Себастьян снял с себя бриджи и предстал перед ней обнаженным. Скачущие языки пламени окрасили его кожу в бронзовый цвет. Она никогда еще не видела его таким смущенным. Здесь, среди руин своего детства, он сбросил с себя все маски, в плену которых провел большую часть своей жизни. И сейчас Себастьян не был ни разбойником, ни джентльменом, ни шотландцем. Он был просто мужчиной, могущественным и, в то же время, ранимым в своем чувстве к ней. И сегодня он был ЕЁ мужчиной.
Себастьян опустился на нее своим телом, и Пруденс потянулась к нему, упиваясь им, страстно желая открыться навстречу ему и впустить его глубоко в себя. Ее пальцы пробежали по его восставшей плоти, восхищаясь силой желания.
Себастьян не мог устоять против ее пылкого призыва. Вся его решимость любить ее медленно, сначала доставить наслаждение ей и только потом утолить свою страсть, растаяла, когда ее гладкие бедра раздвинулись одним чувственным, соблазнительным движением, приглашая разгадать скрытые тайны ее женского естества.
Себастьян поднял вверх ее рубашку дрожащими руками и коснулся живота.
— Ты такая восхитительная.
Его чуткие пальцы пробежали по ее телу и остановились там, где под тонкой тканью поднималась упругая грудь, увенчанная бутончиками розовой сборчатой плоти.
Себастьян толчком вошел в нее, заполняя ее зовущие глубины жаром своего неистового желания. Его страсть к этой женщине можно было сравнить с безудержной, не ведающей контроля стихией, мечущей громы и молнии.
Сегодня Пруденс управляла бурей, освобожденная от стыда и страха за будущее. Она вбирала в себя пламенную энергию этой бури, не пытаясь укротить ее порывы. Ее бедра двигались в едином ритме с ним, допуская его глубоко в самый таинственный, самый сокровенный уголок своего тела. Она впервые открыла для себя удивительное чудо чувствовать его внутри себя.
Пруденс обняла руками спину Себастьяна, наслаждаясь ощущением его взбугрившихся мускулов, напряжением тела, углубляющимися и ускоряющимися толчками. Ее стоны слились с его восторженными хриплыми выкриками.
Себастьян почувствовал, как наслаждение его возрастает, достигая неведомых вершин удивительно быстро. Он обещал доверившейся ему женщине любовь без нежелательных для нее последствий, но его страсть к ней была так огромна, что уже не было сил остановиться. Настойчивый внутренний голос побуждал его остаться глубоко внутри ее лона, выплеснуть в него семя и навсегда привязать к себе своим ребенком. Но ребенок не удержал его мать от рокового шага в небытие. Солнце ласкало округлость ее живота, когда она шагнула из окна и исчезла из его жизни навсегда. И Себастьян не хотел, чтобы его любовь к Пруденс была омрачена чувством вины перед ней за свое безрассудство. За миг до логического завершения акта он оттолкнулся от нее. Она протянула к нему руки, и он упал рядом, зарывшись лицом в ароматные пряди волос.
Себастьян оперся на локоть и любовался спящей Пруденс. Она полулежала на животе, ее мягкие ягодицы прижимались к его животу, а руки, как у ребенка, были сложены под щекой. Даже во сне она была неотразима.
Он протянул руку и отвел волосы с ее лица. Легкий румянец играл на скулах. Веера темных ресниц чуть подрагивали, затеняя нежную кожу под глазами. Губы, все еще припухшие от его поцелуев, были приоткрыты.
Она спала крепким сном удовлетворенной в своих желаниях женщины, пресыщенной и обессиленной ночью любви.
При воспоминании о ночном безумии Себастьян вновь почувствовал возбуждение. Его страсть становилась диким, неукротимым зверем, когда дело касалось Пруденс. Он прижался к теплым, манящим изгибам ее тела, наслаждаясь каждой минутой близости с нею. Она пошевелилась, тихо застонав. Быть может, она видела его во сне? Ему хотелось владеть ее мыслями, ее снами, ее телом. Но сейчас приходилось довольствоваться только тем, что было в пределах его досягаемости.
Как истинный вор, он вошел в нее сзади, лаская и дразня до тех пор, пока не почувствовал отзывчивости ее тела и не услышал страстные призывные крики, рвущиеся из ее горла. С деликатностью, о которой он забывал, забираясь в карман или стаскивая кольца с пальцев леди, Себастьян погрузился в ее жаждущее тело. Сокровище, извивающееся от восторга в его руках, стоило золота всего мира. И никогда обладание золотом не доставляло ему такой чувственной радости.
Краткое мгновение Себастьян лежал неподвижно, купаясь в очаровании ее трепетного тепла. Ее пальцы сжимали одеяло, тело напряглось, ожидая движения. Женщина изогнулась навстречу ему с приглушенным стоном.
Себастьян прижался губами к ее уху.
— Тише, детка, — прошептал он. — Это всего лишь Ужасный Шотландский Разбойник Керкпатрик насилует тебя.
Он удерживал себя под контролем, что прежде казалось ему невозможным. Протянув руку, он ласкал пушистые завитки между атласных бедер до тех пор, пока ее тело не сотрясла дрожь желания.
Тягостный вздох сорвался с губ Себастьяна, и он отстранился от нее, предчувствуя скорую развязку. Он надеялся, что Пруденс проснется, гадая, было ли это наяву, или ей приснился еще один восхитительный сон.
Когда отрезвляющая прохлада холла развеяла чувственную пелену, затуманившую сознание, Себастьян натянул одеяло ей на плечи. Для Триции он обычно находил любой предлог, чтобы улизнуть после их бурных любовных утех. Мысль о том, чтобы оставить Пруденс, была кощунственной.
Себастьян даже немного надеялся на то, что Мак-Кею откажут в помиловании для него. Тогда появится предлог удерживать ее в Данкерке. Но без помилования какую жизнь сможет он ей предложить? Листки с его портретом расклеены по всему Эдинбургу и Глазго. Ему некуда было бежать, негде спрятаться. Даже скрываясь в глуши Стратнейвера, он не был застрахован от неожиданных встреч с законом. И это был лишь вопрос времени: когда власти схватят его. Или д'Артан. Джейми сообщил, что люди его деда становятся все настырнее с каждым днем.
Пруденс придвинулась к нему в поисках тепла. Ему не следовало брать ее в свою постель, запоздало подумал Себастьян. Ему нужно было отослать ее назад в Англию и предоставить возможность сэру Арло Тагберту или какому-то другому чистенькому молодому человеку, не запятнавшему свою честь нарушениями закона, добиться ее любви. Человеку, который мог ей предложить приличный дом и благородное имя. Человеку, подобному Киллиану Мак-Кею.
Вздохнув, Себастьян сунул руку под одеяла и извлек сигару. Это было последнее, что осталось от его роскошной жизни в «Липовой аллее», и он берег ее для особого случая. Такого, как последнее желание перед тем, как он будет повешен.
Себастьян покрутил сигару под носом. Аромат дорогого табака и тонкая бумага, казалось, были не к месту в этом примитивном старом холле, броско выделяясь своим аристократическим изяществом и красотой среди серых камней так же, как и Пруденс.
Прислонившись плечом к очагу, он зажег тонкую сигару и наблюдал, как дым, клубясь, растворяется в темноте.
ГЛАВА 30
Киллиан Мак-Кей поднимался вверх по скользкому склону, радостно внимая щедрым обещаниям ранней весны, вслушиваясь в ликующие трели дрозда. Гроза прошлой ночью расчистила небо от туч. Сверкающий диск солнца притирал заспанный глаз плывущими по лазурному покрывалу неба облаками. Мягкий ветерок шевелил верхушки сосен в ущелье внизу, донося до него пленительный аромат прелой листвы и пробуждающейся земли. Молодая изумрудная зелень пробивалась сквозь бурые прошлогодние травы вересковой пустоши.
Мак-Кей не обращал внимания на постоянную боль в суставах. Он привязал своего мерина у подножия горы, убеждая себя в том, что его уставшим костям необходима хорошая разминка. Хотя он понимал, что ему уже не сбросить тяжкий груз прожитых лет, давящий на плечи, и этими пешими прогулками на бодрящем горном воздухе не обмануть приближающейся старости.
Он не поднимался в Данкерк с того самого жаркого лета, когда узнал, что Брендан Керр мертв. Мак-Кей поморщился при воспоминаниях о тяжелых камнях, наваленных на неглубокую могилу, о гулком эхе своих шагов в пустом, грязном холле, о своих тщетных попытках разыскать мальчика.
Дрожащими руками Мак-Кей вытащил из складок пледа пергаментный сверток со свисающей алой печатью. Страх сжал его сердце ледяным обручем. Если Керр причинил боль Пруденс, он должен будет винить в этом только себя. Он не подумал объяснить ей, что должен был дать парню шанс. Да, просто обязан был сделать это!
Сжимая в руке шуршащую дорогую бумагу, Мак-Кей остановился в тени замка, тяжело дыша. Его страхи за судьбу Пруденс отступили перед изумлением от представшей его взору очаровательной картины.
Маленький замок, прежде бывший убежищем лишь домовых и ласточек, выглядел так, словно был чисто выскоблен заботливыми женскими руками от фундамента до крыши башенок. Покоробившаяся дверь, косо висевшая на ржавых петлях, была заменена новой, покрашенной в нежно-зеленый цвет. Две белых козы щипали траву у крыльца. Три платья, выгоревшие, но чистые и свежие, были развешаны на веревке, натянутой между двумя шотландскими соснами.
До Мак-Кея донеслись ритмичные удары топора и тихий скрежет металла о камни. Он прикрыл глаза от солнца и огляделся вокруг. Чуть ниже по склону мужчина строил низкую каменную стену, выступавшую над долиной. Яркие лучи золотили его рассыпавшиеся по плечам волосы. Рядом с ним стройная женщина срубала мотыгой упрямые плети мертвого плюща, ползущие вверх по воротам. Темное облако ее волос развевалось на ветру.
Во дворе веснушчатый парень с ворчанием вонзал топор в корни массивного пня. Аккуратная поленница золотилась под навесом сарая.
Круто переплетенные корни пня с треском лопнули, и парень, потеряв равновесие, повалился назад. Пробормотав ругательство, он поднялся и с удовлетворением оглядел свою работу. Несмотря на холодный ветер, пот струился по его худому веснушчатому лицу. Парень рукавом запыленной рубахи небрежно стер его и увидел наблюдавшего за ним Мак-Кея.
Он уронил топор.
— Хвала Всевышнему! Поклянитесь мне, что вы — судья. Милостивый Боже, я сдаюсь! Мой папаня всегда говорил мне, что я буду наказан за свои проделки, но я никогда не верил ему.
Рыжий повеса зашагал к Мак-Кею, протягивая к нему с мольбой перепачканные землей руки.
— Вы ведь отправите меня в Эдинбург, да? Может быть, они пристроят меня в работный дом, где мои усталые кости смогут немного отдохнуть.
Мак-Кей усмехнулся.
— Ты, должно быть, Джейми, сын священника? Тот, которого он выудил из сточной канавы в Глазго. — Мак-Кей огляделся. — А где же другой? Здоровый парень, с которым он бегал по вересковым пустошам?
— Тайни остался в своем коттедже.
Джейми прищурился и подозрительно взглянул на бумагу в руке Мак-Кея.
— Если вы не судья и это не постановление на арест, откуда вы так много знаете о нас?
Мак-Кей загадочно улыбнулся.
— Не судья, парень. Просто поклонник.
Джейми фыркнул.
— Большинство моих поклонников — особы женского пола. — Он оглядел рукоятку палаша, выглядывающую из складок пледа. — У вас случайно нет дочки?
— Нет, детей нет.
Низкий бархатный смех привлек их внимание к двум фигурам, отчетливо вырисовывающимся на фоне лазурного неба.
Себастьян сидел на каменной кладке с Пруденс, уютно устроившейся у него между ног. Он приподнял ее лицо к своему и нежно поцеловал.
Комок застрял в горле у Мак-Кея, и он смущенно отвернулся. Запрятав пергамент в складки пледа, он вытащил золотые карманные часы.
Джейми вздохнул и сокрушенно произнес.
— Предупреждаю вас. Вам лучше возвратиться туда, откуда вы пришли. Если они увидят вас, считайте, что дела ваши плохи. Они заставят вас доить цыплят и натирать козьи яйца быстрее, чем вы сможете вспомнить свое имя.
Мак-Кей со щелчком откинул крышку часов с гравировкой.
— Ну-ка, взгляни на время. У меня важная встреча в деревне. Боюсь, мне придется зайти к твоему хозяину в другой раз.
Он круто развернулся и зашагал вниз по склону, придерживая рукой бьющийся о сапоги палаш.
— Постойте, — окликнул его Джейми. — Вы не представились. Как я должен о вас доложить Себастьяну? Кто его спрашивал?
Весело насвистывая, Мак-Кей все дальше уходил от замка. Встряхнув головой, Джейми поднял топор и с силой ударил им по пню. Соскользнув с скрученного в жгут корня, топор, тускло блеснув лезвием на солнце, вонзился в землю в опасной близости от ног Джейми. Он вскинул голову.
— Ах ты, дьявольщина! Мак-Кей — хитрый старый ублюдок!
Но старика уже не было. Солнце освещало опустевшую тропу.
Джейми взглянул на противоположный склон. Себастьян вытащил веточку плюща из волос Пруденс и щекотал ею жену под подбородком.
Джейми с вожделением оглядел низкорослую раскидистую сосну.
— Мой папаня всегда говорил мне, чтобы я научился не совать нос не в свое дело, — пробормотал он.
Прокравшись под дерево, Джейми устроился поудобнее и надвинул шляпу на глаза в надежде вдоволь поспать.
Себастьян отставил в сторону ведро с раствором и стоял, уперев руки в бедра, критически оглядывая свою работу. Он задорно взглянул на Пруденс, приглашая и ее полюбоваться результатами его труда. Но женщина с угрюмой решимостью на лице яростно атаковала ворота, срывая с них цепкие плети плюща. Скрученные засохшие листья запутались в прядях ее волос.
Себастьяну захотелось рассмеяться над своей самоуверенностью. Он восстановил каменную стену, чтобы защитить Пруденс от вересковой пустоши, раскинувшейся внизу, в глубине души хорошо понимая, что даже мощная крепость будет бессильна оградить ее от всех опасностей. Дыхание вересковой долины, утопающей ли в яркой зелени лета или полыхающей пурпуром приближающейся осени, будет доноситься до замка ветром и туманом, минуя любые барьеры, которые он воздвигнет на его пути. Но не долина убила его мать, а безжалостный нрав отца.
Себастьян удивился, что раздирающая душу скорбь, всегда сопровождающая воспоминания о матери, прошла, уступив свое место странному покою.
Полуденное солнце пригревало ему спину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51