— Но даже тогда моя несчастная, уязвленная гордость не позволила признать, что она солгала мне. — Он слегка приподнял свой бокал. — Моя проклятая гордость.
Пруденс опустилась рядом с ним и положила руку ему на колено.
— Идемте со мной в Данкерк. Расскажите Себастьяну все, что только что рассказали мне. Он убежден, что вы покинули его мать. Что никогда даже не пытались помочь ей. Возможно, если вы расскажете ему, он поймет.
Мак-Кей печально взглянул на нее.
— Как могу я заставить его понять, если сам не понимаю? — Он покачал головой. — Нет, девочка. Уже слишком поздно для меня. Но не для тебя.
Он встал и тяжело подошел к большой конторке, захмелев от выпитого. Вытащив пергаментный сверток из ящика, Мак-Кей подал его Пруденс.
— Помилование парня. Его будут ждать в Лондоне через две недели, чтобы свидетельствовать против его деда перед Палатой Лордов.
Пруденс осторожно коснулась бумаги, словно могла обжечься.
— Я хотела, чтобы вы утаили это, — призналась она. — Но Себастьян был так долго лишен свободы. Сегодня я отдам ему его помилование. Даже если он предпочтет избавиться от меня, по крайней мере, он будет свободен.
Мак-Кей обхватил ее щеку дрожащей рукой. Пруденс не смотрела в зеркало с тех пор, как покинула Эдинбург. Она не имела представления о своем собственном перевоплощении под дикой, любящей лаской Себастьяна и гор. Ее волосы свободно и мягко ниспадали по спине. От влажного, туманного воздуха и физического труда на бледной коже лица появился здоровый румянец и, ее красота стала безупречной. Ветер придавал яркий блеск ее фиалковым глазам.
— Он — счастливый человек, — тихо сказал Мак-Кей. — Ты наконец стала такой красивой, какой ты должна быть, чего так боялась твоя тетя.
Пруденс сняла кошачий волос с его пледа. Ей больно было оставлять его одного, терзаемого виной и сожалениями. Ей хотелось поделиться с ним надеждой, поселившейся в ее сердце; радостью, живущей в ней, несмотря на страх.
Под вопросительным взглядом Мак-Кея она подошла к конторке, окунула перо в чернила и что-то написала на карточке. Затем вложила эту карточку ему в руку, привстала на цыпочки и с видом заговорщика что-то тихо прошептала ему на ухо.
Суровое лицо Мак-Кея осветила улыбка.
— Прекрасная мысль, девочка. Я завтра же пошлю за своей швеей.
Пруденс запрятала помилование себе в шаль.
Мак-Кей взял кошку на руки и последовал за ней к двери. У самого выхода девушка остановилась.
— Скажите мне, лаэрд Мак-Кей, — спросила она серьезно, — вы просили моей руки, чтобы спасти Себастьяна, или вы, действительно, хотели на мне жениться?
Серо-зеленые глаза кошки, не мигая, оглядывали Пруденс. Мак-Кей склонил голову.
— У Беллы и у меня нашлось бы для тебя место в наших сердцах, если бы ты захотела остаться.
Пруденс благодарно сжала его руку и побежала через лужайку. Мак-Кей печально смотрел ей вслед, пока она не скрылась среди деревьев, затем спрятал лицо в мягком мехе Беллы.
Пруденс неслась через лес, опасаясь затеряться во мраке. Редкие пятна лунного света дрожали на земле, освещая камни и раскидистый папоротник. Толстая полевка выскочила у нее из-под ног и, испуганно пискнув, юркнула в норку среди камней.
Пот застилал глаза; от быстрого бега прерывалось дыхание, но с каждым шагом крепла надежда на счастливый исход дела для Себастьяна.
Пруденс прижала его помилование к груди. Радость сделала ее неосторожной. Она споткнулась о корень и упала на живот, но еще крепче прижала к себе драгоценную бумагу. Девушка поднялась на ноги и продолжила свой стремительный бег.
Она выскочила из леса на луг. Полная луна посеребрила траву. Рыжий олень поднял голову от журчащего потока, роняя с морды капли воды. Спокойным взглядом влажных карих глаз грациозное животное проводило обезумевшую от счастья Пруденс, стремительно пробежавшую по лугу.
Крупные звезды усыпали чернильное покрывало неба ледяными осколками. Они казались такими близкими, что Пруденс могла бы поклясться, что без труда дотянется до них рукой и зачерпнет горсть. Туман холодил ее кожу своим влажным прикосновением. Даже он сейчас казался ей приветливым. Она шла домой. Домой в Данкерк. Домой к Себастьяну.
Пруденс вбежала во двор и резко остановилась. Ледяной ужас участил ее пульс и замедлил дыхание.
Одинокий свет горел в окне башни. Он резко выделялся на фоне кромешной темноты, нарушая гармонию ночи.
Пруденс нетвердо шагнула вперед, затем снова остановилась, покачнувшись на краю уродливой дыры в земле, где когда-то был зарыт сундук Себастьяна.
ГЛАВА 31
Обтянутый кожей сундук лежал на земле, словно раненое животное. Лезвием лопаты были сбиты петли и расколота крышка. Железный замок был выворочен одним яростным ударом или точным пистолетным выстрелом. Пруденс понимала, что если у нее осталась хоть капля разума, ей следовало бы повернуться и бежать, бежать, не останавливаясь, до самой Англии.
Но что-то удерживало ее. Глядя вверх на башню, она сделала один шаг, затем другой, загипнотизированная холодным свечением башенного окна. Он осквернял темноту, портил бархатную красоту ночи, сжигал ее надежду дотла.
Главная дверь была слегка приоткрыта. Она проскользнула в щель, затаив дыхание.
Следы их занятия любовью виднелись тут и там по всему холлу: смятые одеяла; угасающие огоньки на каминной решетке; опрокинутый графин, лежащий в золотистой лужице эля. После этих теплых, восхитительных часов прошла, казалось, целая вечность.
Кот Себастьян свернулся на теплых камнях очага. Он поднял сонную мордочку и с любопытством посмотрел на хозяйку.
Взгляд Пруденс метнулся вверх, к узкой полоске света на лестничной площадке. Он манил ее вперед, и перепуганная до смерти женщина, неслышно ступая, поднялась по лестнице к двери башни.
Она шагнула в этот свет, сжимая помилование в руке.
Себастьян полусидел на подоконнике спиной к ней. Он повернулся на звук ее шагов. На миг в чертах лица мужа Пруденс уловила невероятное сходство с другим мужчиной. Но вот это сходство исчезло, и она обвинила в этом игру неровного света факела.
Себастьян вытянул руку и издевательски улыбнулся. Тонкий ручеек камешков и песка заструился между его пальцев, со стуком рассыпаясь по каменному полу.
— Наше совместное будущее, моя дорогая.
— Пруденс неимоверным усилием сдержала дрожь в голосе.
— Будущее должно строиться на более крепком основании, чем камни… или золото.
— Слова настоящего оптимиста. — Он встал и вытер руку. — Все это ведет к одному концу, не так ли? Как и у нас.
— Слова настоящего фаталиста.
— Или реалиста.
Свет факела позолотил его спутанные волосы. Себастьян подошел к ней с ленивой грацией. Все движения его были замедленными, плавными. Его серые глаза были пронзительными, как стрелы. «Опий», — вспомнила Пруденс.
— Совершенно верно, дорогая, — насмешливо сказал он, словно читая ее мысли. — Боюсь, ты просчиталась. Такое мизерное количество опия делает меня лишь слегка подвыпившим. Когда мы жили в Париже, мой дед кормил меня опиумом, как конфетами.
Она содрогнулась перед осознанием такого падения, такого бессердечного, преступного отношения к внуку со стороны д'Артана и опустила глаза, понимая, что ее сочувствие еще больше разъярит его.
Себастьян потянулся и закрыл дверь.
— Где ты была, моя Пруденс? Ходила выпить чаю со своим женихом?
Он стоял прямо перед ней, тепло его дыхания касалось ее виска.
— Прости, — пробормотала она. — Мне не следовало усыплять тебя. Это было ошибкой.
— Аu contraire, ma cherie. — Его голос был задумчивым, почти нежным. — Это было великолепно. Я говорил тебе когда-нибудь, как восхищаюсь твоим умом?
Себастьян погрузил руки в ее волосы, обхватил голову и приподнял вверх. Она закрыла глаза, не смея противиться силе, скрытой в этих изящных руках.
— Даже когда ты выдала меня Тагберту, одна частичка моего «я» склонилась перед тобой и крикнула: «Браво! Какая она сообразительная! Какой ум! Какая смелость! Она видит, что надо сделать и делает это!»
Ее глаза распахнулись. Пруденс попыталась высвободиться из его рук, но его пальцы еще крепче вцепились в ее волосы.
— Прекрати насмехаться надо мной! — вспылила она.
Себастьян по-детски невинно заморгал.
— У меня же нет мозгов. Ты же должна помнить, что я лишь невежественный горец. Я даже не умел читать и писать почти до двадцати лет. А правописанию я так и не научился. — Он прижался губами к ее волосам и прошептал. — Я нахожу твое совершенство экзотичным и эротичным. — Его язык коснулся розовой раковины ее уха, обжигая пламенем. — Золото, Пруденс. Где оно? Ты отдала его Мак-Кею? Или у тебя в запасе есть другой обожатель? Премьер-министр Питт, возможно? Начальник тюрьмы?
Пруденс прижалась лбом к его груди. Мозг ее слабо работал, и тело отказывалось подчиняться разуму, когда губы так сладко ласкали волосы на затылке; согнутая в колене нога так небрежно втиснута между ее ног… Себастьян все еще тешил надежду, что она спрятала золото, чтобы досадить ему. Но что же он сделает с ней, когда узнает, что оно потеряно навсегда?
— Золото? — весело спросила она. — Какое золото?
Себастьян не удостоил ее ответом. Он приник губами к пульсирующей жилке у нее на шее. Пруденс не могла вынести его обманчивой нежности, чувствуя, как гнев кипит в нем.
Она толкнула его в грудь кулачками.
— О, ради Бога, перестань мучить меня! Я отдала твое бесценное золото бедным детишкам в деревне Джейми. Мне было противно видеть, как ты используешь меня, чтобы ублажить свои алчные амбиции. Я раздала его и рада, что сделала это. И я снова сделаю это, если придется!
Пруденс посмотрела ему в лицо, вызывающе вздернув подбородок. И только нервное подергивание губ выдавало ее смятение и боль.
Себастьян притих. Приглушенное фыркание вырвалось у него, затем еще одно. Пруденс несмело шагнула вперед, испугавшись, что ярость может задушить его. Он небрежно отмахнулся от нее, и грубый смех вырвался из его горла. Покачнувшись, Себастьян прислонился к столбику кровати и согнулся, схватившись за живот. Он смеялся над своей глупостью, злые слезы текли по его щекам. Пруденс попятилась к двери. Быть может, он тронулся умом от опия? Она читала о таких случаях. Возможно, шок от потери был слишком велик?
— Как забавно, — выдохнул он. — Как умно. Все золото, добытое годами грабежа на дорогах, отдать нуждающимся. Бьюсь об заклад, вы с Мак-Кеем здорово посмеялись над этим. Кажется, я оказался снова с тем, с чего начал. В Данкерке. Нищий. С единственной одеждой, которая у меня на плечах.
«И со мной». Ей так хотелось произнести эти слова вслух. Но если Себастьян снова начнет смеяться, она знала, что не сможет удержать горьких слез, жгущих ее глаза.
Пруденс сжала руку, сминая дорогую бумагу. Она бессмысленно смотрела на пергаментный сверток с королевской печатью, только сейчас вспомнив о помиловании.
Она пересекла башню и ткнула рулончиком кремовой бумаги Себастьяна в грудь.
— Не только с одеждой на плечах. Теперь ты имеешь намного больше. У тебя есть твоя свобода.
Последние следы веселья исчезли с его лица. Себастьян взял бумагу из ее рук и поглядел на королевскую печать, не разворачивая свертка.
— Моя свобода? — Он насмешливо вскинул бровь. — Вы имеете в виду вашу свободу, герцогиня?
Протестующий крик вырвался из ее горла, когда Себастьян разорвал помилование пополам.
— Без золота я стою куда больше мертвый, чем живой. Наверняка, вы с твоим бесценным Мак-Кеем рассчитали это.
Пруденс попятилась от него, осознавая, что не хочет оставаться в башне наедине с этим незнакомым человеком. Она даже не была уверена, кто он.
Себастьян медленно надвигался на нее, глаза его гневно сверкали, но затвердевшие черты лица осветила ангельская улыбка.
— Ты должна мне тридцать тысяч фунтов, дорогая.
— Ты, конечно же, шутишь.
Пруденс обессиленно прислонилась к стене. Себастьян прошел мимо нее к сундуку, вытащил чернила и перо и разложил их на подоконнике.
— Сколько составляет твой ежегодный пенсион?
— Десять тысяч фунтов.
— Математика всегда давалась мне лучше, чем правописание. — Он нацарапал что-то на обратной стороне помилования, затем поднял его вверх, весело ухмыляясь. — Через три года ты полностью освободишься от меня. Уверен, Мак-Кей подождет. Он проявил себя весьма терпеливым мужчиной. Если, конечно, доживет до того светлого дня.
Пруденс насторожилась.
— Ты, определенно, сошел с ума.
— Мы не должны забывать о многих твоих умениях, а с этой минуты, и обязанностях: ведении счетов, вышивании, уборке замка… — Себастьян изогнул бровь в дьявольской издевке. — Есть еще более быстрый способ расплатиться со мной. Сколько, по-твоему, ты стоишь за ночь, дорогая?
Он развел руками.
— У тебя так много возможностей. Будем назначать сумму за каждую ночь или за каждый раз? Без сомнения, ты захочешь, чтобы я принял в расчет то, что уже было между нами. — Он преувеличенно тяжело вздохнул. — Я буду щедрым и накину несколько лишних фунтов за первый раз. Большинство джентльменов поступило бы так же.
Изумленно приоткрыв рот, Пруденс кругом обошла сидящего перед ней мужчину, глядя на него во все глаза. Она не могла поверить в то, что слышала, не могла постичь безжалостности этого человека. Он так настойчиво стремился свести каждый момент нежности между ними к бумажным фунтам и холодным шиллингам…
Себастьян пощекотал пером кончик носа.
— Я не уверен насчет сегодняшнего дня. Следует ли мне заплатить за него половину? — Он бросил на нее провоцирующий взгляд. — Или вдвойне?
Горячая краска залила щеки Пруденс. Ее первым порывом было желание ударить его так сильно, чтобы вогнать это перо прямо в его глотку. Но интуиция и здравый смысл остановили ее. Себастьян был в ярости. Но чем безумнее он становился, тем сильнее пугало ее его напускное веселье. Сколько раз приходилось ему скрывать свою злость? Он не мог показать своего раздражения или ярости перед отцом и научился смеяться ему в лицо, еще больше распаляя необузданный гнев Брендана Керра.
Она, возможно, не умела играть в «фараона», но знала, как спровоцировать мужчину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51