— Ваше нелепое поведение не могло не вызвать неодобрения в свете, вы сами навлекли на себя неприятности. — Леди Кэтрин одарила Рейна надменным взглядом. — Но меня это никак не касается.
— Нет, это вас касается: вы приходитесь мне бабушкой, вы являетесь вдовствующей виконтессой Оксли, а теперь еще и живете в моем доме.
Он обошел вокруг стола, непринужденно присел на краешек и посмотрел в глаза старухе, которая сверлила его гневным взглядом.
— Для прекращения вздорных слухов разумней всего нам самим сделать первый шаг. Я хочу, чтобы вы вывезли Чарити в свет и представили своему кругу. Моей жене следует познакомиться с лондонским образом жизни, с обычаями света, чтобы затем должным образом устроить нашу жизнь. Сплетни сами собой утихнут, когда вы станете появляться с ней в обществе. Вы можете взять Чарити с собой на званый обед, или вечер… или даже на бал, который дает герцог Сазерленд. Вы вполне можете добыть для нас приглашения.
— Чтобы я стала добывать для вас приглашения? Об этом и речи быть не может! — Леди Кэтрин вскочила на ноги. — Вы, дорогой мой, не послушав советов умных людей, умчались в Девоншир, учинили там скандал в церкви, расстроили брак бедной девушки, приличный и честный, тут же сами женились на этой своей провинциальной молочнице, или кто она там, а теперь хотите, чтобы о вас перестали судачить? Нет, дорогой внук, я к этому не желаю иметь никакого отношения и вывозить в свет вашу супругу не стану! К тому же она не создана для большого света, это ей не по зубам, да и не по чину, что она сама, кстати, прекрасно понимает… даже если вы этого осознать не способны. Нет, дорогой внук, что посеяли, то и пожинайте. — Старуха круто развернулась и направилась к дверям, однако на полпути обернулась: — Вы, дорогой мой, точная копия вашего деда — такое же легкомысленное развратное животное, каким был мой муж. Вам не место в приличном обществе.
Рейн чувствовал, как в душе его поднимается гнев.
— Ну, не так уж я, видно, похож на своего деда. Он-то сумел избавиться от вас в два счета, дорогая бабушка.
Леди Кэтрин ахнула, покачнулась и опрометью бросилась вон. В негодовании она даже не заметила Чарити, которая стояла возле кабинета.
А Чарити пришла сюда побыть с Рейном, чтобы обрести покой и уверенность в его обществе и сбежать ненадолго от бесконечных примерок. Она собиралась продемонстрировать мужу первое платье, которое было совсем готово, и поблагодарить его. И случайно услышала спор мужа с его сварливой бабушкой.
До сих пор она беспокоилась только о том, какие несчастья могут пасть на голову мужа из-за того, что на ней лежит проклятие. Ей не приходило в голову, что у него могут возникнуть неприятности иного характера — например, к нему станут холодно относиться в свете просто потому, что он поспешно и невыгодно женился на деревенской мисс, без денег, без связей, без громкого имени. Она почувствовала слабость в коленях. Рейну так хочется быть принятым в свете. Выходит, ей нужно начать выезжать в свет. А леди Кэтрин отказывается покровительствовать ей.
Она быстро пошла к лестнице.
— Чарити? — Рейн углядел ее в раскрытую дверь и поспешил за ней следом. — Я думал, ты будешь занята с портнихами все утро. — Широко улыбнувшись, он потянул ее за собой обратно в кабинет и закрыл дверь.
Мгновение она стояла, не отнимая у мужа рук, посреди комнаты, разглядывая просторный, удобно обставленный кабинет с книжными шкафами, добротной кожаной мебелью, полированным письменным столом. Все тут было внушительное, по-мужски основательное.
— Я подумала, тебе интересно будет посмотреть, на что тратятся твои деньги. — Она подхватила подол нового платья и медленно покружилась перед ним. — Надеюсь, тебе нравится. Ведь мой гардероб обойдется в копеечку.
Глаза его сверкнули, окидывая взглядом всю ее ладную фигурку, но за ее девичьей непосредственностью он углядел тревогу.
— Что-нибудь случилось, Чарити?
— Случилось? Нет. — Она сразу вся вспыхнула, опустила глаза. — Просто все эти примерки такие утомительные.
Рейн видел, что за пологом этих длинных ресниц что-то скрывается. Тревога? Страх? А может, его юная жена находит свое новое положение хозяйки большого дома стеснительным и неприятным? Или ей хочется поговорить? А возможно, требуется чуть-чуть этого самого волшебства? Он лукаво улыбнулся.
— Дай-ка посмотреть. Очень милая мягкая ткань… — Он с видом знатока провел ладонью по пышному короткому рукаву-буф, коснулся вышитой гладью оборки, украшавшей круглый вырез. — Дивная нежная кожа… — — Ладонь его легла ей на грудь, скользнула к талии. Она задрожала, и улыбка повесы осветила его лицо. — Вижу, ты уже успела усвоить некоторые обычаи развращенной столицы, ангел мой. — И, видя ее широко раскрывшиеся глаза, пояснил: — Ты сегодня без корсета.
— Миссис Кастенс, моя портниха, говорит, что корсеты уже несколько лет как не в моде.
— Кому, как не ей, знать. Хотя должен признаться, что теперь, будучи женатым человеком, я начинаю понимать, какой это мудрый обычай — заключать тело женщины в корсет. Очень уж это тревожит, что твоя дивная грудь и стройные бедра столь… доступны для прикосновений. — Пальцы Рейна легли ей на грудь, и она почувствовала, что тело горит и плавится от этого прикосновения. — Я хочу любить тебя, ангел мой… — прошептал он, схватил ее за руку и потащил за собой к спальне.
— Рейн! — натужно шептала она, напуганная чувственностью, исказившей его лицо, и дико сверкавшими глазами. — Рейн, ведь сейчас белый день!
Он только смеялся в ответ на ее протесты.
— Средь бела дня все получается нисколько не хуже, ангел мой. Или ты забыла? — прошептал он и, запечатав ее губы поцелуем, пресек все возражения. Колени ее подкосились, вся она обмякла, и тогда он подхватил ее на руки и так внес в спальню, не преминув запереть дверь на ключ.
Он обнимал ее и целовал, по-хозяйски орудуя языком и игриво покусывая ее губы. Руки его двигались по ее телу, с полным правом сминая ткань. Она бросила быстрый взгляд на большущую и такую удобную кровать, однако он только улыбнулся и положил ладони ей на бедра.
— А знаешь, что еще в большой моде у самых отчаянных лондонских красоток? — И прежде чем она успела что-нибудь ответить, он быстро поднял подол ее платья до самой талии. Затем его пальцы завозились у нее на поясе, и вдруг нижняя юбка упала к ее ногам. Он убрал руки, и подол платья скользнул вниз. — Они не носят нижних юбок, чтобы линии ног лучше очерчивались тканью платья. — Он провел руками по ее бедрам, ягодицам, лаская, наслаждаясь ощущением ее тела.
— Но… я чувствую себя такой…
— Голой, — промурлыкал он, целуя ее в шею. — Думаю, в этом вся идея: чтобы дама ощущала себя как можно более голой, будучи одетой. Хочешь узнать еще что-нибудь о новейших веяниях в моде, ангел мой?
Она кивнула, загипнотизированная его шепотом и прикосновениями его рук, и безропотно последовала за ним в комнату, где стояла ванна. Он поставил ее возле умывальника, покрепче ухватил за талию и, прежде чем она сообразила, что он собрался делать, поднял умывальный кувшин и принялся лить воду ей на грудь, живот, бедра. Она вздрогнула, когда холодная вода коснулась ее разгоряченной кожи, ахнула.
— Рейн! Что ты делаешь?! Ты же испортишь мое… Ой!
— Муслину вода нисколько не вредит, — возразил он с пылом и прижал ее к груди, мало заботясь о сохранности своего сюртука. — Доверься мне, ангел мой… Позволь, я покажу.
Она перестала биться, завороженная его знойными взглядами и чувственными поцелуями, и замерла, прижавшись к его крепкому телу, впитывая его тепло. Он повернул ее кругом, придерживая рукой за талию. Ручейки холодной воды бежали по ее телу, по груди, по животу и бедрам. Это возбуждало.
— Самые бесстыжие лондонские красотки нарочно увлажняют свои платья. — Он поставил кувшин на место и взял ее за руки. — Влажная ткань льнет к ногам, когда они ходят и танцуют, лаская, подобно любовнику. — Глаза его пылко обежали все ее тело, наслаждаясь тем, как заметны сквозь ткань ее соски, как откровенно платье облегает ее грудь, живот, треугольный холмик между ног.
Первый шок прошел, и Чарити вдруг стало жарко. Возбуждение охватило ее, когда он вывел ее на середину комнаты и зашептал:
— Пройдись для меня, ангел мой.
А ведь он сказал правду, поняла она вдруг. Действительно, когда влажная ткань касалась тела, ощущение было такое, будто это чьи-то руки ласкают ее. Ткань скользила, льнула к ней с завораживающей откровенностью. Она чувствовала себя выставленной напоказ, голой — она и не подозревала, что можно быть такой голой. И тело ее стало двигаться с роскошной, неторопливой непринужденностью, а затем, под его жадным взглядом, принялось и вовсе выгибаться и извиваться, совершая движения, которые, казалось, были возможны только в порыве страсти. Зыбкие, волнообразные, они обнажали перед ним всю силу ее желания, обрисовывали контуры самых потаенных мест ее тела, ее страсть. Платье льнуло к ее ногам, прилипало к животу с каждым шагом, с каждым гибким движением, которое она делала навстречу мужу… подходя все ближе к его телу, притягивая его к себе своей роскошной жаркой влажностью. Она чувствовала, что он смотрит на нее не отрываясь, видит, как возбуждающе круглятся ее бедра, как бесстыдно выпирает ее женственная плоть, и от этого его желание усиливается и растет.
Она остановилась перед ним, бросила пылкий взгляд и чуть подалась навстречу, легко касаясь его грудью, животом. Ощутила вздувшийся бугор его возбужденной плоти и медленно потерлась о него своим телом, снизу вверх.
Он обхватил ее руками и впился в губы с первобытной страстью. Он целовал ее и одновременно сдирал с плеч влажную ткань.
Сами не понимая как, они добрались до постели; одежда падала прямо на пол, туфли летели во все стороны, швы трещали. Облаченная в одни только чулки с кружевными подвязками, она повалилась на мягкие подушки и потянула его к себе. Он погрузился в жаркие глубины ее страсти и принялся снова творить свое особое волшебство в глубинах ее тела, ее чувств, ее сердца.
Ее прохладное тело впитывало пламень его страсти. Чувства их сливались, они становились единым существом и вместе взмывали в немыслимые выси, открывая для себя новые области чувств и чувственности, пока не достигли последнего предела и, прорвавшись сквозь него, не получили ошеломляюще яркого наслаждения.
Удовлетворение клубилось внутри ее как пар, успокаивая взбудораженные чувства. Она лежала, уютно устроившись в его объятиях, чувствуя себя совершенно покойно и жалея только о том, что нельзя им вечно лежать вот так в объятиях друг друга, отгородившись от остального мира. Он поцеловал ее в лоб, она шевельнулась, подставила ему для поцелуя щеку, потом шею.
— Я так и знал, что розовый аромат подойдет тебе, — проговорил он, уткнувшись лицом в ее шею.
— А каким это образом ты узнал так много интересного про распутных лондонских дам, которые не носят ничего под своими увлажненными платьями? — Она послала ему требовательный взгляд.
— Ну… я наслышан об этом. — Он ткнулся лицом ей в ухо, потерся о волосы.
— Животное. — Она засмеялась, ударила его по плечу. — Ты не только наслышан о них, признайся.
Он поднял голову, глаза его озорно сверкали.
— Мы, животные… много вращаемся в самых разных кругах. — Озорная усмешка появилась на его опухших от поцелуев губах.
— Спорить могу, что так оно и есть… вернее, было. — Она значительно толкнула его в бок.
— Было, — согласился он и засмеялся.
Она нежилась в его объятиях, и вдруг слово, которое она походя употребила, обращаясь к нему, всплыло в ее сознании.
«Животное». Так называла его бабушка дедушку; и про него, Рейна, старуха тоже сказала «животное». Как-то это слово само пришло ей на язык, словно для того, чтобы напомнить о том неприятном разговоре в кабинете.
— Почему твоя бабушка так тебя недолюбливает? — в конце концов решилась она спросить. Он ответил коротким и злым смешком, и Чарити поняла, что задела больное место. Она приподнялась на локте и, глядя на него со всей нежностью и любовью, какую только могла вложить во взгляд, попросила: — Расскажи, пожалуйста.
Он перекатился на спину и вздохнул. Она видела, что он мысленно подбирает слова, решает, что рассказать ей, а о чем умолчать. Она сжала его руку, пытаясь успокоить.
— Моя бабушка не настолько хорошо знает меня, чтобы по-настоящему ненавидеть, — заговорил он наконец, словно оправдываясь, — однако это нисколько не мешает ей выказывать мне не слишком теплые чувства. Кого она по-настоящему ненавидит, так это своего мужа, моего дедушку. Дедушка давным-давно умер, но отвращение, которое он внушил ей, живо и поныне. И всякий раз, когда бабушка смотрит на меня, она видит во мне черты своего мужа. Я на него несколько похож внешне. — И он повернулся к ней, воинственно выпятив подбородок. — Дедушка бросил бабушку, причем не просто ушел к другой женщине, что было бы еще объяснимо, а пустился во все тяжкие. Дедушка, старый пес, вообще был распутник, нахал и транжира к тому же. Скандал следовал за скандалом, и в конце концов король вежливо попросил его удалиться за пределы Англии. Тогда-то впервые и всплыл Барбадос в истории нашей семьи. Мой отец уродился в дедушку и последовал по его стопам. Ну разве что отец покинул лоно семьи из-за неудержимого влечения к одной-единственной женщине. Зато она была герцогиней, немыслимо богатой… и имела мужа. Дело опять кончилось Барбадосом. Моя мать умерла, когда мне было шесть лет, и отец послал за мной. Я вырос на острове, который был местом неформального изгнания моего отца, так сказать, в тени остиновского семейного позора. Тропический жар наложил печать и на мои манеры, и на мою кожу.
Рейн замолчал. Казалось, он был далеко от нее, и во времени, и в пространстве.
— Потом, после смерти отца, — продолжил он, — я вернулся в Лондон. На Барбадосе жизнь обходится с тобой порой довольно сурово. Но высший лондонский свет оказался куда более жестоким.
Сердце ее замерло от боли за любимого человека, а затем осторожно забилось снова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53