— осведомился он, тыча пальцем в завешенные дверные притолоки.
— Что тревожит в данный момент мою бабушку, то и беда, — последовал здравый ответ. — Папа говорил, что если бабушке спокойнее с ее амулетами и талисманами, то пусть висят, ведь вреда от них нет.
Она почувствовала, что Рейну ответы ее пришлись не слишком по вкусу, и предложила пойти осмотреть маленькую старинную крепость, сердце их дома. Он сам не заметил, как согласился. Загляделся на ее светло-карие глаза и позабыл о своих решениях. Весь внутренне сжавшись, и от ужаса, и от предвкушения, он последовал за девушкой. Стараясь идти так, чтобы ее подопечный поспевал за ней, она повела его на третий этаж. Отворила тяжелую стрельчатую дверь и вошла в большую круглую комнату с массивными каменными стенами, затем зажгла свечу, глядя на него снизу вверх, освещенная бликами пляшущего пламени.
— По лестнице идите осторожней, ваше сиятельство, — сказала она негромко, думая, какие у него широкие плечи и каким бронзовым кажется его лицо в полумраке. — Каменные ступеньки старые и неровные.
Он молча кивнул, смущенный тем, что она, верно, заметила, как пристально он смотрел на небольшую ложбинку над вырезом ее корсажа. Когда она начала подниматься по круговой лестнице, взгляд его сразу прилип к ее плавно покачивающемуся пышному задику, оказавшемуся как раз на уровне его глаз, и ладони у него даже зачесались от искушения.
Прошло три очень долгих дня, с тех пор как он поцеловал ее в последний раз, и хотя его сдержанность переживала эпоху возрождения, она ничуть не уменьшила желаний, которые эта девушка внушала ему своими восхищенными взглядами и неосознанной чувственностью. Каждую ночь он, повалившись на постель, принимался вызывать в памяти очертания ее фигуры, мысленно возвращаясь к ощущениям, которые он испытывал, касаясь губами ее губ, таких податливых и отзывчивых. А потом лежал на животе, терзаясь муками разбухшей страсти.
Глядя на то, как она поднимается впереди него по лестнице, он чувствовал, как самообладание его расползается по швам. Жар охватывал его опять, заливал живот, полз по позвоночнику. Эти ее ритмичные движения…
Чарити была рядом. Так близко! Все внутри Рейна дрожало. От растущего возбуждения и окружающей тьмы подавляемые ими желания вырвались наружу. Остин придвинулся к Чарити. Его губы нашли во мраке рот девушки, руки его охватили ее талию, и Чарити оказалась зажатой между холодным камнем стены и его пылающим телом. Руки ее обвились вокруг его стана, она выгнула спину и сама прильнула к нему.
Его поцелуй оказался тем же самым жестко-мягким чудом, текучим разрядом молнии, от которого все пять чувств ее словно взрывались, а всяческие границы переставали существовать. Ведомая мудрым инстинктом, Чарити открылась навстречу Остину, подставляя ему свои губы, отдаваясь ему без остатка. Прошло несколько сладостных минут, прежде чем виконт смог оторваться от нее и поднял голову.
— Честью клянусь, никогда не буду больше так делать, — прошептал он ей в губы.
— Люди постоянно клянутся, и какие же смешные обещания при этом дают, — прошептала Чарити в ответ. — Не думаю, что Господь всемогущий обращает внимание на подобные глупости. Кому, как не ему, знать, что человек способен совершить, а что ему не под силу.
— Ты хочешь сказать, что мне не под силу вести себя по отношению к тебе прилично, как подобает джентльмену? — Губы его спустились по ее шее, припали к сладостной коже плеча.
— Я хочу сказать… что в этом нет необходимости.
Он застонал, и руки его принялись лихорадочно гладить ее спину, лаская божественные изгибы. Сквозь одежду Рейн убедился в том, что талия Чарити тонка, позвоночник изящно изогнут, шелковистые плечи сильны. Она само совершенство! Чарити была такой податливой в его объятиях, с такой дразнящей настойчивостью прижималась к его возбужденной плоти, что ноги у него задрожали, чресла напряглись, могучие руки сжались крепче. Рейн прижал Чарити сильнее к своему телу, к набухающему силой желанию, которое со всем пылом вжималось в жар ее женственности.
Чарити же, задыхающаяся и едва держащаяся на ногах от наплыва чувств, вся напряглась в его объятиях. По телу ее побежали мурашки от этих сильных, ритмичных движений. И весь окружающий мир вдруг словно исчез, и остался один только чистый, тихий восторг наслаждения, пробежавший трелью по ее нервам и отдавшийся эхом в самых укромных тайниках ее тела. Она подождала, и это пришло снова, трепетные конвульсии возбуждения, начинавшиеся в одной горевшей точке в самом центре ее женственности, разбегавшиеся волнами по всему телу и собиравшиеся в горящих кончиках грудей. Она сосредоточилась на этом ощущении, лелея его, смакуя, предвкушая новый его приход…
Она издала тихий стон, отдаваясь ноющему желанию, гнездившемуся внутри, стараясь слиться с ним еще полнее, стремясь к завершению, которого сама еще до конца не понимала. Бедра ее раздвинулись, повинуясь его нежным подталкиваниям, и она ахнула, когда он целиком прижался к ней, вжимаясь в нее в имитации того, чего оба они теперь жаждали. Она извивалась в его объятиях, выгибала спину как кошка, прижималась к нему, умоляла…
Приглушенное «бум!» — дерево бухнуло по камню — эхом разлетелось во тьме. Затем раздался собачий лай и когти Вулфрама застучали по камню ступеней: пес стремительно приближался, и движения его сопровождались громким пыхтением. Однако молодые люди, погрузившиеся с головой в мир пылкой чувственности, были не в силах разомкнуть объятий и оторваться друг от друга, чтобы противопоставить что-нибудь надвигающейся угрозе.
Вулфрам выпрыгнул на них из черноты лестничного колодца, отбрасывая парочку к стене.
— Проклятая псина! — Рейн размахнулся посильнее и даже попал по спине Вулфрама, но пес продолжал бешено лаять и скакать.
Тут Чарити несколько пришла в себя, прикрикнула на Вулфрама и поспешила остановить Рейна. Она помнила, как высоко до пола нижнего этажа, как опасна открытая с одной стороны лестница.
— Вулфи! Прекрати сейчас же! Тихо! Кто тебя сюда впустил?
— Мисс Чарити? — раздался снизу голос барона Пинноу, и луч золотистого света прорезал тьму. — Боже правый! Вы живы? И что случилось?
Вулфи наконец оставил свои вредоносные наскоки и помчался по лестнице вверх, чтобы избежать расправы. Чарити прижала руку к сердцу, дабы успокоить его бешеный стук.
— Вулфи ни с того ни с сего стал прыгать на нас… я уронила свечку.
— Оставайтесь на месте! — скомандовал доблестный барон. — Я сейчас поднимусь. — И действительно, скоро круг золотистого света приблизился к ним, стал шире и ярче, осветив длинную физиономию Салливана Пинноу и его чопорно выпрямленные плечи. — Какое счастье, что я появился именно в этот момент! — Барон сделал паузу, вгляделся в раскрасневшееся лицо Чарити, припухшие от поцелуев губы и испытал прилив сильнейшего раздражения.
— Не могли бы вы, барон, пойти первым? — Рейн взмахом руки предложил ему возглавить шествие, и вся троица в глубоком молчании двинулась вверх по лестнице. Чарити поспешно оправляла корсаж и приглаживала волосы. Колени у нее подгибались, все тело пульсировало от нерастраченного пыла. Но ничто не могло омрачить ее радости: ей удалось пробить брешь в стене истинно джентльменского благонравия, возведенной Рейном во имя хороших манер.
За ее спиной Рейн пытался посредством срочных мер привести в порядок одолженные ему штаны, а также мысли, в которых царил хаос. Если бы не это собачье вмешательство, его бы застали за любовными ласками, которые он расточал прямо на лестнице, стоя, неискушенной девице, которую он припер к стене, черт возьми! Вот вам и самообладание, подумал он мрачно. Спрашивается, ради чего он три дня мучился? Он только закупорил желание внутри себя, а когда оно вырвалось на свободу, он потерял голову и накинулся на девушку самым непристойным образом.
Вулфрам встретил их в верхнем помещении, расположенном прямо под открытой площадкой. Пес пятился, вилял хвостом и выглядел очень довольным: ведь он опять спас хозяйку от «сиятельства», который так и норовит погрызть ее! Пес ловко увернулся от Рейна, недвусмысленно пытавшегося отвесить ему пинка, и благоразумно выждал, пока все поднимутся наверх.
Прикрыв глаза от солнца, Чарити повела своих спутников вдоль зубчатой стены, показывая открывающиеся отсюда виды и получая комплименты, не имевшие ничего общего с тем, что на самом деле было на уме у обоих мужчин.
— Дивно, дивно, чудный вид, однако. — Барон наконец сумел вклиниться между девушкой и виконтом, взял нежную ручку и склонился поближе. — Пришел-то я все же к вам по делу.
— Но, барон, я уже говорил вам…
— Не по вашему делу, — бросил барон через плечо и одарил Чарити улыбкой, которая на столь близкой дистанции грозила задавить искренностью насмерть. — Это касается неких ваших знакомых, мисс Чарити… вернее, знакомцев вашего покойного отца. А именно Гэра Дэвиса и Перси Холла. Они что-то давно не показываются в Мортхоу, и кое-какие их кредиторы забеспокоились и желали бы узнать их местопребывание. Не известно ли вам, где могут находиться эти двое?
— Гэр и Перси пропали? — Чарити напрягла память. — Да, действительно. Я не видела их уже неделю или две… со дня папиных похорон. Надеюсь, ничего плохого с ними не случилось. — Тут она вспомнила, что Гэр свалился в открытую могилу, а ведь это очень плохая примета!
— Вряд ли что-то с ними случилось, однако я уполномочен расследовать все возможные версии. — Барон выпрямился и крепче сжал ее руку. — Не будете ли вы любезны проводить меня до выхода?
Когда Рейн выпрямился и двинулся вперед с явным намерением последовать за ними, барон осадил его:
— А вы, ваше сиятельство, себя не утруждайте. Оставайтесь здесь, наслаждайтесь видами.
Кипя злобой, Рейн смотрел, как барон исчезает в темном проеме двери вместе с Чарити. И сразу же в голове его возникла картина: Чарити и Пинноу в темноте заключают друг друга в объятия. Ему потребовалась вся сила воли и все имеющееся у него благоразумие, чтобы не кинуться по лестнице вслед за ними. Он похромал к ближайшему зубцу и заставил себя обратить взгляд на мирно зеленеющие просторы.
Прошло несколько минут, и Чарити с бароном вынырнули из тьмы башни в надежно освещенный коридор верхнего этажа. Барон шел неспешно и явно не торопился с отъездом.
— Мне очень жаль, но сегодня мне никак невозможно пойти гулять с вами вдоль берега моря, — благонравно промурлыкала Чарити, поглядывая искоса на острые черты лица барона и недоумевая, как это он прежде мог казаться ей элегантным. Она довела Пинноу до крыльца и оставила бы его там, если б он не схватил ее за руку и не настоял, чтобы она проводила его до коновязи, где его ждала лошадь. У конюшен, которые не были видны с переднего двора, барон возобновил уговоры.
— Я имел разговор с вашей бабушкой. — Он притянул девушку поближе, при изрядном, хотя и тщетном, ее сопротивлении. — Она разрешила мне поговорить с вами на очень личную тему. — Взгляд его скользнул по ее плечам, спустился на грудь. — Вы не могли не почувствовать, какое безграничное восхищение я испытываю по отношению к вам. Ваши добродетель и очарование столь велики, что никакое красноречие не в силах воздать им должное, а красота и изящество таковы, что при виде их я лишаюсь дара речи и потому вынужден обходиться скудными выразительными средствами. Тем не менее я беру на себя смелость прямо заявить о моих нежных чувствах к вам.
Растерявшаяся Чарити принялась соображать, как бы повежливее отразить эти словесные атаки, и потому оказалась совершенно не готова к тому, чтобы отразить штурм физический.
Он схватил ее за плечи и впился губами в ее рот. Шок помешал Чарити отреагировать сразу. Барон истолковал ее бездействие как согласие. Руки его обхватили ее талию, костлявая грудь прижалась к ее груди, а тонкие жесткие губы заелозили по ее губам. Опомнившись, Чарити принялась извиваться и дергать барона за сюртук. Она рвалась и толкалась; Пинноу же воспринимал эти тычки как свидетельство необузданной страсти, качество, которое ему так хотелось видеть в Чарити. Она задыхалась от отвращения, а он совал свой мокрый язык меж ее губ, мысленно поздравляя себя с тем, что так верно угадал потенциальную похотливость своей будущей невесты. Наконец она сумела оттолкнуть его и с горящим лицом, тяжело дыша, убежала в дом.
Салливан Пинноу одернул щегольской жилет и уставился на дверь, за которой она исчезла. Затем взгляд его скользнул вверх по серым каменным стенам Стэндвелл-Холла. Что ж, немного перестроить, и дом будет вполне презентабельным. А земли, составлявшие имение, и вообще были лакомым куском, просто у этого дурака Антона Стэндинга кишка была тонка этот кусок проглотить. А барон хорошенько разузнал все об имении, оценил его достоинства: эта земля могла приносить доход. Восхитительная же Чарити Стэндинг пойдет в придачу к собственности в качестве своего рода премии…
Но было на горизонте одно облако, затмевавшее радужные перспективы, — сероглазое, богатое, титулованное и с простреленной ягодицей. Барон потер подбородок, оглядывая в то же время службы и прилегающие поля алчным взором. Не то чтобы он боялся, что виконт Оксли может увести у него из-под носа невесту: он был не из тех мужчин, которые тревожатся без причины. Виконт на Чарити не женится. Но барону вовсе не улыбалось получить в супруги девицу, обольщенную и брошенную другим мужчиной, пусть даже и аристократом. Пожалуй, ему следует заходить почаще, чтобы помешать виконту вкусить мед прежде него самого.
А наверху Рейн раздраженно хромал вдоль зубчатой стены, заложив руки за спину, в душе у него была полная сумятица. Вулфрам сидел возле лестницы и сверлил его недобрым взглядом.
— Вот только приблизься ко мне, — прорычал Рейн, — и можешь считать себя дохлой собакой.
Он отвернулся от пса, снова подошел к зубчатой стене и, опершись о нее, принялся смотреть на мирные воды бухты, но тут внимание его привлек кое-кто, стоявший у дальнего угла дома, возле конюшен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53