https://wodolei.ru/catalog/vanny/170na70cm/Roca/continental/
Комната была просторной; в одном ее углу стояла кровать со множеством шелковых подушек и тончайшим газовым пологом. Полы устилали пушистые ковры, окна закрывали занавеси голубовато-зеленых тонов. Здесь же стояли резной туалетный столик с серебряными щетками и гребнями и медная ванна — такая большая, что Элиза могла бы плавать в ней. В комнату принесли множество драгоценных книг, тщательно переписанных известными писцами, — французские переводы прославленных греческих и римских поэтов. Ей не отказывали ни в чем — кроме свободы.
И потому комната была ей ненавистна. Несмотря на всю роскошь, тюрьма оставалась тюрьмой.
— Садись, — приказал Джалахар, указывая ей на стул перед зеркалом. Элиза послушалась, не спуская глаз с отражения Джалахара в металлическом зеркале с искусной рамой. Он отвел глаза, взял щетку и принялся осторожно выбирать шпильки из узла ее волос. Волосы упали Элизе на спину, и Джалахар восторженно приподнял их, глядя, как блестят золотые и медные пряди под светом свечей, а затем принялся расчесывать их плавными взмахами.
— Джалахар!
Ей не хотелось ничего спрашивать у него, но и сдерживать себя не могла.
— Я слышал, что он крепко держится за свою жизнь.
— Он жив!
— Да, но…
— Что? — Элиза обернулась на стуле, взглянув на Джалахара с тревогой и болью.
— Говорят, его одолевает лихорадка. Ты знаешь, здесь ею болеют часто… воинов убивают не раны, а лихорадка.
Элиза опустила глаза, наполнившиеся слезами.
— Он сильный воин, — сказал Джалахар. — За ним присматривает лучший из лекарей английского короля.
— Он наверняка убьет его, если этого не сделает лихорадка! — воскликнула Элиза.
Минуту Джалахар промолчал, а затем заметил:
— Я попрошу Саладина отправить к королю нашего лучшего лекаря, египтянина, который умеет исцелять пустынную лихорадку.
Позднее Элиза сочла бы нелепостью, что человек, отнявший ее у мужа, желает сделать все возможное, чтобы сохранить ее мужу жизнь и здоровье, но в эту минуту она думала только о Брайане, забыв, что говорит с Джалахаром и что Брайан и Джалахар — заклятые враги.
— Египтянина? — переспросила она.
— Он лучший лекарь, какого я знаю, — ответил Джалахар.
— Но примет ли его Ричард? Позволит ли осмотреть Брайана?
— Даже твой король уважает благородство Саладина. Английский король упрям, своеволен, но не глуп. Я прикажу, чтобы лекарь отправился к нему немедленно.
Слезы затуманили глаза Элизы. Она опустила голову.
— Ты… будешь приносить мне вести?
— Да, если, конечно, ты пригласишь меня приходить сюда.
— Приглашу?
Джалахар улыбнулся:
— Это твои владения, Элиза.
Она уставилась в темные глаза — такие выразительные, что они оживляли слишком утонченные черты лица араба. Его длинные гибкие пальцы перебирали ее золотые волосы. Она слегка вздрогнула, желая, чтобы у нее был жирный, грязный и безобразный тюремщик. Но он даже в свободных одеждах создавал впечатление сдержанной силы. Он умел говорить красивые слова; в самом деле, странный человек!
— Это не мои владения. Это просто… тюрьма. А ты мой тюремщик. Узники не приглашают тюремщиков к себе.
— Ты должна считать себя гостьей. Добрый хозяин не тревожит гостей без их позволения.
— Сегодня ты вошел сюда безо всякого позволения.
— Да, но обстоятельства были иными, верно? Я считал, что мое сопровождение необходимо.
Элиза взглянула в зеркало и проговорила шепотом:
— Тебе известно, что я жду тебя в любое время… если ты принесешь вести о Брайане.
— Тогда я вернусь к тебе, как только что-нибудь узнаю.
Прошла еще неделя, прежде чем Элиза вновь увидела Джалахара. Она пыталась читать, пыталась найти способ сохранить терпение, оставаться в здравом рассудке. Но так или иначе, долгие часы она беспокойно вышагивала по комнате.
Ей прислуживали две женщины-мусульманки, красиво одетые, в дорогих украшениях. Элиза сочла их одеяния слишком пышными для служанок, пока не узнала от старшей из женщин, с трудом говорившей по-французски, что они жены Джалахара. Она изумилась тому, что он отправил жен прислуживать захваченной в бою пленнице, но женщин, казалось, это не тревожило.
— По закону Аллаха, мужчине положено четыре жены, — объяснила маленькая и крепкая Сатима.
— А у Джалахара?..
— Три. Когда придет время, он возьмет тебя в жены.
— Но у меня есть муж!
— Ты вышла замуж не по закону ислама.
Мусульманки неодобрительно относились к ее поведению: ей, пленнице, следовало быть польщенной тем, что сам великий Джалахар решил взять ее в жены — ведь она могла стать просто наложницей.
Элиза впала в глубокую тоску. Джалахар не приходил, тревога за Брайана усиливалась. Элиза знала, что лихорадка убивает даже самых сильных мужчин, а Брайан страдает от нее уже слишком долго… Сколько еще у него хватит сил, чтобы бороться с неумолимой болезнью?
И если он выживет…
Она оставила его на попечение Гвинет.
Элиза упала на постель среди шелковых подушек и зарыдала. Наконец-то Гвинет заполучила Брайана, а ей самой суждено стать четвертой женой повелителя пустыни, быть навсегда запертой в этой роскошной клетке.
Так проходили бесконечные, томительные дни и ночи. Элиза вспоминала Ферс-Мэнор и день смерти Перси: он умер, пытаясь предостеречь ее, сказать о… о Гвинет. А она сама позволила этой женщине отнять у нее мужа! Если, конечно, он выживет.
Он должен выжить! Элизе было легче представлять Брайана рядом с Гвинет, чем знать, что его синие глаза закрылись навсегда, а сильное сердце перестало биться.
Она не ела два дня, и наконец Сатима заставила ее перекусить, напомнив о здоровье ребенка. Однако ребенок не мог отвлечь Элизу — биение жизни в ней было еще слишком слабым, а время родов — еще слишком далеко.
Однажды утром, когда она стояла, невидящими глазами глядя через занавеси у постели, дверь со скрипом отворилась. Элиза не придала этому значения: должно быть, Сатима или Марин принесли ей поднос с фруктами и свежим хлебом.
— Оставь поднос, — равнодушно пробормотала она.
— Нет, я посижу с тобой, пока ты ешь! Ты ведь знаешь, тебе необходимо поесть!
Голос оказался незнакомым. Элиза обернулась и увидела перед собой миниатюрную женщину, прелестную и хрупкую. Ее глаза были огромными и черными, овал лица напоминал сердечко. Она смотрела на Элизу со странной улыбкой, от которой Элиза встревожилась.
— Кто ты? — спросила Элиза.
— Сонина. Поешь! Я выбрала для тебя самые сладкие финики, а этот хлеб только что вынут из печи. Прошу тебя, поешь! — настаивала Сонина.
Элизе вовсе не хотелось есть. Она рассеянно улыбнулась Сонине и направилась к балкону. Что случилось? Почему Джалахар так давно не приходил? Неужели с Брайаном…
— Ты умрешь!
Она обернулась на этот крик, и с изумлением увидела, что хрупкая красавица стремительно бросилась к ней, занеся руку высоко в воздух. В руке сверкал кинжал, украшенный драгоценными камнями.
Элиза невольно вскрикнула, но успела уклониться от удара и развернулась, готовая к бою. Сонина вновь метнулась к ней, и Элиза перехватила ее руку, заставив выронить кинжал на пол. Сонина начала яростно отбиваться, и Элизе пришлось сжать ее запястье с удвоенной силой.
— Прекрати! — приказала она бьющейся Сонине, которая целилась ей пальцами в лицо.
— Тебе все равно придется съесть эти финики! — прошипела Сонина.
Холод прошел по спине Элизы.
— Они отравлены?
— Да! Да! И я все равно убью тебя!
— За что?
— За Джалахара! Я не позволю отнять его!
— У меня нет желания отнимать его у тебя, к тому же у Джалахара есть еще две жены!
— А, эти! — Сонина с пренебрежением скривила губы. — Две старые вороны! Он бывает только у меня! А эти двое следят за его детьми и наложницами.
Элиза невольно покраснела.
— Я не наложница, Сонина, и не хочу быть его женой. У меня есть муж. И если ты хочешь избавиться от меня, помоги мне! Помоги мне сбежать!
Дверь распахнулась. Вбежала Сатима в сопровождении рослого стражника. Сатима вцепилась Сонине в волосы и яростно запричитала на своем языке. Сонина что-то крикнула ей в ответ, но стражник схватил ее и поволок прочь, подгоняя пинками.
— Больше она не потревожит тебя, — пообещала Сатима Элизе.
— Не ешь эти финики, — предупредила Элиза. Сатима взглянула на поднос с едой — ей больше не потребовалось объяснений.
— Сонина в бешенстве. Сегодня возвращается Джалахар, но еще заранее он прислал гонца с требованием, чтобы ты увиделась с ним, едва он успеет выкупаться и пообедать.
Элиза опустила глаза.
— Да, я встречусь с ним, — ответила она.
Джалахар пришел к ней поздно вечером. Элиза уже устала вышагивать по комнате и бросилась к двери, едва она открылась.
— Пожалуйста, скажи, что ты узнал?
Джалахар не заставил ее ждать. Не отрывая глаз от Элизы, он заговорил. Она не могла понять, почему он так странно глядит на нее.
— Стеда лечит египтянин. Он еще страдает от лихорадки, но болезнь понемногу отступает. Раз или два он приходил в сознание, и египтянин говорит, что Стед выживет.
Облегчение было таким внезапным, что Элиза рухнула на ковер — ноги не удержали ее. Она прижала ладони к щекам, словно стараясь сохранить рассудок.
Джалахар склонился и помог ей встать.
— Я принес тебе добрые вести. А теперь ты моя хозяйка и должна развлекать гостя.
Она вздрогнула, но Джалахар рассмеялся.
— Я не прошу ничего невозможного, запомни. — Он хлопнул в ладони, и дверь открылась. Двое слуг внесли низкий, странного вида столик и принялись расставлять на нем фигуры. Элиза взглянула на Джалахара.
— Шахматы, — пояснил он, прошел к столику, взял одну из фигур и внимательно рассмотрел ее, любуясь искусной резьбой. — Удивительная работа. Это подарок моему отцу от правителя Иерусалима — христианского короля. Ты умеешь играть?
Элиза кивнула и села на подушки.
— Тогда делай первый ход, — предложил Джалахар, и Элиза послушалась.
Постепенно на доске становилось все меньше пешек, погибали ладьи и слоны.
— Ты хорошо играешь, — заметил Джалахар.
— Я выиграю, — уверенно ответила Элиза.
Он улыбнулся.
— Вряд ли. Я буду играть с тобой до тех пор, пока не одержу победу.
Игра продолжалась. Наконец он произнес:
— Я слышал, что утром ты не скучала.
Элиза поежилась.
— Твоя жена пыталась отравить меня, а потом заколоть кинжалом.
— Она будет наказана.
— За что? Она хочет, чтобы я оставалась здесь, не больше, чем я сама этого хочу.
— Жена не должна перечить воле своего мужа.
— Тогда из меня получится плохая жена, Джалахар: я привыкла поступать по собственной воле.
Он задержал руку на фигуре и взглянул на нее. В глубине его глаз заплясали искры, губы слегка скривились в улыбке.
— Не припомню, чтобы я просил тебя быть моей женой, — учтиво заметил он.
Неизвестно почему Элиза вспыхнула.
— Этого боится Сонина, — ответила она.
— Тебе незачем беспокоиться о Сонине. — Он пожал плечами.
— Я не хочу, чтобы ты наказывал ее, — произнесла Элиза, передвинула фигуру и подняла голову. — Думаю, ты признаешь поражение: я победила.
Джалахар поднялся и поклонился ей.
— В этой игре — да. Но через неделю мы сразимся вновь.
Элиза обнаружила, что сохранять терпение все эти дни ей помогают две мысли. Элеонора, королева Элеонора, которая так любила Элизу и заботилась о ней, провела в заточении шестнадцать лет. Временами ей угрожали, лишали самого необходимого, но королева осталась такой же сильной и гордой, как прежде.
Она научилась ждать…
Мысль о шестнадцати годах заключения чуть не вызвала у Элизы приступ отчаяния, но вторая мысль помогла ей сдержаться.
Она должна оставаться здоровой, умной, сообразительной. Все, что она может подарить любимому человеку, — это их ребенка. Ради ребенка она должна выдержать эти муки.
Джалахар появлялся каждую неделю. Элиза узнала, что Сонину отослали к ее отцу. Элиза встревожилась, но Джалахар остался непоколебимым в своем решении.
— В моем доме должен быть мир. Я не хочу видеть в своей постели женщину, способную нанести удар кинжалом или отравить. Я привык сражаться на поле боя, против мужчин.
Элиза помедлила, осторожно взяла своего ферзя и возразила:
— Тогда ни к чему держать здесь и меня, Джалахар, ибо я готова убить тебя ради свободы, будь у меня такая возможность.
— Вот как?
Не думая ни секунды, он взял ее ферзя и отложил в сторону. Элиза едва следила за игрой, но вздрогнула, когда Джалахар вдруг оттолкнул столик и фигуры посыпались на пол. Он встал, подхватил Элизу с подушек и прижал к своей груди, глядя ей прямо в глаза.
— Я дам тебе свой кинжал, — сказал он, вытаскивая острое лезвие из-за пояса и вкладывая ей в руку. — Возьми его! — И он разорвал одежду, обнажая мускулистую грудь.
Изумленная его действиями Элиза попятилась, крепко сжав в ладони кинжал с перламутровой рукояткой. Джалахар наступал на нее, пронзая темными глазами.
— Остановись, Джалахар, — крикнула Элиза, — или я тебя убью!
— Неужели?
Он потянулся, схватил ее за руку и с силой провел кинжалом по груди. Из раны тонкой багровой полоской проступила кровь.
— Прекрати! — вновь вскрикнула Элиза, отдергивая руку. Слезы выступили у нее на глазах, она метнулась прочь и споткнулась о подушку. Она упала на постель, и ее глаза расширились в испуге, когда Джалахар склонился над ней и оперся на локоть.
Элиза перекатилась на постели и прижалась к стене, не спуская с него глаз.
— Ты не умеешь убивать, — мягко проговорил он, опускаясь на пол с другой стороны постели. Джалахар провел ладонью по ее щеке. — Неужели любить меня так тяжело? — спросил он. Он прикоснулся губами к ее губам, Элиза хотела увернуться, но не успела: она была прижата к стене. Но это прикосновение не было жестоким или повелительным. Мягкие губы Джалахара пахли мятой, они были нежными и… властными, казалось, губы Элизы овеял ветер. Отстранившись, Джалахар вновь взглянул на нее.
Элиза задрожала, раздираемая противоречивыми чувствами. Она приоткрыла рот, а затем вспомнила, что по-прежнему держит кинжал в руке.
Она приставила его к собственной груди.
— Может, я и не сумею лишить тебя жизни, — произнесла она, — но смогу убить себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
И потому комната была ей ненавистна. Несмотря на всю роскошь, тюрьма оставалась тюрьмой.
— Садись, — приказал Джалахар, указывая ей на стул перед зеркалом. Элиза послушалась, не спуская глаз с отражения Джалахара в металлическом зеркале с искусной рамой. Он отвел глаза, взял щетку и принялся осторожно выбирать шпильки из узла ее волос. Волосы упали Элизе на спину, и Джалахар восторженно приподнял их, глядя, как блестят золотые и медные пряди под светом свечей, а затем принялся расчесывать их плавными взмахами.
— Джалахар!
Ей не хотелось ничего спрашивать у него, но и сдерживать себя не могла.
— Я слышал, что он крепко держится за свою жизнь.
— Он жив!
— Да, но…
— Что? — Элиза обернулась на стуле, взглянув на Джалахара с тревогой и болью.
— Говорят, его одолевает лихорадка. Ты знаешь, здесь ею болеют часто… воинов убивают не раны, а лихорадка.
Элиза опустила глаза, наполнившиеся слезами.
— Он сильный воин, — сказал Джалахар. — За ним присматривает лучший из лекарей английского короля.
— Он наверняка убьет его, если этого не сделает лихорадка! — воскликнула Элиза.
Минуту Джалахар промолчал, а затем заметил:
— Я попрошу Саладина отправить к королю нашего лучшего лекаря, египтянина, который умеет исцелять пустынную лихорадку.
Позднее Элиза сочла бы нелепостью, что человек, отнявший ее у мужа, желает сделать все возможное, чтобы сохранить ее мужу жизнь и здоровье, но в эту минуту она думала только о Брайане, забыв, что говорит с Джалахаром и что Брайан и Джалахар — заклятые враги.
— Египтянина? — переспросила она.
— Он лучший лекарь, какого я знаю, — ответил Джалахар.
— Но примет ли его Ричард? Позволит ли осмотреть Брайана?
— Даже твой король уважает благородство Саладина. Английский король упрям, своеволен, но не глуп. Я прикажу, чтобы лекарь отправился к нему немедленно.
Слезы затуманили глаза Элизы. Она опустила голову.
— Ты… будешь приносить мне вести?
— Да, если, конечно, ты пригласишь меня приходить сюда.
— Приглашу?
Джалахар улыбнулся:
— Это твои владения, Элиза.
Она уставилась в темные глаза — такие выразительные, что они оживляли слишком утонченные черты лица араба. Его длинные гибкие пальцы перебирали ее золотые волосы. Она слегка вздрогнула, желая, чтобы у нее был жирный, грязный и безобразный тюремщик. Но он даже в свободных одеждах создавал впечатление сдержанной силы. Он умел говорить красивые слова; в самом деле, странный человек!
— Это не мои владения. Это просто… тюрьма. А ты мой тюремщик. Узники не приглашают тюремщиков к себе.
— Ты должна считать себя гостьей. Добрый хозяин не тревожит гостей без их позволения.
— Сегодня ты вошел сюда безо всякого позволения.
— Да, но обстоятельства были иными, верно? Я считал, что мое сопровождение необходимо.
Элиза взглянула в зеркало и проговорила шепотом:
— Тебе известно, что я жду тебя в любое время… если ты принесешь вести о Брайане.
— Тогда я вернусь к тебе, как только что-нибудь узнаю.
Прошла еще неделя, прежде чем Элиза вновь увидела Джалахара. Она пыталась читать, пыталась найти способ сохранить терпение, оставаться в здравом рассудке. Но так или иначе, долгие часы она беспокойно вышагивала по комнате.
Ей прислуживали две женщины-мусульманки, красиво одетые, в дорогих украшениях. Элиза сочла их одеяния слишком пышными для служанок, пока не узнала от старшей из женщин, с трудом говорившей по-французски, что они жены Джалахара. Она изумилась тому, что он отправил жен прислуживать захваченной в бою пленнице, но женщин, казалось, это не тревожило.
— По закону Аллаха, мужчине положено четыре жены, — объяснила маленькая и крепкая Сатима.
— А у Джалахара?..
— Три. Когда придет время, он возьмет тебя в жены.
— Но у меня есть муж!
— Ты вышла замуж не по закону ислама.
Мусульманки неодобрительно относились к ее поведению: ей, пленнице, следовало быть польщенной тем, что сам великий Джалахар решил взять ее в жены — ведь она могла стать просто наложницей.
Элиза впала в глубокую тоску. Джалахар не приходил, тревога за Брайана усиливалась. Элиза знала, что лихорадка убивает даже самых сильных мужчин, а Брайан страдает от нее уже слишком долго… Сколько еще у него хватит сил, чтобы бороться с неумолимой болезнью?
И если он выживет…
Она оставила его на попечение Гвинет.
Элиза упала на постель среди шелковых подушек и зарыдала. Наконец-то Гвинет заполучила Брайана, а ей самой суждено стать четвертой женой повелителя пустыни, быть навсегда запертой в этой роскошной клетке.
Так проходили бесконечные, томительные дни и ночи. Элиза вспоминала Ферс-Мэнор и день смерти Перси: он умер, пытаясь предостеречь ее, сказать о… о Гвинет. А она сама позволила этой женщине отнять у нее мужа! Если, конечно, он выживет.
Он должен выжить! Элизе было легче представлять Брайана рядом с Гвинет, чем знать, что его синие глаза закрылись навсегда, а сильное сердце перестало биться.
Она не ела два дня, и наконец Сатима заставила ее перекусить, напомнив о здоровье ребенка. Однако ребенок не мог отвлечь Элизу — биение жизни в ней было еще слишком слабым, а время родов — еще слишком далеко.
Однажды утром, когда она стояла, невидящими глазами глядя через занавеси у постели, дверь со скрипом отворилась. Элиза не придала этому значения: должно быть, Сатима или Марин принесли ей поднос с фруктами и свежим хлебом.
— Оставь поднос, — равнодушно пробормотала она.
— Нет, я посижу с тобой, пока ты ешь! Ты ведь знаешь, тебе необходимо поесть!
Голос оказался незнакомым. Элиза обернулась и увидела перед собой миниатюрную женщину, прелестную и хрупкую. Ее глаза были огромными и черными, овал лица напоминал сердечко. Она смотрела на Элизу со странной улыбкой, от которой Элиза встревожилась.
— Кто ты? — спросила Элиза.
— Сонина. Поешь! Я выбрала для тебя самые сладкие финики, а этот хлеб только что вынут из печи. Прошу тебя, поешь! — настаивала Сонина.
Элизе вовсе не хотелось есть. Она рассеянно улыбнулась Сонине и направилась к балкону. Что случилось? Почему Джалахар так давно не приходил? Неужели с Брайаном…
— Ты умрешь!
Она обернулась на этот крик, и с изумлением увидела, что хрупкая красавица стремительно бросилась к ней, занеся руку высоко в воздух. В руке сверкал кинжал, украшенный драгоценными камнями.
Элиза невольно вскрикнула, но успела уклониться от удара и развернулась, готовая к бою. Сонина вновь метнулась к ней, и Элиза перехватила ее руку, заставив выронить кинжал на пол. Сонина начала яростно отбиваться, и Элизе пришлось сжать ее запястье с удвоенной силой.
— Прекрати! — приказала она бьющейся Сонине, которая целилась ей пальцами в лицо.
— Тебе все равно придется съесть эти финики! — прошипела Сонина.
Холод прошел по спине Элизы.
— Они отравлены?
— Да! Да! И я все равно убью тебя!
— За что?
— За Джалахара! Я не позволю отнять его!
— У меня нет желания отнимать его у тебя, к тому же у Джалахара есть еще две жены!
— А, эти! — Сонина с пренебрежением скривила губы. — Две старые вороны! Он бывает только у меня! А эти двое следят за его детьми и наложницами.
Элиза невольно покраснела.
— Я не наложница, Сонина, и не хочу быть его женой. У меня есть муж. И если ты хочешь избавиться от меня, помоги мне! Помоги мне сбежать!
Дверь распахнулась. Вбежала Сатима в сопровождении рослого стражника. Сатима вцепилась Сонине в волосы и яростно запричитала на своем языке. Сонина что-то крикнула ей в ответ, но стражник схватил ее и поволок прочь, подгоняя пинками.
— Больше она не потревожит тебя, — пообещала Сатима Элизе.
— Не ешь эти финики, — предупредила Элиза. Сатима взглянула на поднос с едой — ей больше не потребовалось объяснений.
— Сонина в бешенстве. Сегодня возвращается Джалахар, но еще заранее он прислал гонца с требованием, чтобы ты увиделась с ним, едва он успеет выкупаться и пообедать.
Элиза опустила глаза.
— Да, я встречусь с ним, — ответила она.
Джалахар пришел к ней поздно вечером. Элиза уже устала вышагивать по комнате и бросилась к двери, едва она открылась.
— Пожалуйста, скажи, что ты узнал?
Джалахар не заставил ее ждать. Не отрывая глаз от Элизы, он заговорил. Она не могла понять, почему он так странно глядит на нее.
— Стеда лечит египтянин. Он еще страдает от лихорадки, но болезнь понемногу отступает. Раз или два он приходил в сознание, и египтянин говорит, что Стед выживет.
Облегчение было таким внезапным, что Элиза рухнула на ковер — ноги не удержали ее. Она прижала ладони к щекам, словно стараясь сохранить рассудок.
Джалахар склонился и помог ей встать.
— Я принес тебе добрые вести. А теперь ты моя хозяйка и должна развлекать гостя.
Она вздрогнула, но Джалахар рассмеялся.
— Я не прошу ничего невозможного, запомни. — Он хлопнул в ладони, и дверь открылась. Двое слуг внесли низкий, странного вида столик и принялись расставлять на нем фигуры. Элиза взглянула на Джалахара.
— Шахматы, — пояснил он, прошел к столику, взял одну из фигур и внимательно рассмотрел ее, любуясь искусной резьбой. — Удивительная работа. Это подарок моему отцу от правителя Иерусалима — христианского короля. Ты умеешь играть?
Элиза кивнула и села на подушки.
— Тогда делай первый ход, — предложил Джалахар, и Элиза послушалась.
Постепенно на доске становилось все меньше пешек, погибали ладьи и слоны.
— Ты хорошо играешь, — заметил Джалахар.
— Я выиграю, — уверенно ответила Элиза.
Он улыбнулся.
— Вряд ли. Я буду играть с тобой до тех пор, пока не одержу победу.
Игра продолжалась. Наконец он произнес:
— Я слышал, что утром ты не скучала.
Элиза поежилась.
— Твоя жена пыталась отравить меня, а потом заколоть кинжалом.
— Она будет наказана.
— За что? Она хочет, чтобы я оставалась здесь, не больше, чем я сама этого хочу.
— Жена не должна перечить воле своего мужа.
— Тогда из меня получится плохая жена, Джалахар: я привыкла поступать по собственной воле.
Он задержал руку на фигуре и взглянул на нее. В глубине его глаз заплясали искры, губы слегка скривились в улыбке.
— Не припомню, чтобы я просил тебя быть моей женой, — учтиво заметил он.
Неизвестно почему Элиза вспыхнула.
— Этого боится Сонина, — ответила она.
— Тебе незачем беспокоиться о Сонине. — Он пожал плечами.
— Я не хочу, чтобы ты наказывал ее, — произнесла Элиза, передвинула фигуру и подняла голову. — Думаю, ты признаешь поражение: я победила.
Джалахар поднялся и поклонился ей.
— В этой игре — да. Но через неделю мы сразимся вновь.
Элиза обнаружила, что сохранять терпение все эти дни ей помогают две мысли. Элеонора, королева Элеонора, которая так любила Элизу и заботилась о ней, провела в заточении шестнадцать лет. Временами ей угрожали, лишали самого необходимого, но королева осталась такой же сильной и гордой, как прежде.
Она научилась ждать…
Мысль о шестнадцати годах заключения чуть не вызвала у Элизы приступ отчаяния, но вторая мысль помогла ей сдержаться.
Она должна оставаться здоровой, умной, сообразительной. Все, что она может подарить любимому человеку, — это их ребенка. Ради ребенка она должна выдержать эти муки.
Джалахар появлялся каждую неделю. Элиза узнала, что Сонину отослали к ее отцу. Элиза встревожилась, но Джалахар остался непоколебимым в своем решении.
— В моем доме должен быть мир. Я не хочу видеть в своей постели женщину, способную нанести удар кинжалом или отравить. Я привык сражаться на поле боя, против мужчин.
Элиза помедлила, осторожно взяла своего ферзя и возразила:
— Тогда ни к чему держать здесь и меня, Джалахар, ибо я готова убить тебя ради свободы, будь у меня такая возможность.
— Вот как?
Не думая ни секунды, он взял ее ферзя и отложил в сторону. Элиза едва следила за игрой, но вздрогнула, когда Джалахар вдруг оттолкнул столик и фигуры посыпались на пол. Он встал, подхватил Элизу с подушек и прижал к своей груди, глядя ей прямо в глаза.
— Я дам тебе свой кинжал, — сказал он, вытаскивая острое лезвие из-за пояса и вкладывая ей в руку. — Возьми его! — И он разорвал одежду, обнажая мускулистую грудь.
Изумленная его действиями Элиза попятилась, крепко сжав в ладони кинжал с перламутровой рукояткой. Джалахар наступал на нее, пронзая темными глазами.
— Остановись, Джалахар, — крикнула Элиза, — или я тебя убью!
— Неужели?
Он потянулся, схватил ее за руку и с силой провел кинжалом по груди. Из раны тонкой багровой полоской проступила кровь.
— Прекрати! — вновь вскрикнула Элиза, отдергивая руку. Слезы выступили у нее на глазах, она метнулась прочь и споткнулась о подушку. Она упала на постель, и ее глаза расширились в испуге, когда Джалахар склонился над ней и оперся на локоть.
Элиза перекатилась на постели и прижалась к стене, не спуская с него глаз.
— Ты не умеешь убивать, — мягко проговорил он, опускаясь на пол с другой стороны постели. Джалахар провел ладонью по ее щеке. — Неужели любить меня так тяжело? — спросил он. Он прикоснулся губами к ее губам, Элиза хотела увернуться, но не успела: она была прижата к стене. Но это прикосновение не было жестоким или повелительным. Мягкие губы Джалахара пахли мятой, они были нежными и… властными, казалось, губы Элизы овеял ветер. Отстранившись, Джалахар вновь взглянул на нее.
Элиза задрожала, раздираемая противоречивыми чувствами. Она приоткрыла рот, а затем вспомнила, что по-прежнему держит кинжал в руке.
Она приставила его к собственной груди.
— Может, я и не сумею лишить тебя жизни, — произнесла она, — но смогу убить себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64