Этот недостаток характера может быть исправлен, если…
Прежде чем она успела договорить, Себастьян наклонился и мягко поймал ее нижнюю губу зубами. Тихий вскрик был заглушен ловким вторжением его языка. Рука сжала ее подбородок, удерживая рот девушки открытым до тех пор, пока у нее не осталось ни сил, ни желания сопротивляться. Затем его пальцы скользнули вокруг шеи к затылку в нежнейшей ласке. Язык Себастьяна тщательно исследовал ее губы и погрузился глубже.
Пруденс почувствовала на себе тяжесть его разгоряченного тела. Ей бы следовало отстраниться. Порядочные женщины так не целуются. Но почему-то то, как этот мужчина захватил и ласкал ее рот, было не отталкивающим, а пленительным. Она робко ответила на призывные движения его языка.
Разбойник застонал, словно от мучительной боли, запутавшись в ее волосах своими сильными пальцами.
Пруденс отпрянула назад, внезапно вспомнив о его сломанной лодыжке.
— Я делаю вам больно?
— Ага, девочка. Ты убиваешь меня, и мне это нравится.
Восхищение Себастьяна усилилось, когда он понял, что ее еще никогда не целовали. Он находил невинность девушки очаровательной, ее робкий отклик безумно чувственным и непосредственным. Его мысли метнулись к тем вещам, которым бы он так хотел научить ее.
Мужчина целовал Пруденс до тех пор, пока она не стала задыхаться. Она не могла сказать точно, когда один поцелуй заканчивался, а другой начинался. Этот мужчина был прирожденным грабителем, крадущим ее дыхание и волю с каждым мучительно-сладостным движением языка. Ему не нужны были ни пистолеты, ни шпаги, чтобы подчинить ее своей власти и заставить следовать за собой.
Когда охватившая ее тело сладостная истома протянула свои цепкие щупальца к низу живота, Пруденс приняла приглашение Себастьяна исследовать его рот своим языком, и, вначале стыдливо, а затем со все возрастающей настойчивостью, она приникла к его теплым губам, стремясь полнее утолить свой голод.
Пруденс не сознавала, что ее капитуляция делала с Себастьяном, как прикосновения ее языка к его собственному доводили его до безумия. Единственное, что она могла осознать в этот момент, — это только свою слабость и беспомощность в его объятиях.
Котенок Пруденс, возмущенный отсутствием внимания к себе и заботы со стороны хозяйки, незаметно покинул ложе и свернулся клубочком у очага.
Себастьян воспользовался возможностью и, скользнув рукой по груди девушки, нежно обхватил ее податливое тело, почувствовав, как оно затрепетало от его прикосновений. Кончики его пальцев отыскали упругую вершину под тонкой тканью рубашки. Себастьян слегка сжал набухший бутон груди, возбуждая девушку нежными искусными ласками.
Эти ласки лишали Пруденс способности здраво мыслить. Никто к ней раньше так не прикасался. Пруденс своим затуманенным сознанием не сразу определила источник этого нового для нее, пьянящего наслаждения, охватившего сладостной волной каждую клеточку ее тела. Она и понятия не имела, что прикосновения мужчины могут быть такими желанными.
От внезапного стыда жарко запылали щеки. Разве порядочные девушки так ведут себя? Он решит, что она такая же бесстыжая потаскушка, как Девони Блейк. Чувство вины и паника заглушили ее наслаждение. Пруденс увернулась от губ мужчины и уперлась руками ему в грудь.
— Пожалуйста, перестаньте. Умоляю вас.
Себастьян поднял голову. Его пальцы застыли в своих сладостно-мучительных движениях, но рука по-прежнему нежно сжимала ее грудь. Несколько долгих секунд Пруденс слушала прерывистое дыхание мужчины, прежде чем нашла в себе смелость повернуться к нему. Она почувствовала напряжение его лица и твердость оценивающего взгляда. Быть может, он решил, что она дразнит его?
— Вы сказали, что не причините мне боли, — прошептала девушка.
Его губы нежно коснулись ее шеи, мочки уха.
— Так больно?
Большой палец погладил вершину груди.
— Или так?
Пруденс выгнулась, не в силах скрыть трепет наслаждения.
— Нет… да. Я не знаю. Я просто хочу, чтобы вы остановились.
Себастьян легонько дунул ей в ухо.
— Зачем ты пришла сюда со мной?
— Не для этого.
— Ты так уверена?
Мысли Пруденс были такими путаными, а ощущения так новы для нее и остры, что она уже не была уверена в своих истинных желаниях.
— Я пришла, потому что вы нуждались в помощи.
Это прозвучало неубедительно даже для нее самой.
Себастьян покачал головой.
— Ты пришла, потому что тебе было скучно. Потому что уже давно в твоей жизни ничего не происходило. Я разглядел твое лицо под дождем, видел голод в твоих глазах.
«Это не так!» — хотелось ей крикнуть в ответ. Этот мужчина причинил ей боль уже только тем, что угадал правду, в которой Пруденс боялась признаться даже самой себе и поэтому так яростно отвергала.
Она вновь попыталась отвернуться, но он поймал ее рукой за подбородок.
— Такой женщине, как ты, не понадобилось бы много времени, чтобы устать от щеголей в бархате и кружевах, в напудренных париках и с изящными манерами. Они посвящают тебе стихи, но слишком робки и хорошо воспитаны, чтобы поцеловать тебя так, как тебе хотелось бы.
Пруденс облегченно расслабилась. Он ошибался. Он ничего не знал о ее жизни.
Себастьян отстранился, почувствовав, как она задрожала. Вначале он испугался, что довел ее до слез. Но вот с губ девушки сорвался сдавленный смех.
Пруденс смеялась от души, сквозь смех произнося какие-то слова.
«Что там лепечет эта девчонка?» — с раздражением подумал Себастьян. Он был не из тех мужчин, которые выслушивают от женщин всякие глупости. Но он бы с радостью слушал ее болтовню, если бы смог стащить нижнюю юбку с ее стройных бедер и снять через голову сорочку. Себастьян зарылся лицом в мягкую, блестящую массу ее волос, соблазненный таким видением. От них исходил дурманящий аромат лилий после дождя.
«Тебе не нужна поэзия, Пруденс. Ты — сама поэзия».
Она лежала под ним очень тихо. Ее руки слегка сжимали плечи мужчины, ни притягивая ближе, ни отталкивая.
Себастьян знал, что должен принять решение. Сломанная лодыжка не помешает ему овладеть этой прелестной девушкой, если он этого захочет.
По правде говоря, в осуществлении этого желания его не остановила бы даже сломанная шея. И все же, в глубине души его страсть боролась с его измученной совестью.
Себастьян обещал не причинять ей боли. А он был достаточно мудр, чтобы понимать, что некоторым женщинам обольщение могло причинить такую же боль, как и насилие. Если утром он отошлет ее домой с чувством стыда за то, что безрассудно отдалась незнакомцу, цена ее приключения в грозовую ночь может быть слишком высока. И потом, для женщины всегда существует риск забеременеть и родить внебрачного ребенка. Ублюдка. Как и он сам. Себастьян знал способы уменьшить этот риск, но его страсть к этой девушке была так сильна, что он не мог доверять себе в этом. Себастьян поднял голову.
— Позволила бы ты мне, — спросил он серьезно, — снять с тебя всю одежду и прикоснуться руками и губами к твоему обнаженному телу, если бы я пообещал не делать ничего другого?
— Я бы предпочла, чтобы вы не делали этого. Но, спасибо вам, сэр, за то, что спросили.
Он отстранился от девушки со стоном отчаяния. Каждая клеточка, каждый мускул его утомленного тела болели, а невозможность обладать столь желанной для него женщиной лишь усиливала его страдания.
Пруденс коснулась его руки.
— Я, действительно, очень признательна. Вы очень добры ко мне, что не…
Себастьян положил руки под голову и пробормотал:
— Оставь свою признательность при себе до тех пор, пока у тебя уже не будет в ней нужды.
Девушка замолчала. Ее слова благодарности лишь увеличивали раздражение Себастьяна.
— О, давай, продолжай говорить, хорошо? Говори о чем-нибудь. О чем угодно. Предпочтительно, о чем-нибудь чертовски неприятном, чтобы отвлечь мои мысли от… моей сломанной лодыжки. Говори о волосатых монахах, дохлых лягушках. Процитируй, наконец, что-нибудь из Шекспира.
— Почему вы грабите? — задумчиво спросила Пруденс.
— Почему вообще грабят? Из-за денег.
— Денег для чего?
Себастьян открыл было рот, чтобы ответить что-либо дерзкое, и был удивлен не меньше, чем она, когда выплеснулась правда.
— Чтобы выкупить назад землю моего отца и фамильный замок у негодяя Мак-Кея, который украл их.
Девушка приподнялась на локте. Он мог едва различить в темноте очертания ее фигуры, но интерес и любопытство девушки были просто осязаемы. Он осознал, что сейчас сказал ей больше, чем говорил тем мужчинам, которые были вместе с ним в течение последних семи лет.
— Как вы потеряли свою землю? — спросила она.
— Удача не навещала нашу семью. Мой дед связал свою судьбу с красавчиком принцем Чарли в сорок шестом. Когда он был разбит, английская корона лишила нас всех наших титулов. Мак-Кей забрал землю. Когда мой отец умер, Мак-Кей взял и замок.
— А вы никогда не задумывались о том, чтобы честно трудиться?
— Однажды. Когда я был моложе и глупее, чем сейчас. Но когда ты приходишь с Высокогорья, жители равнины плюют на тебя. Я не мог позволить себе закончить образование. Что мог я делать? Я мог грабить, запугивать людей до смерти. Так что, я прекрасно воспользовался своими талантами.
— Но, быть может, у вас достаточно денег, чтобы купить другой замок?
— Я хочу свой замок. Данкерк был единственной гордостью моего отца. Я сделаю все, чтобы вернуть его назад.
Тоскливые нотки послышались в ее голосе.
— Вы, должно быть, очень любили своего отца?
Себастьян закрыл глаза.
— Я ненавидел этого негодяя. Каждую секунду я желал ему смерти. — Он зевнул. — Спокойной ночи, мисс Пруденс.
Пруденс долгое время молчала.
— Спокойной ночи, мистер… Ужасный.
Она натянула одеяло на них обоих.
— Вам следует быть осторожнее. Грабеж — опасное занятие. Рискованное не только для вашей шеи, но и для души.
Он приоткрыл один глаз.
— Ты бы плакала, если б меня повесили?
— Думаю, что да.
— Тогда я буду проявлять большую осторожность, чем прежде.
Себастьян отыскал руку девушки и положил на свою грудь, словно определяя ей там место.
Пруденс долго лежала без сна, глядя в потолок, пока монотонный шум дождя и ровное биение сердца разбойника под ее ладонью не убаюкали ее.
Проснувшись, Себастьян обнаружил себя лежащим в потоках яркого солнечного света, затопивших всю хижину. На миг он подумал, что находится в спальне лондонского дома своей любовницы. Но где же бархатный полог кровати, роскошная мягкость пуховых подушек, гладкие, холодные мраморные стены? Его любовница терпеть не могла солнечного света и держала тяжелые портьеры задернутыми до середины дня.
Он протер сонные глаза, огляделся и изумленно улыбнулся. Пруденс подперла рапахнутую дверь ржавой кочергой и сорвала толстую мешковину с окон. Ласковый ветерок приносил с улицы пьянящий запах мокрой земли, аромат жимолости и умытой дождем зелени. Утренний луч пробрался даже по дымоходу и осветил идеально чистый очаг. Крошечная хижина сияла чистотой. Себастьян не сомневался, что он единственный здесь остался самым грязным.
Метла в руках Пруденс выглядела, скорее, как ведьмино помело, неведомым образом оказавшееся здесь, чем как предмет, предназначенный для наведения порядка в доме. Ее котенок, забавно подпрыгивая, ловил пылинки, мечущиеся в солнечных лучах. Себастьян заложил руки за голову, с удовольствием наблюдая за плавными, грациозными движениями девушки, сметающей пыльную паутину с потолка.
Она увлеченно работала, напевая что-то веселое себе под нос. Солнечный свет, пронизывая тяжелый каскад ее волос, придавал им редкий оттенок червонного золота. На ней по-прежнему были лишь сорочка и нижняя юбка. Когда девушка прошла мимо двери, солнце высветило ее длинные, стройные ноги и округлые бедра. Острая горечь сожаления пронзила Себастьяна, и он тихо выругался. И что на него нашло? Почему он был таким милосердным прошлой ночью? Не следуя взглядом за Пруденс, он умерил свое вожделение, чувствуя странную удовлетворенность от того, что бесстыдно не воспользовался доверчивостью девушки.
Пруденс заставила его сожалеть о том, что он был сыном грубого лаэрда-горца, а не сыном арендатора. Как прекрасно было бы, просыпаясь каждое утро, наблюдать такую милую сцену: сверкающий чистотой домик; напевающая, веселая жена. Нетрудно было представить троих или четверых малышей, цепляющихся за юбку Пруденс.
При мысли о детях его лицо потемнело. Женщина, на которой он собирался жениться, была молода и очень богата и вряд ли смогла бы отличить один конец метлы от другого. И она не захочет испортить талию, вынашивая его детей. С этой мечтой было покончено, и лучше о ней забыть. Только Данкерк имел теперь для него значение.
— Если бы я проспал дольше, то ты бы уже, наверное, повесила занавески и взялась вязать салфетки.
Его голос прозвучал резче, чем ему того хотелось. Пруденс резко обернулась, со стуком уронив метлу. Тонкая паутинка слетела вниз и легла поверх ее волос.
Девушку удивило то, что он так сердито смотрит на нее из-под насупленных бровей. Она примирительно пожала плечами.
— Уборка — привычное для меня занятие. Моя мама умерла молодой. Я заботилась об отце, когда он жил в Лондоне. Она сделала шаг к стулу, на котором висело ее платье.
— Как ваша лодыжка?
— Все еще сломана. Моему человеку, Тайни, придется потрудиться, прежде чем вправить ее на место.
Себастьян попытался сесть, поморщившись от острой боли.
— Я надеялся, что тебя уже не будет, когда я проснусь.
Пруденс неуверенно обвела рукой хижину.
— Здесь было так много пыли. Я решила, что следует хоть немного навести порядок.
— Уверен, что Тайни по достоинству оценит это, когда будет пить свой вечерний чай. Но теперь тебе лучше уйти. Он немного непредсказуем. Он может нечаянно покалечить тебя.
Растерянная улыбка появилась на губах Пруденс. Заявлению о том, что ее мог терзать кто-то, по имени Тайни, недоставало подлинной угрозы. Девушке хотелось, чтобы он перестал так сердито смотреть на нее. Она должна была что-то сделать, чтобы он взглянул на нее так же нежно, как прошедшей ночью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51