– До свидания, – прошептала она и тотчас исчезла в стайке спешивших в гостиную дам, как легкий лист исчезает в бурном потоке, раз или два мелькнув над поверхностью.
* * *
Вечером следующего дня сэр Перран незаметно следил из-за газеты за своей женой. Они сидели в небольшой комнате, выходившей окнами на задний фасад дома, – так называемом Желтом салоне. Джулия писала письмо, и лишь тихое поскрипывание ее пера нарушало тишину. Сэр Перран читал – вернее, притворялся, что читает «Таймс».
Салон был отделан желтым камчатным шелком, на фоне которого прекрасно выделялись тускло мерцавшие багеты, столики и кресла вишневого дерева. В камине весело полыхал огонь, но на сердце у сэра Перрана было холодно и тоскливо. Около Джулии, сидевшей за письменным столом у окна, горело несколько свечей в большом подсвечнике. Снаружи доносился несмолкаемый гул дождя, и от этого чернота за окнами казалась еще чернее.
Было воскресенье, в доме баронета никого не принимали. Из большой Малиновой гостиной долетали звуки арфы и пение сестер. Сегодня, однако, их чистые голоса не приносили сэру Перрану никакой радости. Все его мысли были сосредоточены на одном: как оборвать лондонский сезон сестер Вердель.
Именно этот вопрос он обдумывал, поглядывая на Джулию из-за газеты. Накануне она была вне себя от радости: леди Каупер привезла им приглашения на «среды Алмака». И теперь эти приглашения как-то сами собою выступили на первое место в планах сэра Перрана. Может быть, устроить скандал в Доме Алмака? Да, пожалуй, это будет лучше всего. Он с трудом сдержал довольную улыбку.
– Вы не нальете мне чаю?
Чашка стояла на столике около его кресла, и он вполне мог бы обойтись без помощи жены, но ему хотелось понаблюдать за нею.
– Сейчас… только… закончу фразу, – не поднимая головы, отозвалась Джулия. Она писала к своей батской подруге, Мэри Браун. Наконец, положив перо на серебряный поднос, она встала из-за стола.
Сегодня Джулия, одетая в бледно-голубое муслиновое платье, была особенно хороша. Она с улыбкой подошла к круглому столику у окна, на котором, рядом с букетом нежных роз, стояли серебряный чайник, сахарница и кувшинчик для сливок, взяла чайник и направилась к мужу. С той же улыбкой она наполнила его чашку ароматным напитком. На ее лице не мелькнуло и тени недовольства: она как будто вовсе не замечала того, что чай в его чашке выпит лишь наполовину.
Сэр Перран проследил за тем, как она не спеша отнесла чайник на место и вернулась к своему столу. Он презирал ее всей душой. Любовь к ней, просочившаяся в его сердце некоторое время назад, сменилась ненавистью. Эта женщина подло обманывала его целых три месяца. Угождая ему во всем и притворяясь любящей женой, она на деле хотела лишь одного: добиться, чтобы ее сестры получили свой вожделенный лондонский сезон. Впрочем, подумал баронет, не исключено, что причины его ненависти не только в этом.
Вчера вечером он видел ее с Эдвардом. Она была в шелковом развевающемся платье восхитительного золотисто-коричневого цвета, который так шел к ее волосам и лицу. Сэр Перран стоял за дверью гостиной и мог беспрепятственно видеть свою жену и племянника, оставаясь при этом в тени. И пока он наблюдал за ними, ненависть начала вскипать в нем горячим ключом. Он ненавидел и презирал их обоих – Джулию и Блэкторна. Как этот щенок увивался вокруг Джулии, как пылко целовал ее пальчики, каким влюбленным остолопом стоял перед нею! На миг сэру Перрану даже почудилось, что перед ним вот-вот возникнет София с ее никчемными объяснениями.
Джулия склонилась над письмом. За что он презирает ее? – спросил сам себя сэр Перран и сам себе ответил: за то, что она никогда не будет любить его по-настоящему. Забавно – собираясь жениться, он вовсе не думал ни о какой любви. Ему нужен был лишь Хатерлей, карьер и наследница покойного Делабоула. Он хотел властвовать над нею и над ее сестрами, тем самым доказывая всему свету, что его давние враги наконец-то повержены. Но теперь, став мужем Джулии, он больше власти, больше всего на свете желал слышать от нее слова преданности и любви.
Возможно, безумие ревности начало овладевать им еще тогда, когда его племянник на его глазах украл у него невинность Джулии; украл – ибо только он, будущий супруг Джулии, имел право владеть ею. И все же он не мог понять, почему, сокрушив Делабоула и женившись на Джулии, то есть достигнув всего, чего желал, он не испытал естественного для победителя довольства. В конце концов, думал он, что Джулия? Всего лишь символ. Зачем же он хочет теперь от нее того, чего она заведомо не может ему дать?
Она уже не раз намекала, что была бы рада видеть его в своей постели, однако сэр Перран решительно пресекал подобные признания. Она также говорила о своем желании слышать в Хатерлее детские голоса и добавляла, что готова нарожать хоть десяток малышей. От этих ее слов внутри у сэра Перрана все переворачивалось. У них могут быть дети. Его дети!.. Ее краткая связь с Блэкторном не увенчалась рождением ребенка; и вот теперь она просит его стать отцом ее детей.
Вспомнив об этом, сэр Перран неожиданно разволновался до того, что у него защемило сердце. Нет, больше он не мог находиться с нею в одной комнате!
Он неторопливо сложил газету, встал и, хромая, пошел к двери.
– Перран, что с вами, вам нехорошо? – словно издалека донесся до него участливый голос Джулии, но он ничего не ответил.
Он ненавидел этот голос, он ненавидел Джулию.
Дойдя до лестницы, где никто не мог его видеть, он сунул трость под мышку и без малейших признаков хромоты спустился на первый этаж. Он направлялся в свой личный кабинет – маленькую комнатку в задней части дома.
Вся обстановка кабинета состояла из двух глубоких кресел, обитых темно-красным шелком, письменного стола из полированного красного дерева и стула рядом с ним. На окнах висели темно-красные, в тон креслам, портьеры. Войдя, сэр Перран принялся взволнованно вышагивать по комнате. Руки его тряслись, в груди кипела ярость столь непомерная, что ему самому делалось от нее не по себе.
Куда делась его привычная уверенность, его чувство господства над окружающими? И что, собственно, случилось?
Не что, а кто. Случилась она . Тогда, в январе, она встала перед ним на колени, и он, как дурак, открыл ей свое сердце. Он позволил себе поверить в то, что может любить и быть любимым, за что и был немедленно наказан: целью ее домогательств оказался лондонский сезон.
И вот, уже в Лондоне, Блэкторн снова пытается ее соблазнить. Нет, с этой постылой парочкой пора покончить, и самое время подумать о том, как лучше всего это сделать.
Едва мысли баронета свернули в это новое, более приятное русло, он начал быстро успокаиваться и уже через несколько минут вполне пришел в себя.
Подойдя к столу, он извлек из жилетного кармана небольшой ключик, отпер нижний правый ящик и достал из него пачку писем, перевязанную черной шелковой лентой.
Проведя большим пальцем по краю пачки, баронет ощутил в своей груди почти любовное томление. Он любил перечитывать эти письма, особенно в такие несчастливые минуты, как эта. Он наугад вытянул из пачки одно из писем и развернул его на столе.
«Милая моя Джулия…»
– Я вам не помешаю? – послышался с порога голос его жены.
Как он мог не услышать, когда она вошла?.. Боже правый, он забыл запереть дверь!
Сэра Перрана бросило в жар, и он почувствовал, как краска густо заливает его лицо. Он торопливо сложил письмо, а лежавшую на столе пачку смахнул рукой к себе на колени.
– Очень даже помешаете! – крикнул он тонким пронзительным голосом.
От неожиданности Джулия сперва опешила, потом вздрогнула и, пробормотав: «простите», поспешно затворила за собой дверь. Из коридора донеслись ее удаляющиеся шаги.
Некоторое время сэр Перран не мог сдвинуться с места. Что она успела увидеть? Догадается ли, что это были за письма? И главное, что подумает о его собственном, более чем странном поведении?
Облокотившись двумя руками на стол, скрестив свои длинные ухоженные пальцы перед глазами, баронет долго разглядывал глобус, который стоял тут же на столе. Нет, она ничего не подумает и ни о чем не догадается. Она просто не сможет поверить, что он – или кто-то другой – способен на столь бесстыдный обман. То, что до женитьбы он обманывал ее в течение нескольких лет, дела не меняет: она всегда будет думать о нем, равно как и об остальных своих ближних, только самое лучшее.
Усмехнувшись, он сунул письмо в пачку, неторопливо убрал свидетельства своего преступления в нижний ящик стола и уверенной рукой повернул ключ.
Что ж, в жизни случаются порой презабавные повороты!.. Но пора было думать о том, как пригвоздить Джулию и ее возлюбленного к позорному столбу.
21
Вечером накануне первого бала в Доме Алмака Джулия сидела в Желтом салоне, обдумывая итоги минувшей недели. Ноги ее, стоявшие на невысокой скамеечке, овевало приятное тепло камина. Да, хотя столица в последнее время радовала их на удивление погожими солнечными днями, в доме сэра Перрана на Гроувенор-сквер было не по-весеннему пасмурно.
По звукам, доносившимся из Малиновой гостиной, Джулия догадалась, что сестры занимаются с учителем музыки: они то упражнялись в игре на арфе и фортепиано, то повторяли трудные места из своих любимых песен. Джулия вдела в иголку шелковую нить и начала вышивать ярко-синий глаз на хвосте павлина.
В тот вечер, когда она вслед за сэром Перраном вошла в его кабинет и застала его за столом с пачкой каких-то писем, она воочию убедилась, что ее взаимоотношения с мужем окончательно зашли в тупик. До этого она несколько недель кряду надеялась, что былая теплота еще может вернуться, надо только немного постараться. Но когда на самый обычный, хотя и неожиданно заданный вопрос муж едва не набросился на нее с кулаками, все ее надежды на этот счет улетучились.
Подойди он к ней на следующий день, чтобы извиниться за резкость, она бы не отчаивалась так. Но вместо этого в нем вдруг опять проявились замашки настоящего тирана, которые так измучили Джулию и сестер прошлым летом. Приказы его были жестки и неумолимы. В частности, он без всяких объяснений наложил запрет на добрую половину балов и вечеров, которые леди Тревонанс особенно рекомендовала сестрам для достижения успеха.
Для Джулии дело осложнялось еще тем, что Эдвард тотчас по ее поведению заподозрил неладное и не далее как позавчера, во время одного из балов на Аппер-Брук-стрит, умолял ее открыть ему причины своей печали. Джулии так хотелось облегчить душу, что, чуть поколебавшись, она поделилась с ним кое-какими своими тревогами и описала случай с письмами.
– Я начинаю подозревать, что у него есть любовница, – заключила она, – и я лишь по наивности не догадывалась об этом раньше. Как ты думаешь?
Серые глаза Эдварда смотрели на нее задумчиво.
– Это были именно письма? – спросил он. – Ты уверена?
– Совершенно уверена, – кивнула Джулия. – Помню, в тот миг, когда я вошла, а он меня еще не заметил, у него был такой вид, что я подумала: этот человек влюблен. Знаешь, до сих пор мне даже в голову не приходило, что у твоего дяди может быть какая-то другая женщина. Но ответь же наконец, что ты обо всем этом думаешь?
Эдвард рассеянно покачал головой.
– Не знаю. Ведь между нами никогда не было особой близости. Дядя всю жизнь относился ко мне довольно пренебрежительно – вероятно, из-за того, что мама в свое время предпочла ему моего отца.
Джулия кивнула и, заметив, что муж незаметно следит за ними из-за двери, торопливо простилась и отошла от Эдварда.
Негромкий стук в дверь прервал воспоминания Джулии, и плечи ее невольно сжались. Муж? Интересно, какой букет изысканных насмешек он приподнесет ей на этот раз? Что ему не понравится – ее волосы, платье, цвет туфелек? Или он явился, чтобы отдать очередное распоряжение?
К счастью, за дверью оказался Григсон: он привел лакея леди Тревонанс, который, бледнея и заикаясь, изложил просьбу хозяйки.
– Миледи Тревонанс просит вас приехать к нам на Беркли-сквер, миледи… Она велела передать вам, что дело очень спешное.
Говоря, лакей почему-то упорно отводил от нее глаза; на лбу его поблескивали бисеринки пота, напудренный парик съехал набок.
– А письма она мне не передавала?
– Нет, миледи, только просила вас быть у нее в восемь. Она ждет вашего ответа.
– Что ж, благодарю вас. Пожалуйста, передайте ее милости… Впрочем, не надо. Я сейчас сама напишу ответ. – Она хотела отложить вышивание, но лакей торопливо шагнул вперед.
– Нет-нет, миледи! – воскликнул он. – Писать ничего не нужно! Ее милости угодно, чтобы я передал ей ответ на словах. Так что ей сказать?
– В таком случае, скажите, что в восемь я буду.
– Хорошо, миледи. – Лакей поклонился.
После ухода посыльного Джулия несколько минут не отрывалась от работы. А вдруг маркиза действует по просьбе Эдварда? – неожиданно подумала она, но тут же улыбнулась своей нелепой фантазии: вероятно, это ее собственные тайные желания снова дают о себе знать.
Однако почему вдруг такая спешность, думала она, и, главное, как ей выбраться из дому незамеченной? В те вечера, когда сестрам не позволялось никуда выезжать, ее муж имел обыкновение ужинать в своем клубе и сегодня, насколько Джулии было известно, собирался поступить так же. Однако ей так же хорошо было известно и то, что за нею ведется тайная слежка. Она заметила это некоторое время назад, а после того, как Габриела передала ей сочиненное кем-то из слуг присловье – что миледи «одна не ходит нигде, только что по нужде», – ее сомнения на сей счет окончательно развеялись.
В какой-то момент, между двумя крошечными синими стежками, она решила, что не может ехать, раз за нею следят. Однако врожденный дух противоречия тут же взял верх, и ей захотелось поступить вопреки и даже назло деспотичному супругу. Итак, решение было принято, оставалось лишь дождаться, когда он уедет, да немного позже – по всей вероятности, завтра, – понести наказание за провинность.
Полчаса спустя Джулия радовалась тому, сколь многому она успела научиться за время замужества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55