– И до полусмерти заморил вас голодом, – возразил подполковник.
Она отрицательно покачала головой:
– В последнее время нам всем нечего было есть. Когда охота шла плохо, я становилась для него лишней обузой, но он все равно не прогонял меня. А после того как мы добрались до резервации, он не раз говорил мне, что я вольна уйти в агентство. И если бы у меня были силы, я бы пошла, но я слишком ослабела от голода, чтобы добраться туда пешком.
Она говорила совсем не то, что ему хотелось бы от нее услышать, и тем самым делала из него полного идиота. Он посмотрел на нее долгим, тяжелым взглядом, но она не отвела своих голубых глаз. Кончилось тем, что первым пришлось отвести взгляд ему.
Не рискуя обращаться непосредственно к разгневанному Дейвидсону, один из солдат повернулся к лейтенанту Хьюзу и спросил:
– Как быть с арестованным, сэр?
Подполковник раздраженно повел плечами и, бросив на спросившего свирепый взгляд, прорычал:
– Снимите с него кандалы, рядовой, и пусть этот краснокожий сукин сын убирается с моих глаз!
Затем он повернулся и зашагал через плац к комендатуре. И лишь только когда за ним захлопнулась дверь, Эллиот Хьюз обменялся взглядами с капитаном Харрисоном, и тот, громко вздохнув, отдал команду:
– Освободите арестованного и отконвоируйте его за пределы форта.
Повернувшись к Хьюзу, он добавил:
– Не знаю, что там подполковник собирается сказать Хейуорту, но, черт побери, я бы не хотел в этот момент оказаться на его месте.
Энни с чувством огромного облегчения снова повернулась к Молодому Быку.
– Они отпускают тебя, – сказала она ему.
И, не обращая ни на кого внимания, еще раз протянула ему руку. Некоторое время индеец стоял, никак не реагируя на ее движение, затем в конце концов взял ее руку в свою и сжал пальцами, зная, что у белых этот жест служит знаком дружеского расположения.
Таков был финал этой сцены. Вскоре подошел один из солдат и, став между ними, снял с индейца кандалы. Тот, как только его руки освободились, вскочил на своего мустанга и, не ожидая конвоя, ткнул животное мокасином в тощий бок и хлестнул плетеным кнутом. Доехав до конца плаца, он сделал небольшой круг на лошади, таким образом демонстрируя свое пренебрежение к властям и дух непокорности, и поскакал дальше.
Следуя примеру Дейвидсона, солдаты и праздные наблюдатели отправились по своим делам, и почти все они, уходя, избегали смотреть на Энни. Кора Спренгер двинулась было ей навстречу, но, сделав два-три шага, остановилась.
– Вынуждена вам сказать, дорогая моя, что вы намного усложнили свое положение, – заявила она. – Подполковник Дейвидсон никогда не простит вам этого.
– Какое это имеет значение – все равно я уезжаю домой, – и Энни, дрожа от холода, принялась тереть руки одна о другую. – Если в моей жизни в неволе и было что-то хорошее, так это Молодой Бык, – добавила она, вздохнув. – Я лишь отплатила добром за добро. Впрочем, если хотите, чтобы я оставила ваш дом, я вас вполне понимаю.
– Ну что вы, конечно, нет, – ответила Кора с принужденной улыбкой. – Я ведь знаю – вы поступили так, как сочли нужным. Мне лишь хочется надеяться, что вам потом не придется жалеть об этом. Ну а теперь, – поспешила она сменить тему, – пойдемте скорее в дом. Уж больно холодно стоять здесь и разговаривать, дорогая моя. А дома я приготовлю чудесный, крепкий пунш – думаю, мы обе нуждаемся в нем.
– Иду.
Кора повернулась и направилась к дому, а Энни задержалась еще ненадолго, чтобы бросить последний взгляд на Молодого Быка. От его бравады не осталось и следа: взяв направление на юг, он медленно удалялся на своей едва передвигающей ноги лошаденке. Как бы она ни презирала его соплеменников, к нему она испытывала только жалость. Затем она отвернулась и, зябко сложив на груди руки, пошла за Корой Спренгер.
– Подождите!
Она в удивлении остановилась: по двору, направляясь к дому, неуклюже ковылял на костылях Хэп Уокер. Судя по всему, ему предстояло еще немало потренироваться, чтобы наловчиться на них ходить. К тому времени, когда он доковылял до нее, он совсем запыхался. Она настороженно ждала, что он начнет укорять ее за эпизод с освобождением Молодого Быка, но он вообще ничего не сказал. Тогда она заговорила первой:
– Я вижу, вы самостоятельно передвигаетесь, капитан. Это уже кое-что.
– Да уж, прямо как скаковая лошадь, – ответил он, стыдясь своей неловкости. – Но я научусь ходить. Обязательно научусь.
В светлых волосах, обрамляющих ее привлекательное лицо, отражалось зимнее солнце, а глаза были голубые, как небо летней порой. Да, док Спренгер был прав – она и в самом деле красивая женщина.
– Пожалуй, я знаю, о чем вы сейчас думаете, – сказала она.
– Сомневаюсь, – ответил он, и лицо его осветилось улыбкой, отчего в уголках глаз собралась сеть тонких морщинок. Он посмотрел вверх, на солнце, а потом снова на нее. – Вы выглядите совсем иначе, чем там, в индейском лагере, когда я впервые увидел вас. Тогда я даже не смог бы сказать, какого цвета у вас волосы.
– Думаю, в том состоянии вы много еще о чем не смогли бы ничего сказать.
– Это правда, – согласился он. – Мне мало что запомнилось в тот день, да и в ночь тоже – вплоть до следующего утра. – И он снова посмотрел на небо. – Знаете, а я почти ожидал, что вы снова заглянете ко мне после той ночи. Согласитесь, логичнее навещать человека, когда он не спит.
– Майор Спренгер говорил мне, что вы поправляетесь, – смущенно проговорила она.
– Наверно, были заняты, – понимающе произнес он, – но я все-таки не терял надежды сказать вам спасибо. Кстати, известно ли вам, что ваши руки обладают исцеляющей силой?
– Нет.
– Так вот, знайте это. Мне хочется, чтоб вы также знали, как я вам благодарен за все, что вы сделали для меня той ночью. Док говорит, вы и сами были далеко не здоровы.
– Я все равно не могла заснуть, и мне нужно было чем-то заняться.
Она больше не могла выдерживать этот холод, к тому же видела, как трудно ему стоять на костылях, поэтому предложила:
– Знаете, миссис Спренгер в данный момент готовит горячий пунш, так, может быть, присоединитесь к нам? Я уверена, она не будет против.
– Не пью пунша. Считаю, что пить его – это переводить виски.
– Вот как?
– Я ни с чем не мешаю виски, даже с водой, – признался он чуть ли не виноватым тоном. – Видимо, дело в том, кто к чему привык.
– Не знаю, может быть. Что касается меня, то если собрать в одну чашку каждую капельку алкоголя, выпитого мной за всю жизнь, то она не наполнилась бы даже до половины. Если я не добавлю к спиртному побольше воды, меда или сахара, я его попросту не могу проглотить.
– Я бы не стал этого делать.
Каким-то чутьем она догадалась, что он говорит не об алкогольных напитках.
– Что ж, я знаю – все так думают. Вы, конечно, считаете, я не должна была мешать им засадить его в тюрьму, но я не могла этого допустить.
– Ну вот, вы опять за свое.
– Вы это о чем?
– О том, что вы опять думаете за меня.
– Но это и так очевидно. Послушайте, я совсем уже окоченела. Почему бы вам не зайти со мной в дом, хотите вы пуншу или нет?
– Я бы зашел, но док пригласил меня на обед, так что мне не мешало бы сначала раздобыть где-то бритву.
– Что ж, в таком случае еще увидимся, капитан.
Когда она отошла метров на пять, он бросил ей вслед:
– И все-таки у вас не получается с чтением моих мыслей.
– Простите, не понимаю, – проговорила она, полуобернувшись.
– На самом деле я думал вот что: после всего, что сделали с вами команчи, какое же нужно иметь сердце и какое мужество, чтобы вступиться за этого Молодого Быка! Большинство людей на вашем месте и пальцем бы не шевельнули, чтобы ему помочь, будь он даже трижды невиновен. Не уверен даже, что и я смог бы решиться на это, а ведь мне бы в отличие от вас не пришлось рисковать столь многим.
– Я бы не простила себе, если бы поступила иначе, – ответила она просто.
– Это уж точно – только не вы. Моя мать сказала бы, что вы женщина с характером. Ее восхищали такие люди. Меня, кстати, тоже.
Она не могла удержаться от улыбки:
– Что ж, благодарю вас за добрые слова, сэр.
Поддерживая костыль локтем, он слегка склонил голову и приподнял край своей потрепанной шляпы:
– Увидимся за обедом, мэм.
Хэп проводил ее взглядом до самого дома. Да-а, женщина с характером. Этого у нее не отнимешь. Но не слишком ли дорого ей придется за это заплатить? Теперь всякий, кто услышит о ней и Молодом Быке, будет принимать грязные домыслы за чистую монету.
Когда за ней закрылась дверь, он поправил костыли под уже натертыми подмышками и попрыгал на одной ноге к магазину. Ему срочно нужно было побриться, да и помыться тоже, а еще он с удовольствием бы выпил пинту хорошего виски, причем не откладывая. Но с виски придется подождать, пока он не вернется с обеда. Кора Спренгер явно не принадлежала к тем женщинам, которые станут терпеть за своим столом пьяного.
Когда он наконец добрался до магазина, там только и говорили об Энни Брайс, причем, как он и ожидал, ничего хорошего. Тотчас же, как он открыл дверь, до него донеслись слова гарнизонного маркитанта:
– Теперь мы знаем, почему ее не изуродовали наподобие Первис. Небось согревала по ночам этого Молодого Быка и делала это с удовольствием.
Стоявшие вокруг него люди согласно закивали.
– Верно, – сказал кто-то из них. – Должно быть, страшно страдала по нему после того, как он обменял ее на жратву.
– Эй, послушайте, не годится так говорить о белой женщине, – пристыдила их какая-то отважная душа.
– Какая она к черту белая женщина после этого!
– Я слышал, она пробыла там три года, – вступил в разговор еще один. – Интересно, сколько индейских ублюдков она им произвела за это время?
– И действительно. А может, та девчонка, которую она разыскивает, тоже наполовину краснокожая?
– Чушь собачья!
Услышав знакомый голос, маркитант обернулся и воскликнул:
– Будь я проклят, если это не Хэп Уокер! Черт возьми, да на тебя просто страшно смотреть, хотя, говорят, ты вообще чуть не отправился на тот свет.
– Мало ли что говорят, – сказал Хэп в ответ и, рывками перенося свое тело между костылями, двинулся к прилавку, ухватился за него, а затем переместился вдоль него к тому месту, где стояла кучка людей рядом с торговцем.
– Сделайте одолжение, джентльмены, – проговорил он ровным голосом, – перестаньте нести всякую околесицу насчет миссис Брайс. Просто руки чешутся отхлестать вас всех как следует.
По комнате пробежал удивленный ропот, а затем наступила мертвая тишина. Все сидели и как завороженные смотрели на Хэпа. В конце концов один из них встрепенулся и произнес:
– Но, черт побери, Хэп, ты же сам видел, как она стояла там с этим индейцем.
– И трепалась с ним, как будто она одна из них, – поддержал его другой откуда-то сзади. – За три года кто угодно научится языку, – ответил ему Хэп. – Только последний идиот не смог бы.
– Ну а вся эта ерунда, которую она наговорила Черному Джеку, о том, как она…
– Молодой Бык оставил ей жизнь, – прервал его Хэп.
– Но мы-то знаем, почему.
– Ни черта ты об этом не знаешь, – отрезал Хэп и, достав из кармана серебряный доллар, бросил его маркитанту. – Все еще сдаешь внаем заднюю комнату?
– Да.
– Отлично. Беру ее в комплекте с бритвой и мылом. И доллар тому, у кого есть чистая пара штанов моего размера, но только без дыр. – Он снова взглянул на торговца: – И вот еще что – мне нужно искупаться.
– Все, что у меня есть, – это корыто и ведро.
– Добавь к этому горячую воду и посчитай за все.
– Это обойдется тебе в двадцать пять центов.
– Они у меня найдутся. А когда вернусь после ужина, – добавил Хэп, – возьму бутылку лучшего виски из тех, что у тебя на полках. – Затем губы его сложились в слегка ироническую улыбку: – Ну а одеколона у тебя случайно нет?
– А кому он здесь нужен? – удивился тот. – Есть у меня немного жидкой мази с приятным запахом, но это, пожалуй, и все. Если, конечно, не считать сиреневой воды, которую я держу для наших дам, – вспомнил вдруг он. – Надеюсь, ты не начал душиться?
– Знаешь, иногда и мужику надоедает, что от него разит, как от лошади. Так что я, пожалуй, капну чуток сиреневой воды в свою ванну, – решил Хэп. – Моей маме всегда нравился запах сирени. – Затем, обведя присутствующих взглядом, он спросил: – Кто хочет высказаться на этот счет?
– Будь я проклят, если ты не собираешься за кем-то ухаживать, капитан.
– Ошибаешься.
– Пожалуй, у меня найдутся штаны твоего размера, – предложил кто-то из другого конца комнаты.
– Чистые?
– Ненадеванные, – заверил тот Хэпа. – Мне их на Рождество прислала мать.
– Джек, но твоя мамаша уже пять лет как померла, – напомнил ему кто-то.
– Ну и что, штаны все равно как новенькие. Говорю же, не носил я их. Когда я их получил, во мне было побольше весу, чем запомнилось маме, – объяснил, обращаясь к Хэпу, Джек. – Хочешь, примерь их. А если считаешь, что доллар – слишком много…
– Договорились, благодарю.
– Бритву и мыло принесу тебе в комнату, – сказал маркитант. – А горячей воды придется подождать.
– Принеси заодно и бутылку – на тот случай, если уже закроешься, когда приду с обеда.
– С тобой все в порядке, Хэп? – спросил вдруг маркитант. – Ты выглядишь, будто тебя с креста сняли. Может, тебе лучше пойти в комнату и малость передохнуть?
– Я чувствую себя нормально.
И Хэп поковылял на ненавистных ему костылях в снятую им комнату. До его слуха донеслись чьи-то слова:
– Никогда не думал, что увижу Хэпа таким калекой.
Он сцепил зубы и, преодолевая боль, продолжал идти дальше.
Спустя некоторое время он уже сидел в корыте и наслаждался приятной теплой ванной. Взгляд его остановился на бутылке виски на столе. За два цента он мог бы не откладывая, прямо сейчас, набраться в свое удовольствие и послать к черту этих Спренгеров с их обедом. Но тут он вспомнил об Энни Брайс, о том, как она стояла там, во дворе, и улыбалась. А потом ее образ растаял, и он вдруг увидел себя на крыльце той фермы в Техасе, а во дворе полоскались на ветру мокрые простыни.
7
Еще не было и шести, и Хэп хорошо это знал, но нужно было решать – или он немедленно отправляется к Спренгерам, или ждет назначенного времени в снятой им комнате, глядя на полную бутылку виски и борясь с соблазном опустошить ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38