Он снова прошептал что-то ей на ухо; на сей раз дама не высказала никаких претензий к его поведению, а вместо того долго с нежностью смотрела ему в глаза, после чего перевела взгляд на Эдварда.
Неожиданно Джулию пронзила острая зависть. Эти двое любят друг друга, печально подумала она. Их взаимное влечение чувствовалось даже на расстоянии. Ей захотелось выскользнуть из гостиной и забиться в какой-нибудь темный угол, пока не пройдет приступ тоски. Наверное, любой, кому вздумалось бы взглянуть на нее в эту минуту, мог прочесть по ее лицу всю историю ее несчастливого замужества.
Она вздохнула как можно глубже и постаралась овладеть собой. Когда ей это в какой-то мере удалось, она снова отыскала глазами Эдварда. Тут ей пришлось пережить небольшое потрясение: оказывается, Эдвард наблюдал за ней. Лицо его было хмуро, в серых глазах обозначилось беспокойство. Боже, неужели он все понял?.. Он почти сразу отвел взгляд, и Джулии тотчас вспомнилась горечь их прощальной сцены, и она показалась сама себе маленькой пристыженной девочкой. Поспешно отвернувшись, она принялась рассматривать прекрасно сшитый черный фрак лорда Эрнекотта с лацканами весьма изысканной линии. Под фраком был шелковый, в бежевую и белую полоску, жилет, ниже черные шелковые бриджи, чулки и туфли. Примерно так же были одеты почти все присутствующие мужчины, их наряды отличались друг от друга лишь расцветкой жилетов. Все-таки стиль известного законодателя мод Красавчика Бруммеля окончательно утвердился в великосветских гостиных.
Как нелепо в такую минуту думать о легкомысленном денди Бруммеле! – невольно улыбнулась про себя Джулия. Но думать об Эдварде еще нелепее. Она предпочла бы и дальше перебирать в уме фасоны года, но мысли неожиданно метнулись в другую сторону. Вспомнилось выражение на лице Эдварда во время их последней встречи, когда он уже узнал об ее замужестве и обвинил в том, что она не верила в него.
Глупо было надеяться, что он так легко простит ее, и глупо жене дяди рассчитывать на любовь племянника. Выходит, зря она испортила Аннабелле вечер.
Ах, если бы письма, которые он ей посылал тогда из Корнуолла, дошли до нее! Эта мысль терзала потом ее сердце десятки, сотни, тысячи раз.
На другой день после возвращения Эдварда в Бат сэр Перран ездил к городскому почтмейстеру, однако никаких следов пропавших писем не обнаружил. Куда они делись, было загадкой для всех.
Слезы опять подступили к ее глазам. Ей надо было немедленно уйти. Конечно, она знала, что сэр Перран будет ею недоволен, но, с другой стороны, останься она на месте, с нею в любой момент могла случиться истерика.
Не поднимая глаз, она тихо извинилась и шагнула в толпу гостей. Сзади раздался строгий, как команда «К ноге!», окрик: «Джулия!» – но она даже не обернулась. Лавируя между гостями, она быстро удалялась от мужа и от Эдварда, стоявшего в противоположном углу. Стараясь незаметно сморгнуть слезы, она миновала маленькую комнатку, проходную между двумя гостиными, в которой музыканты вдохновенно играли сонату Баха, и вошла в длинную Голубую гостиную с росписью на потолке: меж купами белых и розовых облаков на синем небе резвились пухлые херувимчики. Разгоряченные танцоры то и дело наведывались сюда из бальной залы, чтобы выпить шампанского.
Джулия немного замедлила шаг, кивая на ходу знакомым и тем, кому ее представили только сегодня. Со всех сторон звучали комплименты по поводу пышности хатерлейского бала, и ей приходилось выслушивать их с заученным выражением удовольствия на лице. В галерее, увешанной портретами ее предков, ей встретилась Элизабет с поклонником. Они стояли у двери в утреннюю комнату, над которой кто-то из сестер – видимо, не без задней мысли – приладил символ влюбленных – веточку омелы. Молодой человек пылко целовал пальцы Элизабет, Элизабет счастливо смеялась. В этом смехе Джулия уловила нотки невинного кокетства, и зависть ее сделалась еще острее. Для нее все это осталось теперь в прошлом. Отвернувшись от двери, за которой готовились столы для мушки и виста, она через сводчатый проход вернулась в переднюю. Отовсюду слышался говор и смех, в проходной комнате напротив распевали рождественские гимны. Из кабинета, в котором несколько месяцев назад истекал кровью ее отец, доносились незнакомые мужские голоса.
Джулия торопливо поднялась по лестнице. В Зеленом салоне толпа восторженных дам слушала молодого человека, который с надрывом читал «Чайльд Гарольда». У молодого человека была буйная шевелюра и синий платок в горошек, небрежно повязанный вокруг шеи. В Красной гостиной сплетничали какие-то дамы, тут же две незнакомые девушки играли на фортепиано в четыре руки.
Библиотека, пронеслось у Джулии в голове. Там она наверняка найдет хотя бы краткое уединение, хотя бы несколько минут, чтобы прийти в себя. Толкнув дверь, Джулия с облегчением убедилась, что в полутемной комнате никого нет, и не раздумывая шагнула внутрь. Дверь захлопнулась, она без сил прислонилась к дверному косяку, и тут же из ее груди вырвались рыдания. До этого момента она и сама не подозревала, сколько всего накопилось у нее на душе.
Хатерлейская библиотека была заметно меньше, чем библиотека баронета в Монастырской усадьбе. По всей видимости, виконты Делабоулы были равнодушны к наукам, и полки красного дерева – которые, к слову сказать, отнюдь не поднимались до потолка – были лишь частично заставлены книгами. На обоих окнах висели коричневые бархатные занавески, а два кресла у камина, обитые золотой парчой, несли на себе легко узнаваемую печать прошлого века.
Пока Джулия беззвучно плакала у двери, в коридоре, совсем близко, послышались чьи-то шаги. Поспешно перейдя к окну, Джулия попыталась ладонями вытереть слезы, но у нее ничего не вышло.
Дверь у нее за спиной отворилась, и женский голос негромко спросил:
– Прошу прощения, вы, кажется, леди Блэкторн?
17
Джулия снова попыталась вытереть лицо и хоть как-то овладеть собою, но ее усилия снова ничем не увенчались. Голоса вошедшей она не узнала. Момент был самый что ни на есть неприятный: леди Блэкторн, супруга одного из богатейших мужей страны, постыдным образом рыдала во время своего первого рождественского бала.
Непростительно шумно шмыгнув носом, она обернулась и невольно вздрогнула: в дверях стояла та самая дама, которая несколько минут назад беседовала с Эдвардом.
– Да уж, – тихо проговорила дама, глядя на Джулию карими участливыми глазами. – Я вижу, быть женою сэра Перрана не так-то легко.
От этого замечания слезы почему-то еще сильнее хлынули у Джулии из глаз.
В коридоре послышался смех, и женщина поспешно обернулась и повернула ключ в двери. После этого она приподняла лиловый шелковый подол, отыскала в одном из швов нижней сорочки потайной карман и извлекла из него большой носовой платок с вышивкой. Оправив платье, она решительно подошла к Джулии и вложила платок ей в руку.
– Благодарю вас, – пробормотала Джулия, чувствуя, что от нежданного участия сейчас расплачется еще сильнее. – Я, наверное, сейчас похожа на садовую лейку. – Она всхлипнула и промокнула платком глаза. – Но, поверьте, мой муж тут ни при чем. Я… Вероятно, я еще не привыкла к роли жены.
– Точнее, жены баронета?
– Мой муж… впрочем, это неважно. Мне не в чем его винить. Я сама допустила ужасную ошибку, вот и все. – Заметив пятна от слез на шелковом лифе своего платья, Джулия досадливо поморщилась.
Дама рассмеялась, по-матерински заботливо раскрыла свой расписной веер и принялась деловито обмахивать им грудь Джулии: Джулия невольно прыснула, и вскоре обе они смеялись.
Странное начало знакомства, подумала Джулия про себя. Этой милой женщине, наверное, около пятидесяти. Кто она?
Чем-то она напомнила Джулии мать: видимо, в ней была та же чуткость и доброта и то же умение понять все без лишних слов. Наконец, решив, что необычность их встречи дает ей право отбросить некоторые требования этикета, она прямо посмотрела на нее и спросила:
– Кто вы?
Почему-то ей казалось, что она и прежде не раз глядела в эти карие глаза, – но этого быть никак не могло. В светлых волосах незнакомки как будто поблескивала легкая седина, хотя при таком тусклом свете нетрудно было и ошибиться. Зато – и тут уже ошибки быть не могло – от нее веяло такой спокойной уверенностью и доброжелательством, что Джулия тотчас почувствовала безграничное доверие к ней.
– Вообще-то меня зовут Маргарет. Но вам, полагаю, лучше называть меня так, как того требуют обычаи нашего общества, – то есть леди Тревонанс, я – мать Питера.
Джулия онемела от неожиданности. В памяти тотчас всплыла история ее несчастливых взаимоотношений с лордом Питером. Она в растерянности отступила назад.
– Интересно, что это вас так изумило? Впрочем, я, пожалуй, догадываюсь. – С улыбкой глядя Джулии прямо в глаза, леди Тревонанс шагнула к ней, продолжая обмахивать веером ее платье.
– Видите ли, получив приглашение от вашего супруга, я поняла, что должна, просто обязана приехать и встретиться с вами. Поведение моего сына прошлым летом несказанно меня огорчило. В тот самый день, когда он приехал к нам в Брайтон – кстати сказать, совершенно неожиданно, – я получила от него письмо, отправленное из Бата неделей раньше. В письме он сообщал, что любит вас, что, невзирая на все доводы отца, сделал вам предложение и не намерен отступаться, что бы мы ему ни говорили. Прочитав все это, я, разумеется, потребовала от него ответа: что стряслось за одну неделю, что так круто изменило его планы? Моему сыну никогда и ничего не удавалось от меня скрыть, и вскоре я все знала. Оказывается, неожиданная кончина вашего отца совершенно лишила Питера мужества. На мой взгляд, он повел себя тогда просто гадко, и впоследствии я не единожды говорила ему об этом. Выполни он тогда свой долг по отношению к вам, вы, во всяком случае, были бы избавлены от столь… тягостного союза, а сам он приобрел бы прекрасную жену. – Она ненадолго умолкла, потом, вздохнув, продолжила: – Хотя, с другой стороны, то, что вы с ним так и не поженились, возможно, не так уж плохо. Ведь этот брак на всю жизнь связал бы вас с нелюбимым человеком. В конце концов, мой сын, в отличие от сэра Перрана, еще очень молод. Надеюсь, моя откровенность не оскорбляет ваших чувств?
Джулия отрицательно покачала головой.
– Нисколько. В последние годы мне так или иначе приходилось поступаться своими чувствами. Главным образом я решала практические вопросы, за что теперь мне, вероятно, следует извиниться перед вами. Единственное, что я могу сказать в свое оправдание, это что в самом начале своего знакомства с лордом Питером я искренне полагала, что влюблена в него. Ну а потом… потом я уверила себя, что стану ему очень хорошей женой.
– И стали бы, моя милая. Я в этом нисколько не сомневаюсь.
– Благодарю вас за вашу доброту, – проговорила Джулия, – и за откровенность. Поверьте, со временем я научилась бы его любить…
Леди Тревонанс на минуту перестала обмахивать Джулию веером и ласково взяла ее под руку.
– Вам нечего так смущаться и винить себя в чем-либо. Доведись мне или любой из моих знакомых дам пережить то, что пережили вы, думаю, все мы на вашем месте повели бы себя точно так же. Я знаю, что вы были движимы заботой о своих сестрах. Возможно, мужчина и не одобрил бы столь практических побуждений в своей возлюбленной, но мне-то они ох как понятны! Сотни и сотни раз я благословляла судьбу за свое удачное замужество, от которого пять моих младших сестер выиграли не меньше меня. Когда вы приедете в Лондон – а я надеюсь, что это непременно случится нынешней весной, – вы найдете там поддержку, на которую, возможно, вовсе не рассчитываете.
– Но папино самоубийство… позор нашей семьи…
– Все это в конце концов забудется. Зато память о вашей матери будет жить еще долго. Мне не довелось быть лично знкомой с леди Делабоул, но я слышала о ней много хорошего. Ее репутация была безупречна. Люди находили в ней необыкновенные достоинства, какие – я уверена в этом, моя милая, – обнаружат со временем в вас.
– Вы так бесконечно добры ко мне, что, боюсь, я просто не сумею выразить вам всю свою благодарность, – вспыхнула Джулия. – Вы не представляете, как ваши слова помогают мне сейчас…
– Напротив, представляю, и даже очень хорошо. Однажды – а было это, если мне память не изменяет, лет двадцать пять назад – одна дама отвела меня в сторонку и сказала мне приблизительно то же самое, что я говорю сейчас вам. В свое время и вы окажете кому-нибудь ту же услугу. А пока что обещайте писать мне и подробно рассказывать о своих делах.
Джулия кивнула.
– Вот и славно! А по приезде в Лондон вы не откладывая нанесете мне утренний визит.
– Непременно, – сказала Джулия, почему-то все более уверяясь в том, что запланированная на весну поездка в Лондон состоится.
Леди Тревонанс оглядела ее ярко-синий лиф.
– Я вижу, ваше платье уже почти в порядке! – В ее карих глазах вспыхнули веселые искорки. – Да, в полном порядке. А теперь у меня к вам огромная просьба: ступайте и поговорите с майором Блэкторном. Собственно, ради этого я и пошла за вами. Дело в том, что мы ехали вместе с майором от самого Хартфордшира, и к концу пути он своей хандрой разбередил мне всю душу. – Говоря так, она незаметно подхватила Джулию под руку и повела к двери. – Попробуйте его хоть чуть-чуть взбодрить – иначе, боюсь, он так и будет ходить до конца жизни этаким брошенным псом.
Джулия улыбнулась. Да, улыбаться и шутить, пусть даже над собой, было все же лучше, чем предаваться бесплодному отчаянию. Леди Тревонанс, пожалуй, не стала бы часами заниматься самобичеванием и грезить о несбыточном.
Повернув ключ в замке, Джулия распахнула дверь. Прежде чем шагнуть за порог, она убедилась, что в коридоре никого нет, и тихо призналась своей спутнице:
– Я люблю его.
– Ну, – улыбнулась леди Тревонанс, – это я заметила сразу, как только мы вошли в вашу восхитительную гостиную. Вы смотрели на него, как будто перед вами стоял посланец богов!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55