генрих VIII возлагал большие надежды.
Томас Кромвель мерил шагами свои покои, не обращая внимания на то, что высокий, отороченный мехом воротник загнулся и натирал ему мясистую щеку. Внизу, в зале, королева принимала пэров Англии. Свежеиспеченный граф Эссекс тоже должен был находиться там – рядом с Норфолком, Саффолком и Гамильтоном. Вместо этого король заставил его работать над документами, которые позволили бы аннулировать брак.
Главное заключалось не в том, что король и пэры могут отправиться на охоту, напрочь позабыв о существовании первого министра. Гораздо хуже было другое: король не допустил Кромвеля в Большой зал, лишил его чести приветствовать даму, которую он, Кромвель, сделал королевой.
Кромвель с силой нажал на перо, так что оно хрустнуло. Он догадывался, что скрывалось за странным поведением короля, ему уже виделись зловещие письмена его будущей судьбы на каменной стене. Кромвелю приходилось видеть подобные проявления монаршей «милости» по отношению к другим. Глубокая – на первый взгляд – привязанность короля к тому или иному из придворных могла за одну лишь ночь обернуться неприязнью и даже ненавистью.
Подобное произошло с Анной Болейн – еще одной несчастной, которая стараниями Кромвеля была возведена на королевский трон. Некоторое время Анна была в центре всех королевских интересов и помыслов и вот почти в одночасье король заявил, что эта женщина совершенно ему не подходит и даже неприятна физически.
Подобно тому как только что сломалось перо в руке Кромвеля, сломалась и Анна – вернее, ее сломали, а чтобы быть совсем точным – разрубили на две неравные части, отделив голову от туловища. В то время двор превозносил щедрость короля, который специально для этой казни пригласил за хорошие деньги палача с длинным и тонким мечом из Франции – якобы для того, чтобы избавить несчастную жертву от боли, поскольку местный, лондонский палач орудовал исключительно старинным топором с весьма толстым лезвием. Никого тогда не интересовало то, что в момент казни Генрих уже находился в состоянии развода с Анной Болейн и имел полное право вступить в новый брак. Таким образом смерть бывшей королевы можно было рассматривать как акт мести со стороны впавшего в ярость венценосца.
Да, многие отличные, можно даже сказать, великие люди поплатились головами. Томас Мор и епископ Фишер, а также лорд Рочфорд. Словно испорченное дитя, король выбрасывал в небытие людей, как выбрасывают одежду, из которой выросли. А ведь все они служили ему верой и правдой.
Итак, Томас Кромвель знал королевский нрав. Он лично помогал Генриху осудить очередного опального вельможу и сам придумывал абсурдные обвинения – в предательстве, кровосмешении или нарушении закона об оскорблении Величества. В награду же получал часть конфискованных земель или процент от доставшихся королю денежных сумм. Виновный же в лучшем случае отправлялся в Тауэр.
И вот теперь жертвой королевской неблагодарности может стать он сам.
На самом же деле лорд Кромвель был вовсе не виноват, что сведения о внешности Анны Клевской были сильно преувеличены. Советники просто уши ему прожужжали, рассказывая о ее красоте и мудрости. Более того, они утверждали, что Анна станет просто идеальной женой для Генриха. Уж если кого и судить за обман высочайшей особы, так это немецкого художника Гольбейна, чей изумительный портрет сестры герцога Клевского в наибольшей степени способствовал возбуждению королевского сладострастия.
Но король пришел в ярость, когда Кромвель намекнул, что вина целиком ложится на художника.
– Он творец, Кромвель, – пробурчал король. – Я, к вашему сведению, немного разбираюсь в психологии этих людей. Это не его вина.
Хотя король проронил всего несколько слов, Кромвель ясно понял их подоплеку: молчи, дескать, ты, сын кузнеца. Что ты понимаешь в искусстве и красоте?
Кромвель устроил брак короля, и вот теперь король намеревается расплатиться с ним за неудачное сводничество.
На секунду лорд попытался представить себе, как проходит прием: дамы приседают, джентльмены кланяются… Кланяются и обмениваются многозначительными взглядами, поскольку Томас Кромвель, граф Эссекс, отсутствует в Большом зале. Ничего не поделаешь, его падение началось.
Если так, кто же займет его место? Томас Норфолк, к примеру. Этот человек всегда готов, словно пес, лизать руку короля. Более того, будучи дядей злополучной Анны Болейн, он сделался самым суровым обвинителем племянницы, как только заметил, что король начал от нее уставать. По этой причине Норфолк опять на коне – вместе со всей католической сворой, обеспокоенной тем, что Кромвель позволил себе покуситься на богатства монастырей.
А ведь король с удовольствием захапал все бывшие земли и богатства католиков. Роскошь его двора чуть ли не привела Англию к банкротству, и было просто необходимо найти сословие, готовое платить за королевские излишества. Деньги католических монастырей пополнили королевскую казну. Теперь же Генрих во всем обвиняет Кромвеля. Католики заняты тем же. Они-то как раз будут весьма довольны низвержением Анны Клевской, последовательницы еретического учения Мартина Лютера, хотя королева истово изображала из себя преданную католичку, стоило ей ступить на английскую землю.
Да, он, Кромвель, будет отвечать за все – и по самому большому счету.
Теперь Норфолк продвигал поближе к Генриху VIII очередную племянницу – интересно знать, сколько их у него? – в надежде заручиться королевской благосклонностью. Кэтрин Говард исполнилось всего пятнадцать, и она была очень мила, хотя малость пухловата. А ведь он прав, этот Норфолк: всякий, кто подберет замену Анне Клевской, будет царить при дворе – и выше него пребудет один лишь король.
Кромвель изо всех сил ударил кулаком по пергаментам, бумагам и документам, лежавшим на его рабочем столе и имевшим прямое отношение к аннулированию брака с Анной Клевской. Как только эта цель будет достигнута, король без сожаления распрощается с Кромвелем.
Если, разумеется…
Кромвель вспомнил, как несколькими днями раньше Генрих с вожделением разглядывал через окно новую придворную даму – родственницу герцога Гамильтона, приехавшую из Уэльса. Взгляд короля многое сказал тогда Кромвелю. Да и в самом деле – уэльская кузина Гамильтона выглядела чрезвычайно соблазнительно и необычно. Королю нравились бесшабашные женщины с умным взглядом, те, которые давали его величеству возможность оттачивать чувство юмора в остроумных беседах. Считалось, что король почитает в женщине прежде всего верность, но Кромвель-то знал, что Генриху больше по нраву прирожденная веселость и живость характера.
В сердце Кромвеля затеплилась надежда.
Он лично займется кузиной Гамильтона и преподнесет ее королю на золотом блюде. В таком случае Анна Клевская могла даже сыграть Кромвелю на руку. Чем больше Генрих возненавидит нынешнюю королеву, тем меньше претензий станет предъявлять к следующей.
Как же ее зовут? Да, вспомнил – Дини Бейли. Имечко, конечно, так себе, но стоит ей лечь в постель с королем, оно зазвучит совсем по-другому.
Теперь необходимо продумать план игры. Кромвель любил игры. Чем выше ставки, тем почетнее победа. Мистрис Дини станет истинной королевой в той комбинации, которую разыграет лорд Кромвель. Норфолк – со своей стороны – выставит Кэтрин Говард. Впрочем, король выиграет в любом случае.
Оставалось разобраться с одной проблемой: с Кристофером Невиллом, герцогом Гамильтоном. Судя по всему, герцог питал к мистрис Дини куда более сильные чувства, чем обычно испытывают к провинциальной кузине. Если, конечно, она и в самом деле родственница герцога. Сложность в том, что Гамильтон – фаворит короля, а это может создать дополнительные препятствия.
Через некоторое время на лице лорда появилась зловещая усмешка. Так или иначе, но Гамильтона придется устранить. Пока не столь важно, как это произойдет. Важно другое – идея использовать чары мисс Бейли пришла ему на ум вовремя. С другой стороны, Гамильтон, несомненно, умен и победить его может только человек, у которого мышление развито не хуже. Кромвель любил азартные игры. Особенно придворные. Тот, кто проиграет в этой, проиграет собственную голову.
Томас Кромвель снова ощутил прилив сил: опытный интриган начинал очередную партию на давно освоенном поле.
Дини пыталась скрыть зевоту. Она отвернулась и прикрыла рот. Даже дрессированный черный медведь, показавшийся ей поначалу забавным, теперь наводил только скуку. Дрессировщик, одетый в смешные разноцветные штаны и красную шапку с ушками в виде ослиных, старался развлечь публику неуклюжими прыжками животного. Медведь, танцуя, задел леди Алисон Кэннингем, и та подняла страшный крик. Дини с удовольствием посмеялась бы над этим вместе со всеми, но от зевоты у нее едва не свело рот.
Кит, разумеется, заметил, что девушка скучает, но ничем не мог ей помочь, поскольку был занят беседой с Чарлзом Брендоном, герцогом Саффолком, о специальных приемах, употребляемых в конном бою на копьях. Кит неплохо относился к герцогу, красивому когда-то увальню со следами разного рода излишеств на немолодом уже лице. Тем не менее беседа его скоро утомила, и Кристофер поймал себя на том, что от нечего делать барабанит пальцем по столешнице. Кстати, сами столы были выше всяких похвал и ломились от всевозможных яств, разложенных на серебряных и золотых блюдах. Перед гостями красовались также драгоценные бокалы, кубки с вином, огромные кожаные бутыли с элем.
Пир, который начался еще днем, продолжался битых четыре часа, а ему все еще не было видно конца. Часы Хемптон-Корта пробили восемь, каждый удар сопровождался печальным мелодичным звоном.
Все прекрасно знали, отчего король не торопится заканчивать празднество – ему не слишком-то хотелось отправляться с нелюбимой женой в опочивальню. Королева же, не догадываясь о том, какие козни строит против нее венценосный муж, весело щебетала сразу на двух языках – высоком голландском и очень плохом английском. В лучшем случае ее брак был бы признан недействительным. Это, конечно, нанесло бы удар ее чести, но сохранило бы жизнь. В худшем же… Впрочем, все присутствовавшие в зале надеялись, что до этого не дойдет. Ее жалели, поскольку королева показала себя чрезвычайно милой особой. В ее глазах не было ни грана угрозы или злобы, а в дружелюбном наклоне головы – ни следа высокомерия.
Несмотря на внешнее спокойствие, Кит внимательно наблюдал за Дини – за каждым ее жестом, каждым кусочком, который она отправляла себе в рот, вслушивался в каждое слово, произнесенное ею на ушко мистрис Сесилии или Кэтрин Говард.
Чарлз Брендон ударил кулаком по столу, стараясь привлечь внимание Кита к скучнейшей истории о турнире, состоявшемся добрый десяток лет назад. Даже мелкие придворные сошки, желавшие добиться расположения вельмож, с ума сходили от скуки, когда герцог Саффолк принимался рассказывать ее в очередной раз. Хотя герцог пытался расцветить свой рассказ новыми подробностями, он отнюдь не становился от этого интереснее.
В молодости Саффолку хватало обаяния, равно как и влияния при дворе. Король даже простил ему интрижку с принцессой Мери – своей вдовствующей сестрой. Теперь же Саффолк, как, кстати, и его господин, участвовал в турнирах по большей части в собственном воображении.
Вздохнув, Кит повернулся к Дини. Она нагнулась к нему поближе и сказала вполголоса:
– Кажется, то же самое он рассказывал в прошлый понедельник? Я имею в виду ту байку, когда Саффолк, по его словам, одной рукой победил французского рыцаря со львом на щите?
Саффолк вновь с такой силой грохнул кулаком по столу, что не только вино из стоявшего рядом бокала пролилось на скатерть, но и капелька слюны, примостившаяся у него на подбородке, скатилась по бороде и исчезла в пышных кружевах воротника.
– Гамильтон, изволь слушать меня, – потребовал он. – Итак, добрый сьер Жан де Куер Лион помчался на меня на своем могучем жеребце. Но я, Чарлз Брендон, герцог Саффолк, давно уже изготовился к бою…
– Господи, помоги нам, Дини, – пробурчал Кит. – Это самый длинный вариант его истории.
– Что ты там говоришь? – пролаял Саффолк. Дини инстинктивно прижалась к бедру Кристофера.
– О, милорд Саффолк, – замурлыкала она. – Кузен попросил меня передать жареной телятины. Но я так заслушалась, что даже не расслышала его просьбу. Пожалуйста, вернее, молю вас – продолжайте!
Кит нашел под столом руку Дини и молча, но выразительно пожал ее. Затем кивнул Саффолку как бы в подтверждение слов Дини. Говорить он не мог, поскольку боялся дать волю чувствам и расхохотаться. Лицо же Дини оставалось невинным. Она просительно подняла брови, и Саффолк продолжил свой рассказ с еще большим энтузиазмом.
– Как я уже имел честь сказать… – зарокотал он.
В это время огромное блюдо жареной телятины появилось прямо перед ними. От изумления девушка откинулась на спинку стула и едва не рассмеялась, но твердое пожатие руки Кита остановило ее. Дини медленно подняла глаза и встретилась взглядом с Гамильтоном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48