Огромный желтый медальон луны висел над черными водами бухты, бросая отблески на гребешки резвых волн, гонимых ночным ветерком. Стоя за ее спиной, он обнял ее и притянул к себе.
— Красиво. — Она подняла глаза и обнаружила, что смотрит он вовсе не на бухту, а на нее. — Я давным-давно не любовалась луной.
— Я тоже. Я вообще много чем не удосужился полюбоваться в прежние годы. — Бабушка говорит, что лунный свет опасен, — прошептала Чарити. — Если пристально смотреть на полную луну, то можно…
— С ума сойти? Поздно беспокоиться. Я уже сошел с ума от любви к тебе, или ты забыла? — Он взял ее за плечи, повернул, прижал к себе, охватив стан обеими руками. — Я совершенно безумен. Не могу спать ночами, не в силах сосредоточиться, и даже чувство равновесия перестало мне служить — так же как и ноги. Что я ни делаю, на меня обязательно обрушивается очередная катастрофа средней тяжести… Теперь я даже не испытываю боли, ударившись головой, оцарапав палец или растянувшись на земле во весь рост. — Он запустил пальцы в ее шелковистые волосы, и сердце Чарити застучало сильнее от нежности этого прикосновения и от его изумленно-страдальческого тона. — Мне вспоминаются разные вещи, и одолевают странные ощущения, и непривычные мысли лезут мне в голову… Вот сейчас, например, мне совершенно безразлично, вернусь я когда-нибудь в Лондон или нет, рухнет мое предприятие или выживет, пригласят меня на какой-нибудь шикарный светский раут или нет. Все внутри и вокруг меня словно летит кувырком. Как будто я стал другим человеком.
Это правда, поняла она. Он очень изменился. Порывистость и раздражительность, которые всегда окутывали его как плащ, и вечная буря в его глазах — от этого не осталось и следа! Да, он весь пылал и сейчас, но не гневом, а желанием. Его пугающая напористость, волевой характер вошли в берега и представляли теперь скорее силу, чем угрозу.
— Конечно, вполне может быть, что это от тех гнусных зелий, которыми потчует меня твоя бабушка, однако я уверен, что не в них дело. Это твоя вина, Чарити Стэндинг, — сказал он тихо, — а может, заслуга.
— Моя?.. — Голова у нее пошла кругом. Ведь он имел в виду, что она помогла ему! За те дни, что они провели вдвоем, благодаря их беседам и ласкам нежный, мыслящий, чувствующий человек, скрывавшийся за маской надменного аристократа, постепенно обрел свободу.
— Мне достаточно посмотреть на тебя, и любая боль немедленно исчезает. Когда ты рядом, я иначе воспринимаю мир, и мысли мои текут по-иному, и новые чувства возникают в моей душе… я не понимаю, что такое происходит между нами… — Он умолк, так как она коснулась пальцами его губ.
— Думаю, это… в некотором смысле волшебство. — Глаза ее сверкнули во мраке. — Бабушка рассказывала мне про это, про то, как мужчины и женщины нуждаются друг в друге и хотят друг друга. И про наслаждение, от которого вся таешь. А кровь в жилах вскипает…
— Твоя бабушка рассказывала тебе… про наслаждения? — Он недоверчиво засмеялся. — Вот уж чего никак не ожидал от нее.
— Ну, по-моему, она не собиралась рассказывать мне так много. — Ресницы ее на мгновение опустились. — Бабушка хотела просто предостеречь меня, объяснить, как опасно иметь с тобой дело.
— А, вот это скорее в характере почтенной дамы. — Он усмехнулся. — А про это она тебе рассказывала? — Он обхватил ее за талию, а затем накрыл ладонями ее груди, прикрытые полотном рубашки. Его крепкие теплые пальцы принялись ласкать ее нежно-нежно…
— Н-нет, про такое — нет. — Глаза ее вдруг расширились, и она задрожала, когда он сжал пальцами чувствительные кончики ее грудей и принялся перекатывать соски между пальцами. И каждое движение дрожью пробегало по ее телу, устремляясь к средоточию ее женственности.
Он кивнул задумчиво, склонился к ней и, отведя в сторону волосы, обежал языком ее ухо. Затем куснул в шею и шепнул:
— А про такое? Про это она рассказывала? — Жаркие влажные губы целовали ее, наслаждаясь вкусом кожи…
— Н-нет, по-моему, нет. — Ноги ее подкосились, и она прильнула к нему, обхватив за талию руками. Он обнял ее еще крепче и неспешно потерся о нее всем телом, лаская ее мускулистыми выпуклостями своего ритмично движущегося корпуса.
— Уж, верно, она не преминула упомянуть вот об этом… — произнес он хрипло, прихватив ее ладонями за ягодицы и притягивая к своим пылающим чреслам, двигаясь вперед и вверх по ее жаркой плоти. Чарити напряглась, задрожала. Прошло долгое мгновение, прежде чем она, обуздав свое желание, сумела выговорить слабым голосом:
— По бабушкиному рассказу… у меня создалось впечатление, что все это волшебство сосредоточено в основном в руках.
— В руках? — Голос Рейна отдавал дымной хрипотцой, он высился над ней и глядел в ее ошеломленное лицо.
— Бабушка жила с цыганами, когда была девчонкой, и набралась их мудрости. — Все внутри ее становилось текучим и жарким и медленно стекало туда, где таилась суть ее тела. — Бабушка сказала, что у некоторых мужчин руки волшебные. И могут превратить ночные труды в ночное волшебство. — Она подняла его руку и стала тихонько обводить пальцем контур его крепкой ладони. — Но не у всякого мужчины руки волшебные. В основном у цыган и французов.
— И ты полагаешь, что я тоже обладаю способностью творить это самое ночное волшебство?
Ее сияющие глаза стали вдруг глубокими, а губы сложились в обворожительную улыбку.
— Очень может быть. — Чарити потерлась щекой о его ладонь, глаза ее закрылись, и она ткнулась в эту ладонь, благоговейно поцеловала ее. Рейн удивился, когда сообразил, что она вспоминала об удовольствии, которое он доставил ей сегодня днем… рукой. — Мне нравятся твои руки, такие сильные и загорелые. Мне все в тебе нравится. — Чарити качнулась навстречу Рейну, прижимаясь к нему телом. — Ты такой твердый и такого мощного сложения. Я никогда и не думала, что тело может быть настолько прекрасным.
Желание вспыхнуло, взревело, распирая его изнутри. Он быстро наклонился и впился в ее губы поцелуем, сминая ее чувства, она же обвила руки вокруг него, вверяя себя ему. В следующее мгновение он оторвался от нее и, тяжело дыша, потянулся к тесемке, стягивавшей ворот ее ночной рубашки. Легкая ткань поехала с ее плеч, она подхватила ее дрожащими пальцами.
— Я хочу видеть тебя, ангел мой, — произнес Рейн тихо, но требовательно и принялся быстро и нежно целовать ее виски, шею, сокрушая ее сопротивление, выманивая позволение. — Мне безумно нравится смотреть на тебя. У тебя такая молочно-белая кожа, столь непохожая на мою. — Когда ладони его скользнули под ее раскрытую рубашку и стали потихоньку стягивать ее с плеч, она не протестовала. Руки его последовали за рубашкой вниз, по ее обнаженному телу, поглаживая и лаская, а взгляд его тянулся вслед, наблюдая за тем, как темные загорелые пальцы предъявляют права на округлые груди с тугими бутонами сосков.
Вдруг, прервав поцелуй, он замер и спросил, почти не отрываясь от ее губ:
— А где… твой пес?
— За дверью, в коридоре. — Чарити поднялась на цыпочки, чтобы дотянуться до его губ и сильнее прижаться грудью к его ладоням. Однако Рейн по-прежнему медлил, и тогда она поняла и улыбнулась: — С дверной щеколдой собаке не справиться. Даже Вулфраму.
— Ну не знаю, не знаю. Может, и так, — прошептал он, и пальцы его вновь пришли в движение, сомкнулись на тугих сосках, так что она ахнула и изогнулась всем телом. Нахлынул жар, вздулся волной внутри, готовя Чарити к наслаждению, которое должно было последовать, потому как любовь их не могла не достичь совершенной полноты сегодня и не скрепиться печатью плотской близости. Ласки его сместились к талии, к крутым бедрам, ладони легли на ее мягкие ягодицы. Рейн чуть приподнял ее, наслаждаясь застенчивой готовностью, с какой тело ее отзывалось на его прикосновения.
Время пришло, понял он, поднял девушку на руки и понес к кровати. Освещенная лунным светом, Чарити сияла мраморной белизной, но за этим прохладным совершенством скрывалось буйство страстей. Ее волосы водопадом рассыпались по подушкам. Руки его неловко стали снимать одежду.
Взгляд ее скользнул по напрягшимся мышцам его спины, когда он наклонился, чтобы снять с себя штаны. Было видно, как ходят мускулы плеч под тугой бронзовой кожей. На пояснице и ягодицах кожа была совсем белой. На одной ягодице красовалась большая красная отметина — та самая рана, которую она столь заботливо промывала и перевязывала. Когда он подошел и посмотрел на нее, упиваясь ее красотой, она прошептала:
— Иди сюда… и сотвори для меня волшебство.
Он опустился на постель и лег в ее объятия, вжав ее спину в ткань простыней, прикрыв ее прохладные груди темным одеялом страсти. Он принялся целовать ее, сначала игриво покусывая губы, затем впился в ее податливый рот глубоко и страстно. Сладостный аромат ее знойного дыхания ударил ему в голову, заполнил грудь.
Поцелуи и ласки сменяли друг друга, потихоньку смещаясь к ее плечам, затем к груди. Ритмичные, нежные движения его пальцев, сжимавших один сосок, почти сливались в ее сознании с движениями его языка, целовавшего другой. Раскручивающаяся спираль наслаждения заполняла все ее тело, начинаясь с макушки, спускаясь вниз и сворачиваясь в клубок вокруг средоточия ее женского существа. Предвкушение пенным потоком залило ее сокровенную плоть, и она сильнее прижалась к его жарко налитым чреслам, чувствуя, как сжимается пустота внутри ее, снова ища чего-то.
Ладони его скользнули на ее живот, ноги, лаская и ощупывая, изучая формы ее тела, делая маленькие открытия: что, например, по краям ее грудей и под коленями у нее были особо чувствительные места, и если пальцы его прикасались к ним, то она начинала задыхаться и дрожать всем телом. А потом ее руки лениво, сонно, знойно стали платить ему той же монетой за проявленное любопытство… и доставленное наслаждение.
Тела переплетались, чувства сливались, наслаждение все возрастало, и Рейн с Чарити, следуя ни на что не похожему узору-образцу, выведенному судьбой, принялись ткать узор любовного наслаждения.
Чарити открылась Рейну, приветствуя тяжесть его тела, обращая его силу в собственное могущество, по мере того как он вторгался в ее трепетавшую мягкость. Он обхватил ее, окружил своим телом, впитывая ее ласку и отвечая нежностью. Они выгибались и напрягались, следуя ритму инстинкта, обмениваясь ощущениями и открытиями, пока наконец в какой-то момент не началось подлинное соединение их тел. Медленно, наступая и отступая, как волна, его напряженная плоть вторгалась в податливый жар ее тела, растягивая и заполняя ее, вздымаясь внутри ее наперекор ее нетронутости. Полушепот-полустон сорвался с губ Чарити, коснулся слуха Рейна, заполнил его мысли, его грудь. Это была капитуляция, и вместе с тем наслаждение и радость, заключенные в едином тихом и обволакивающем звуке, который эхом разнесся по его крови и отдался в сердце.
Выгибая спину, Рейн приподнимался над ней при каждом движении, поднимая и ее с собой, а Чарити все крепче цеплялась за него, охватывала ногами. Снова и снова шепча его имя, она впитывала напористую энергию его тела и парила на крыльях его желания. Все выше взмывала она и горела все ярче, пока тело ее и все чувства не потряс взрыв и все стало немыслимо белым и беззвучным… ослепительным. И сквозь слепящую пелену пыла и освобождения почувствовала, как выгибается, сокращается и его тело, обретающее свое собственное освобождение внутри ее.
Все разноцветное, поняла вдруг Чарити, когда сердце ее начало биться снова, ее словно омывают потоки прекрасных текучих цветов. Из всеобъемлющего белого явились бледно-желтые тона, налившиеся вдруг яростно-золотым сиянием, которое, краснея, обращалось в оранжевый, малиновый, темно-коричневый. По мере того как дыхание ее становилось спокойнее, другие, красные, тона стали отдавать в голубизну, превращаться в винно-багряные, густо-лазурные, ярко-фиолетовые. Это было точно так, как рассказывала бабушка: цвета… и любовные наслаждения.
— Это волшебство, — прошептала Чарити.
— Так и есть, ангел мой. — Рейн очень нежно вышел из нее и лег на постель рядом. Он притянул Чарити к себе, прижал к груди, обнимая и наслаждаясь прикосновением ее влажной кожи. — Хотя, мне кажется, одних рук тут маловато.
Она подняла на него потемневшие, блестящие глаза.
— Тут должно участвовать и сердце, да? Рейн улыбнулся в ответ.
— И сердце.
Улыбка земного ангела расцвела на губах Чарити, кончиками пальцев она коснулась его бархатистых губ. Теперь Рейн Остин принадлежал ей, так же как и она — ему. Он поймал ее руку, поцеловал ее. И вместе они погрузились в сладкий, жаркий сон.
Чарити проснулась от непривычного, но приятного ощущения, что Рейн обнимает ее тело. Приподняв голову, она стала смотреть на него в серебряном свете луны, изумляясь тому, как причудливо соединялись в нем сила и нежность и как это притягательно.
Рейн. Он как раз такой мужчина, какой ей нужен. Его появление вырвало ее из пучины горя и душевной муки. Помогая своему подопечному, она выпустила на свободу женщину внутри себя, повзрослела, набралась опыта. Он дал ей возможность проявить инстинктивное стремление ухаживать и помогать. А теперь вот ввел и в могущественный мир ночного волшебства… и любви.
Многие из тех восхитительных вещей, которые произошли с ней во время сегодняшней любовной бури, все еще оставались не до конца понятными, однако она догадывалась, что события этой ночи были гораздо важнее, чем просто наслаждение, которое дарят друг другу. В течение какого-то времени она чудесным образом видела его глазами и слышала его ушами, испытывала те же чувства, была частью его тела. А он получил долю в ее ощущениях и чувствах. Она закрыла глаза и, наслаждаясь близостью его тела, снова погрузилась в сон.
Во время этого волшебства любви Чарити поделилась с ним и своим телом, и наслаждением, и любовью…
Чарити выскользнула из ослабевших объятий спящего Рейна, уже возле двери бросила нежный взгляд на его мускулистую грудь и взъерошенные волосы, подняла щеколду и вышла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53