— Не думаю, дедушка. Скорее, это мой отец гордился бы мной.
Себастьян сбросил руку старика и зашагал из комнаты. Д'Артан, мрачно задумавшись, наблюдал в окно, как его внук пересекал лужайку.
Вопль ярости сотряс тишину. Пруденс от неожиданности застыла. Книга соскользнула с коленей на пол.
— Пруденс! — За визгливым криком последовал рев. — Пруденс! Иди же оторви это проклятое животное от моего парика!
Глаза Пруденс испуганно расширились.
— Себастьян! — ахнула она.
Девушка подскочила со стула и бросилась по коридору к спальне тети Триции, высоко подняв юбки. Но не успела она добежать до двери, как котенок выпрыгнул из-за угла с париком в зубах. Его лапы скользили и разъезжались по вощеному полу. Выпустив когти в тщетной попытке замедлить скольжение и оставляя глубокие царапины на дорогом покрытии, он врезался в стену, окутавшись душным облаком ароматной пудры. Пруденс подхватила котенка на руки, отделяя спутанные пряди парика от цепких коготков, как раз в тот момент, когда разъяренная тетя, шурша шелками, вылетела из своей спальни.
Триция дрожащей рукой указала на Себастьяна, невозмутимо слизывающего пудру с лап.
— Это животное… это животное… это злобное создание… — ее голос сорвался до бессвязного шипения.
Триция отказывалась называть кота по имени или даже признавать, что оно у него есть.
Увидев, что истерика тети быстро приближается к обмороку, Пруденс подала ей потрепанный парик. В бессильной ярости женщина вырвала его из рук Пруденс. Ее глаза сузились.
— Мне следовало распорядиться, чтобы Фиш скормил это животное Борису, пока я была в Лондоне.
Пруденс спрятала кота за спину и простодушно проговорила:
— Тетя Триция, не хмурьтесь так. От этого появляются крошечные морщинки.
Лицо Триции моментально разгладилось и стало похоже на фарфоровую маску. Она потрогала нежную кожу под глазами кончиками пальцев с длинными крашеными ногтями и испустила вздох облегчения. Неосторожная гримаса не нарушила ее совершенства.
Забыв о котенке, Триция упорхнула в спальню.
— Войди, Пруденс. Ты можешь посмотреть, как я буду одеваться.
— Мое заветное желание, — мягко отозвалась девушка. Она поцеловала капризного котенка в нос, прежде чем отпустить его, и последовала за тетей.
В спальне витал приторно-сладкий запах пудры и сиреневой воды. Платья всевозможных цветов и оттенков устилали пол, словно беспомощные жертвы ужасного взрыва. Пруденс содрогнулась при воспоминании о подобной трагедии, произошедшей в ее жизни несколько лет назад. Она сняла кружевную нижнюю юбку с парчового пуфика и села у ног тети, подперев подбородок ладонью.
Девушка наблюдала, как Триция наносила краску из ламповой сажи на свои рыжие брови. Аккуратно выщипанная, изящная дуга бровей придавала ее тонкому лицу выражение постоянного удивления, но столь искреннего и естественного, сколь искусным было использование ею косметики. «Мое лицо — это холст, — любила говорить она Пруденс. — Мой долг — сделать из него незабываемое произведение искусства». Глядя на преображенное лицо тети, Пруденс соглашалась, что оно действительно было произведением искусства. Хотя Триция и использовала краски больше, чем Микеланджело, все же это делалось настолько осторожно и неуловимо, что она никогда не выглядела вульгарно, несмотря на модную в лондонских салонах аристократическую бледность.
— Знаешь, моя дорогая Пруденс, — сказала Триция, накладывая карминную краску на губы, — сегодня самый важный день в моей жизни.
— А я думала, что самый важный день в вашей жизни был, когда вы выходили замуж за виконта.
Тетя тяжело вздохнула.
— Ах, да, бедняжка Густав.
— Густав был немецким принцем, — напомнила ей Пруденс. — Виконта звали Бернаром.
Триция на мгновение растерялась, руки, застегивающие кружевной воротничок едва заметно дрогнули. Пруденс представила, как она мысленно загибает пальцы, подсчитывая количество своих бывших мужей.
Триция вскинула руки.
— Густав. Бернар. Какая разница? Прошлое, каким бы милым оно не было, есть прошлое. Сегодня мы встречаем моего нового жениха. — Она взяла Пруденс за подбородок своей мягкой белой рукой. — Он с нетерпением ждет встречи с тобой. Я заверила его, что ты не будешь нам в тягость после того, как мы поженимся. Я рассказала ему, как мой бедный Густав обожал тебя.
— Вы, должно быть, имели в виду бедного Бернара? Густава уже не было в живых, когда я переехала к вам. А Рутчер вовсе не обожал меня. Он просто терпел меня, потому что я вела счета и все домашнее хозяйство. Это Бернар обожал меня.
Триция склонилась к племяннице, коснувшись щекой ее щеки и слегка сжав плечи, всем своим видом показывая, что с удовольствием поцеловала бы ее, если бы этот поцелуй не повредил ее макияж.
— Я обожаю тебя. Ты так же дорога мне и надежна, как мой Борис.
Пруденс нахмурилась. Сравнение со слюнявым и безмозглым датским догом было, в лучшем случае, сомнительным комплиментом.
Триция прищелкнула языком.
— Ну-ну, дорогая, перестань гримасничать. Ты от этого не становишься привлекательнее.
Стук колес кареты о булыжную подъездную дорожку привел Трицию в состояние безумной активности.
— О, Боже! Это он! — Она набросила на плечи кашемировую накидку. — Почему бы тебе не припудрить эту твою… шевелюру? И поправь эти ужасные очки. Ты хочешь, чтобы он увидел, как ты щуришься?
Не дожидаясь ответа Пруденс, Триция вложила надушенную розочку себе за корсаж и выплыла из комнаты, приподнимая шуршащие юбки и открывая взору крошечные бантики на изящных туфельках.
Пруденс осталась сидеть, мрачно обозревая ряд безликих подставок для париков. Наконец, тяжело вздохнув, она поднялась. Девушка не могла выйти из депрессии, в которой находилась с той самой ночи, когда осмелилась перейти шотландскую границу в поисках котенка, словно тогда она переступила какую-то неведомую, запретную черту в своей собственной жизни. И дорога, лежащая перед ней, была невыносимо длинной, серой и безрадостной. Ее взгляд скользнул к окну, где из зарослей жимолости, вьющейся по оконной решетке, слышалось пение дрозда.
У окна четыре позолоченных херувима удерживали в пухлых ручках массивное трюмо. Пруденс печально смотрела на свое невзрачное отражение, и ей казалось, что их блестящие мордашки насмехаются над ней. Девушка стряхнула пудру со своей поплиновой юбки и приготовилась встретиться с очередным поклонником своей тети.
За семь лет, которые Пруденс провела в «Липовой аллее», она привыкла к нескончаемому параду престарелых герцогов и свергнутых принцев. У всех них были три отличительные черты: они были иностранцами, богатыми и преимущественно немощными. Триция тоже твердо следовала своим правилам: она никогда дважды не выходила замуж за мужчин из одной и той же страны. При этом она накопила солидное состояние и приобрела длинный перечень титулов: графиня, виконтесса, австрийская баронесса…
Если тетя предпочитала верить, что она выходит замуж по любви, то кто такая Пруденс, чтобы разубеждать ее в этом? Пожилые джентльмены уносили с собой в могилу воспоминания о счастливых днях, проведенных в объятиях нежно-любящей, красивой и молодой жены. Большинство из них были слишком близоруки, чтобы замечать вереницу любовников Триции. Пруденс оставалось надеяться, что этот был в состоянии ходить и не нес чепуху.
Девушка заправила в узел выбившуюся прядь волос и вызывающим жестом поправила очки.
— Идем, Пруденс. — Она присела в реверансе перед своим отражением. — Ты должна познакомиться со своим дядей. Я не сомневаюсь, что он будет просто обожать тебя.
Пруденс вышла на крыльцо. Послеобеденное солнце заливало подстриженную лужайку перед домом. Мимо нее прогрохотала карета, направлявшаяся к распахнутым воротам конюшни. Борис, хрипло лая, выплясывал возле колес. Кучер в приветствии приподнял перед девушкой свою широкополую шляпу. Пруденс прикрыла рукой глаза от слепящего солнца и огляделась в поисках тети.
Тетя Триция и мужчина стояли под тенистой ивой на повороте длинной подъездной дорожки. Мужчина опирался на трость, но, насколько могла разглядеть Пруденс, он не производил впечатление дряхлого старца. Он не был особенно высок, его стройная широкоплечая фигура подчеркивала утонченную грацию Триции. «Этот, должно быть, сохранился лучше других», — подумала Пруденс, подхватывая юбки и направляясь через лужайку.
Подойдя ближе, девушка увидела, что мужчина не носил парик. Его волосы были напудрены и заплетены в аккуратную косичку.
Смех Триции звенел как колокольчик. Ни один мужчина, подумала Пруденс, даже самый дряхлый старикашка не мог устоять перед очарованием этого смеха. Легкий ветерок игриво развевал юбки Триции. Она положила затянутую в перчатку руку на локоть мужчины и подняла голову, завороженная его взглядом. Низкий чарующий голос мужчины ласкал слух. Он наклонился и нежно коснулся губами ее губ. Пруденс юркнула за ближайшее дерево, не желая своим вторжением нарушать их очаровательное уединение.
В этот момент, неся перед собой серебряный поднос с бокалами, из дома появился старик Фиш. Голос Триции зазвенел.
— А вот и вино. А вон за тем деревом скрывается моя племянница.
Пруденс чуть слышно выругалась.
— Иди сюда, моя милая, — позвала Триция, — и присоединись к нашему торжеству. Надеюсь, оно будет первым, но не единственным торжеством для нас троих.
Она добавила вполголоса, обращаясь к своему избраннику:
— Моя племянница довольно застенчива. Можешь не обращать на нее внимания.
«А почему бы и нет? — подумала Пруденс. — Все так делали». Она сомневалась, что жених тети будет счастлив от соседства с незамужней племянницей. Девушка вышла из-за дерева на усыпанную гравием дорожку, усилием воли подавляя в себе желание пнуть камешек ударом ноги, как расшалившийся ребенок.
Незнакомец взял бокал вина с подноса и повернулся, чтобы поприветствовать Пруденс. Взгляд серых, как туманы Высокогорья, глаз остановился на ней.
Пруденс застыла, не в силах вымолвить ни слова приветствия, когда он галантно поклонился и поднес ее руку к своим губам. Самым страшным было не то, что перед ней стоял Ужасный Шотландский Разбойник Керкпатрик. И даже не то, что он собирался жениться на ее тете. Самым страшным было то, что он ее не помнил. Выражение его лица было учтивым, но равнодушным. Нежная улыбка сияла не для нее. Сердце Пруденс болезненно сжалось. Уж лучше бы кто-нибудь из его людей застрелил ее тогда, в хижине.
Триция, лучезарно улыбаясь, сжала в ладонях безвольно свисающую руку Пруденс и руку своего жениха.
— Ну, вот. Я знала, что вы понравитесь друг другу.
Он пробормотал что-то невнятное в знак согласия и отпил кларет.
— В конце концов, — продолжала щебетать Триция, — было бы трагично, если бы двое самых дорогих мне в мире людей не полюбили бы друг друга.
— Просто ужасно, — пробормотала Пруденс. Ее голос заставил мужчину вскинуть голову.
Вино выплеснулось из бокала на его белые чулки. Триция вложила в руки мужчины похолодевшие пальцы Пруденс.
— Я знала, что вы замечательно поладите, мой дорогой Себастьян и моя милая, милая Пруденс.
Себастьян встретился с ее глазами поверх парика Триции. Его взгляд был полон удивления. Трепетная волна пробежала по позвоночнику Пруденс. Как могла она помнить только экзотическую притягательность его глаз и забыть о парализующей опасности, таящейся в их дымчатых глубинах?
ГЛАВА 5
Себастьян не мог оторвать глаз от Пруденс.
— Себастьян, дорогой, передай, пожалуйста, масло. — Голос Триции напоминал назойливое зудение надоедливого комара.
Себастьян передал ей соусницу. Дюжина любопытных глаз уставилась на него. Он заставил себя переключить внимание на Трицию и поменял соусницу на масленку, слабо усмехнувшись.
— Прости, дорогая. Долгое путешествие спутало мои мысли.
Ему следует быть более осторожным, подумал Себастьян. Негоже, чтобы кто-нибудь заметил его напряженную заинтересованность чопорным созданием, сидящим на противоположной стороне стола. Он молча проклинал чрезмерное чувство гостеприимства Триции. Она пригласила не только соседствующего сквайра Блейка с его жеманной дочерью Девони, но также и шерифа графства, сэра Арло Тагберта, чтобы отпраздновать его приезд в «Липовую аллею». Если племянница Триции заговорит, то шериф отпразднует не только помолвку, прежде чем закончится этот нескончаемый ужин.
Себастьян сосредоточился на копченой сельди и занялся тем, что принялся изучать Пруденс из-под полуопущенных ресниц.
Морщинка тревожно пересекла его лоб. Под впечатлением рассказов Триции о своей незамужней племяннице, Себастьян ожидал встретить невзрачную старую деву. Но реальность превзошла его ожидания. Себастьян воскресил в памяти пленительный образ девушки, задыхающейся от страсти в его объятиях. И сейчас, глядя на строгую, безупречно владеющую собой юную леди, сидящую перед ним, он безуспешно пытался совместить два таких отличных друг от друга образа. Все равно, что наблюдать, как нежная насыщенная акварель повторяет резкие, но простые линии карандашного наброска. Эффект был раздражающим. Сам того не сознавая, Себастьян с силой сжал ножку своего бокала.
Каждый ее жест привлекал его, и он пытался отыскать хотя бы малейший намек на ту, другую девушку, которая преследовала его сны с той самой дождливой ночи.
Пруденс ела, склонив голову к тарелке, и, казалось, не замечала веселого течения разговора за столом. Она разрезала свою сельдь на крошечные кусочки, прежде чем отправить их в рот. Она ела так медленно, что Себастьян помимо воли стал считать про себя каждое жевательное движение, совершаемое ею. Иногда девушка на мгновение отрывалась от трапезы лишь для того, чтобы слегка поправить тяжелые очки. Ни одного лишнего движения, ни одного взгляда в его сторону.
Себастьян почувствовал, что несказанно злится. Да, она выглядит как испуганная гувернантка, по случаю большого праздника приглашенная за стол своих хозяев.
Густые волосы Пруденс были собраны в тугой узел на затылке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51