https://wodolei.ru/catalog/accessories/stoliki/
Однако она не упала: Брайан протянул загорелую руку и коснулся ее полной груди. Элиза опустила ресницы, не в силах смотреть ему в глаза.
Ей вспомнился давний день у другого ручья. Она замерзла, но его руки словно жгли его. Огонь и вода, тепло и холод, и это прикосновение…
Оно обещало, что стоит Элизе шагнуть вперед, как ей откроется что-то бесконечно дорогое и желанное.
Сколько времени она боролась с ним? С той черной ночи, когда они встретились. Даже тогда она уловила это обещание, но грезила о Перси, а теперь…
Теперь она не могла даже вызвать в памяти его образ. Его имя вызывало у нее смущение. Воспоминания о Перси стали смутными и обрывочными.
Послышался тихий стон, и Элиза изумилась, поняв, что это застонала она сама. Она шагнула к Брайану, положила голову ему на плечо и обвила руками его шею. Она запуталась в рубашке, плавающей вокруг ее ног, и чуть не упала, и даже не заметила, когда Брайан поднял ее на руки и вынес из воды. Закрыв глаза, Элиза прижалась к нему. Она была очарована красотой утра и нежностью его ласк. Ее словно окутал волшебный туман, и казалось, что если она погрузится в этот туман, блаженство, разливающееся по ее телу, станет еще сильнее, и тогда…
Ее рубашка упала на берег, и Элиза обнаружила, что лежит на одеяле, согретом за часы ночного сна. Она открыла глаза. Высоко над ней, меж дубовых листьев, проглядывало утреннее небо нежного, теплого малинового оттенка. Ветер играл листвой, бросая пятна света и тени на лицо Элизы, и она зажмурилась. Она слышала, как Брайан снимает тяжелые сапоги, чулки, ощутила, как он ложится рядом. Он лежал на боку, опершись на локоть и прижимаясь к ней обнаженным телом.
Его пальцы, невесомые и нежные, коснулись ее щеки, прошлись до подбородка. Затем он дотронулся до ее шеи, и Элиза страстно пожелала такого же ласкающего прикосновения к груди. Он прикасался к ней легкими движениями, еле заметными, как ветер. Элиза с трудом сдерживалась.
Беспечно и неторопливо эта паутина движений опутывала ее. Элиза ощутила его руки на груди… они коснулись талии и заставили ее резко вздохнуть, когда дотянулись до живота. Он прошептал, склонившись к ней:
— Тебе больно?
— Нет…
Брайан улыбнулся, видя, как ее губы произносят это слово. До этого момента он почти боялся дотронуться до нее. Лежа на одеяле, согнув в колене ногу, она изумляла непорочностью своей наготы, выглядела такой чистой и невинной, что прикосновение к ней он считал почти святотатством. Окруженная золотистым облаком волос, с пляшущими по телу солнечными зайчиками, она казалась недосягаемой лесной нимфой-девственницей, небесным существом из неведомого Камелота.
Только сейчас он почувствовал себя насильником, а не в ту ночь, когда так беспечно овладел ею. Несмотря на тогдашнюю близость, эта женщина как-то ускользнула от него, в каком-то смысле сохранила свою невинность. Сегодня Брайан решил добиться большего. Он должен был получить ее целиком. Одержимость, возбуждавшая его с давно прошедшей ночи, не угасала: она росла, как грозовая туча, и он понимал, что не успокоится, пока не познает Элизу полностью и не сумеет удержать ее в руках.
Еле слышный шепот единственного слова преобразил ее. Красота не исчезла, как и совершенство невинности. Но ее губы слегка приоткрылись, она облизнула их кончиком языка, а упругие, высокие холмы ее белоснежных грудей стали приподниматься чаще, в такт дыханию. Он склонился над ней, пробуя на вкус долину между этими холмами, дразня плоть языком. Он провел влажную дорожку до соска, который приподнялся, уставившись в небо и дерзко розовея. Брайан почувствовал, как задрожала Элиза, и понял, что дрожит сам, впитывая сладость ее плоти, лаская ее языком и слегка прикусывая зубами, заставляя ее твердеть и напрягаться.
Тихое восклицание вырвалось из ее приоткрытых губ. Шепот, стон, плач — или, быть может, всего лишь ветер, охвативший его вихрем снаружи и изнутри. Его руки запутались в ее волосах, он просунул ладонь ей под голову, приподнимая ее. Он перекатился на спину, увлекая ее за собой и тихо постанывая, едва ощущая прикосновение шелковистой паутины — каждую ее нить, каждую прядь, ласкающую и обжигающую его кожу.
Она открыла глаза и взглянула на него, изумленная этим движением. Обняв рукой за шею, он привлек ее к себе, целуя в лоб, в кончик носа, в губы. Этот поцелуй был долгим и страстным. Левой рукой он поддерживал ее голову, правой плавными движениями проводил по спине, лаская прядями ее собственных волос, так очаровавших его. Он исследовал ее длинную гладкую спину, тонкую талию и упругие, нежные округлости ниже пояса. Затем он вновь перекатился, оказавшись сверху. Теперь его прикосновение уже не было медленным и невесомым. Он хотел ощутить ее, приглушить боль в ладонях нежностью ее женской плоти. Его руки стали грубыми и мозолистыми, но эту грубость он исцелял нежностью своих поцелуев, ласками губ и языка. Ему хотелось возбудить ее, и не только; он был очарован ее ароматом. Она представлялась ему солнечным лучом, яркой зеленью леса, а на вкус казалась слаще всего на свете.
Она уже не лежала неподвижно, она двигалась и изгибалась под его руками и губами. Эти движения еще сильнее возбудили его жажду. Он спустился ниже, желая узнать, примет ли она его. Она приоткрыла глаза, вздохнула и содрогнулась. Однако она не стала сопротивляться, и он с торжеством отведал на вкус ее потаенное местечко, зная, что отнял у нее всю волю и позволил полностью расцвести, этой красоте, настоящему дару природы.
Он приподнялся, засмеявшись в ответ на ее взгляд, но тут же опустился, едва на ее щеках вспыхнул румянец. Он вновь покрыл ее поцелуями, и она ощутила силу его страсти. Она не помнила, как вышло, что он оказался между ее бедер, а она обвила его ногами. Блаженство полностью затопило ее, оно жгло и ласкало. Эта чудесная агония причиняла ей боль, но она желала только, чтобы эта боль не кончалась. Она впилась пальцами в его плечи, трепеща от их твердости и силы. Она ответила на его поцелуй со страстью, которая также привела его в трепет; ей хотелось ощутить его на вкус, почувствовать в себе. Однако он лишь только дразнил ее, ласкал собой, но не входил, не помогал приглушить жгучее вожделение…
Она пробежала пальцами по его спине и остановилась там, где была повязка. Не прикасаясь к ней, она спустилась ниже, к ягодицам — они тоже были твердыми и мускулистыми. Она сжала их, и он наконец сделал решительный шаг. У нее вырвался вздох нестерпимого наслаждения.
Она ждала его, хотела, жаждала. Ему хотелось помедлить, убедиться, что она поняла, какой радости они могут достичь вдвоем. Но собственное желание, сдерживаемое так долго, вышло из его власти. Оно увлекло его в стремительный ритм, проникающие и колкие удары. Однако это было не важно, ибо она принимала его. Он уверился в этом, ощутив, как трепещут и поддаются под ним ее бедра. Ее приглушенные вскрики были чудеснейшей из мелодий; ее руки, скользящие по его телу, дарили наслаждение, равного которому он не знал.
Затем она напряглась, ее дрожь усилилась, пробегая по телу волнами. У нее вырвался почти изумленный крик, которые перешел в нежный стон. Он пролился, как горячее масло, издав хриплый возглас удовлетворения, и едва понял, что слышит собственный голос.
Она быстро свернулась клубком, повернувшись к нему спиной, но не отодвигаясь. Он лежал, глядя на листья, радуясь, что она отвернулась, ибо сейчас он не мог прогнать с лица усмешку подлинного удовольствия.
Элиза задрожала — ветер неожиданно стал прохладным. Она вновь увидела окружающий мир. Ветер помогал ей прийти в себя, однако Элизе не хотелось, чтобы он уносил чувство блаженства.
Таинственное обещание исполнилось. Чудо вызывало трепет: это было самым удивительным событием, какое когда-либо происходило с Элизой. Она ощущала усталость, но в то же время такую силу и радость, о существовании которых даже не подозревала. Она упивалась ими, не боясь пресытиться. Он был ее вином, ее нектаром, великолепным и опьяняющим. Она позабыла о своей ненависти и досаде. Времена, когда он был отвратительным Брайаном Стедом, а она его подневольной невестой, канули в прошлое. Теперь она знала, что он прекрасен, настолько, насколько может быть прекрасен мужчина, что он всецело принадлежит ей, что им суждено наслаждаться, восхищаться и радоваться друг другу.
Но теперь она начинала испытывать сожаление. Волшебные цвета рассвета поблекли, превратившись в холодный, ясный блеск раннего утра. Ничего не изменилось; он по-прежнему был испытанным воином короля, рыцарем, жаждущим битвы и уже удовлетворившим свою страсть к землям и богатству.
Однако приятным преимуществом для него явилось то, что он одновременно смог удовлетворить страсть к непокорной жене.
Она ошиблась, горько подумала Элиза. Кое-что все-таки изменилось. Больше она не могла назвать себя «подневольной» женой, не могла дольше бороться с ним, ибо предать ее могли так же легко, как и возжелать.
Но в глубине души она понимала, что эту досаду ей причиняла отнюдь не борьба чувств. Ей нравились новые ощущения, новые познания, это чувство обещания, которое так долго дразнило ее. Но то, что причиняло ей боль, так грубо прикасаясь к обнаженной душе, было ненавистью. Им придется отправиться на Корнуолл. Брайан решительно намерен взяться за дела. А потом ему предстоит уехать. Со сколькими женщинами он был так, как только что был с ней? Конечно, Гвинет всего одна из них. Гвинет, которая никогда не делала тайны из своих отношений с Брайаном, отношений, которые, по-видимому, ни один из них не собирался прекращать…
Элиза закрыла глаза от внезапного отчаяния. Ей не хотелось думать о Гвинет и Брайане. О том, как они были вместе. Ей не хотелось ни с кем делить тайны, открывшиеся сегодня ей…
Она глотнула, заставляя себя открыть глаза. Она совсем не робкая простушка, она герцогиня и не потерпит, чтобы эта связь продолжалась прямо у нее на глазах. Будущее обещало ей только мрак и отчаяние, но ей предстоит пройти его день за днем, и она никогда не позволит Брайану узнать, что она чувствует. Если он считает ее упрямой и строптивой, то пусть узнает: она может стать еще строптивее.
Солнце начало обжигать его тело. Брайан лениво взялся за локон, лежащий на округлом бедре Элизы, и пощекотал им ее. Он надеялся, что так заставит ее обернуться, но затем ему на ум пришло иное.
— Элиза! — тихо позвал он. Она что-то пробормотала в знак того, что слышит, и он задал вопрос, столько времени мучивший его: — Зачем ты украла кольцо Генриха и рассказала мне всю эту нелепую ложь?
Он ощутил, как напряглось ее тело. Затем она тихо рассмеялась, даже не пытаясь скрыть свою горечь.
— Разве тебе не известно, Стед, что истина сейчас не имеет ни малейшего значения?
— Тогда расскажи ее мне, — настаивал Брайан.
— Стед, — ответила она ему так глухо, что голос ее походил на шепот, — ты получил все: земли, титулы, состояние, даже меня — покорную и смирившуюся. Монтуа… когда-то оно принадлежало мне, и ты отнял его. Но эти тайна… ты ее не получишь. Она моя, я намерена хранить ее и сохраню.
Несколько минут он молчал, лежа неподвижно. Затем Элиза услышала, как Брайан зашевелился. Она закрыла глаза, удивляясь, как она могла только что ощущать невообразимое блаженство и уже в следующую минуту разрываться от отчаяния. Она словно оцепенела. Она слышала, как Брайан одевается и идет к лошадям, однако не могла ни о чем подумать, пока он не вернулся и не дотронулся носком сапога до ее бедра. Глядя в его мрачные глаза, она сжалась, желая хотя бы спрятать свою наготу под покрывалом волос.
Он что-то бросил на одеяло, и Элиза с удивлением и беспокойством проследила за падением этого предмета.
На одеяле лежало кольцо. Сапфировое кольцо Генриха.
— Ты дорого заплатила за него, — равнодушно заметил Брайан. — Можешь его носить.
— Но где… — начала она, однако Брайан перебил ее:
— Я обнаружил его в одном из твоих сундуков, прежде чем ты вернулась в Монтуа.
— Как ты посмел рыться в моих вещах!
Он беспечно пожал плечами.
— Мне казалось, я должен узнать о тебе побольше, поскольку я не ожидал приятных разговоров.
Элиза стиснула зубы и подняла на него сверкающие от ненависти глаза. Ее гнев закипал вновь. Как она могла позволить этому холодному, надменному, грубому вояке прикоснуться к себе! В этот момент ей захотелось провалиться сквозь землю от стыда: она не только позволила, но и сама поддалась ему!
— Надень кольцо, — повторил он.
— Я не могу носить его! — воскликнула Элиза. — Разве ты забыл? Есть люди, которые знают, что оно принадлежало Генриху.
Он невесело рассмеялся.
— Ты можешь его носить, Элиза. Когда ты так поспешно уехала из Лондона, мне пришлось рассказать Ричарду о нашей первой встрече. Наш король воспринял мой рассказ довольно странно: он долго молчал, это необычно для Ричарда. Затем он приказал мне отправиться за тобой, напомнив, конечно, что я должен буду вернуться к нему, и сказал нечто любопытное. Он объяснил мне, что ты должна носить это кольцо, а если кто-нибудь спросит о нем, говорить, что это свадебный подарок Ричарда.
Она отвела глаза и взглянула на кольцо, потом подняла его и надела на палец.
— Одевайся, — велел Брайан. — Мы потеряли половину утра.
— Не по моей вине, — резко возразила Элиза. — А если ты так считаешь, то вынудил меня к этому ты.
Он перешагнул через нее и отправился седлать лошадей.
Элиза встала и нашла рубашку. Она была насквозь мокрой, но заменить ее Элизе было нечем. Вздохнув, она набросила рубашку и тунику. Грубая шерсть раздражала кожу, казалось, кожа стала особенно нежной и чувствительной.
Ей придется смириться с этим неудобством, горько решила Элиза. Ей придется научиться мириться со многим и каким-то образом ухитриться сохранить свои достоинство и гордость.
Ее волосы страшно спутались. Она пыталась расчесать их пальцами и заплести в косу, но непослушные пряди ускользали от нее. Услышав, как сзади подошел Брайан, Элиза напряглась, но не стала противиться ему. В считанные минуты он укротил неуправляемую массу, и Элиза удивилась, откуда Брайан приобрел такую ловкость в обращении о женскими волосами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Ей вспомнился давний день у другого ручья. Она замерзла, но его руки словно жгли его. Огонь и вода, тепло и холод, и это прикосновение…
Оно обещало, что стоит Элизе шагнуть вперед, как ей откроется что-то бесконечно дорогое и желанное.
Сколько времени она боролась с ним? С той черной ночи, когда они встретились. Даже тогда она уловила это обещание, но грезила о Перси, а теперь…
Теперь она не могла даже вызвать в памяти его образ. Его имя вызывало у нее смущение. Воспоминания о Перси стали смутными и обрывочными.
Послышался тихий стон, и Элиза изумилась, поняв, что это застонала она сама. Она шагнула к Брайану, положила голову ему на плечо и обвила руками его шею. Она запуталась в рубашке, плавающей вокруг ее ног, и чуть не упала, и даже не заметила, когда Брайан поднял ее на руки и вынес из воды. Закрыв глаза, Элиза прижалась к нему. Она была очарована красотой утра и нежностью его ласк. Ее словно окутал волшебный туман, и казалось, что если она погрузится в этот туман, блаженство, разливающееся по ее телу, станет еще сильнее, и тогда…
Ее рубашка упала на берег, и Элиза обнаружила, что лежит на одеяле, согретом за часы ночного сна. Она открыла глаза. Высоко над ней, меж дубовых листьев, проглядывало утреннее небо нежного, теплого малинового оттенка. Ветер играл листвой, бросая пятна света и тени на лицо Элизы, и она зажмурилась. Она слышала, как Брайан снимает тяжелые сапоги, чулки, ощутила, как он ложится рядом. Он лежал на боку, опершись на локоть и прижимаясь к ней обнаженным телом.
Его пальцы, невесомые и нежные, коснулись ее щеки, прошлись до подбородка. Затем он дотронулся до ее шеи, и Элиза страстно пожелала такого же ласкающего прикосновения к груди. Он прикасался к ней легкими движениями, еле заметными, как ветер. Элиза с трудом сдерживалась.
Беспечно и неторопливо эта паутина движений опутывала ее. Элиза ощутила его руки на груди… они коснулись талии и заставили ее резко вздохнуть, когда дотянулись до живота. Он прошептал, склонившись к ней:
— Тебе больно?
— Нет…
Брайан улыбнулся, видя, как ее губы произносят это слово. До этого момента он почти боялся дотронуться до нее. Лежа на одеяле, согнув в колене ногу, она изумляла непорочностью своей наготы, выглядела такой чистой и невинной, что прикосновение к ней он считал почти святотатством. Окруженная золотистым облаком волос, с пляшущими по телу солнечными зайчиками, она казалась недосягаемой лесной нимфой-девственницей, небесным существом из неведомого Камелота.
Только сейчас он почувствовал себя насильником, а не в ту ночь, когда так беспечно овладел ею. Несмотря на тогдашнюю близость, эта женщина как-то ускользнула от него, в каком-то смысле сохранила свою невинность. Сегодня Брайан решил добиться большего. Он должен был получить ее целиком. Одержимость, возбуждавшая его с давно прошедшей ночи, не угасала: она росла, как грозовая туча, и он понимал, что не успокоится, пока не познает Элизу полностью и не сумеет удержать ее в руках.
Еле слышный шепот единственного слова преобразил ее. Красота не исчезла, как и совершенство невинности. Но ее губы слегка приоткрылись, она облизнула их кончиком языка, а упругие, высокие холмы ее белоснежных грудей стали приподниматься чаще, в такт дыханию. Он склонился над ней, пробуя на вкус долину между этими холмами, дразня плоть языком. Он провел влажную дорожку до соска, который приподнялся, уставившись в небо и дерзко розовея. Брайан почувствовал, как задрожала Элиза, и понял, что дрожит сам, впитывая сладость ее плоти, лаская ее языком и слегка прикусывая зубами, заставляя ее твердеть и напрягаться.
Тихое восклицание вырвалось из ее приоткрытых губ. Шепот, стон, плач — или, быть может, всего лишь ветер, охвативший его вихрем снаружи и изнутри. Его руки запутались в ее волосах, он просунул ладонь ей под голову, приподнимая ее. Он перекатился на спину, увлекая ее за собой и тихо постанывая, едва ощущая прикосновение шелковистой паутины — каждую ее нить, каждую прядь, ласкающую и обжигающую его кожу.
Она открыла глаза и взглянула на него, изумленная этим движением. Обняв рукой за шею, он привлек ее к себе, целуя в лоб, в кончик носа, в губы. Этот поцелуй был долгим и страстным. Левой рукой он поддерживал ее голову, правой плавными движениями проводил по спине, лаская прядями ее собственных волос, так очаровавших его. Он исследовал ее длинную гладкую спину, тонкую талию и упругие, нежные округлости ниже пояса. Затем он вновь перекатился, оказавшись сверху. Теперь его прикосновение уже не было медленным и невесомым. Он хотел ощутить ее, приглушить боль в ладонях нежностью ее женской плоти. Его руки стали грубыми и мозолистыми, но эту грубость он исцелял нежностью своих поцелуев, ласками губ и языка. Ему хотелось возбудить ее, и не только; он был очарован ее ароматом. Она представлялась ему солнечным лучом, яркой зеленью леса, а на вкус казалась слаще всего на свете.
Она уже не лежала неподвижно, она двигалась и изгибалась под его руками и губами. Эти движения еще сильнее возбудили его жажду. Он спустился ниже, желая узнать, примет ли она его. Она приоткрыла глаза, вздохнула и содрогнулась. Однако она не стала сопротивляться, и он с торжеством отведал на вкус ее потаенное местечко, зная, что отнял у нее всю волю и позволил полностью расцвести, этой красоте, настоящему дару природы.
Он приподнялся, засмеявшись в ответ на ее взгляд, но тут же опустился, едва на ее щеках вспыхнул румянец. Он вновь покрыл ее поцелуями, и она ощутила силу его страсти. Она не помнила, как вышло, что он оказался между ее бедер, а она обвила его ногами. Блаженство полностью затопило ее, оно жгло и ласкало. Эта чудесная агония причиняла ей боль, но она желала только, чтобы эта боль не кончалась. Она впилась пальцами в его плечи, трепеща от их твердости и силы. Она ответила на его поцелуй со страстью, которая также привела его в трепет; ей хотелось ощутить его на вкус, почувствовать в себе. Однако он лишь только дразнил ее, ласкал собой, но не входил, не помогал приглушить жгучее вожделение…
Она пробежала пальцами по его спине и остановилась там, где была повязка. Не прикасаясь к ней, она спустилась ниже, к ягодицам — они тоже были твердыми и мускулистыми. Она сжала их, и он наконец сделал решительный шаг. У нее вырвался вздох нестерпимого наслаждения.
Она ждала его, хотела, жаждала. Ему хотелось помедлить, убедиться, что она поняла, какой радости они могут достичь вдвоем. Но собственное желание, сдерживаемое так долго, вышло из его власти. Оно увлекло его в стремительный ритм, проникающие и колкие удары. Однако это было не важно, ибо она принимала его. Он уверился в этом, ощутив, как трепещут и поддаются под ним ее бедра. Ее приглушенные вскрики были чудеснейшей из мелодий; ее руки, скользящие по его телу, дарили наслаждение, равного которому он не знал.
Затем она напряглась, ее дрожь усилилась, пробегая по телу волнами. У нее вырвался почти изумленный крик, которые перешел в нежный стон. Он пролился, как горячее масло, издав хриплый возглас удовлетворения, и едва понял, что слышит собственный голос.
Она быстро свернулась клубком, повернувшись к нему спиной, но не отодвигаясь. Он лежал, глядя на листья, радуясь, что она отвернулась, ибо сейчас он не мог прогнать с лица усмешку подлинного удовольствия.
Элиза задрожала — ветер неожиданно стал прохладным. Она вновь увидела окружающий мир. Ветер помогал ей прийти в себя, однако Элизе не хотелось, чтобы он уносил чувство блаженства.
Таинственное обещание исполнилось. Чудо вызывало трепет: это было самым удивительным событием, какое когда-либо происходило с Элизой. Она ощущала усталость, но в то же время такую силу и радость, о существовании которых даже не подозревала. Она упивалась ими, не боясь пресытиться. Он был ее вином, ее нектаром, великолепным и опьяняющим. Она позабыла о своей ненависти и досаде. Времена, когда он был отвратительным Брайаном Стедом, а она его подневольной невестой, канули в прошлое. Теперь она знала, что он прекрасен, настолько, насколько может быть прекрасен мужчина, что он всецело принадлежит ей, что им суждено наслаждаться, восхищаться и радоваться друг другу.
Но теперь она начинала испытывать сожаление. Волшебные цвета рассвета поблекли, превратившись в холодный, ясный блеск раннего утра. Ничего не изменилось; он по-прежнему был испытанным воином короля, рыцарем, жаждущим битвы и уже удовлетворившим свою страсть к землям и богатству.
Однако приятным преимуществом для него явилось то, что он одновременно смог удовлетворить страсть к непокорной жене.
Она ошиблась, горько подумала Элиза. Кое-что все-таки изменилось. Больше она не могла назвать себя «подневольной» женой, не могла дольше бороться с ним, ибо предать ее могли так же легко, как и возжелать.
Но в глубине души она понимала, что эту досаду ей причиняла отнюдь не борьба чувств. Ей нравились новые ощущения, новые познания, это чувство обещания, которое так долго дразнило ее. Но то, что причиняло ей боль, так грубо прикасаясь к обнаженной душе, было ненавистью. Им придется отправиться на Корнуолл. Брайан решительно намерен взяться за дела. А потом ему предстоит уехать. Со сколькими женщинами он был так, как только что был с ней? Конечно, Гвинет всего одна из них. Гвинет, которая никогда не делала тайны из своих отношений с Брайаном, отношений, которые, по-видимому, ни один из них не собирался прекращать…
Элиза закрыла глаза от внезапного отчаяния. Ей не хотелось думать о Гвинет и Брайане. О том, как они были вместе. Ей не хотелось ни с кем делить тайны, открывшиеся сегодня ей…
Она глотнула, заставляя себя открыть глаза. Она совсем не робкая простушка, она герцогиня и не потерпит, чтобы эта связь продолжалась прямо у нее на глазах. Будущее обещало ей только мрак и отчаяние, но ей предстоит пройти его день за днем, и она никогда не позволит Брайану узнать, что она чувствует. Если он считает ее упрямой и строптивой, то пусть узнает: она может стать еще строптивее.
Солнце начало обжигать его тело. Брайан лениво взялся за локон, лежащий на округлом бедре Элизы, и пощекотал им ее. Он надеялся, что так заставит ее обернуться, но затем ему на ум пришло иное.
— Элиза! — тихо позвал он. Она что-то пробормотала в знак того, что слышит, и он задал вопрос, столько времени мучивший его: — Зачем ты украла кольцо Генриха и рассказала мне всю эту нелепую ложь?
Он ощутил, как напряглось ее тело. Затем она тихо рассмеялась, даже не пытаясь скрыть свою горечь.
— Разве тебе не известно, Стед, что истина сейчас не имеет ни малейшего значения?
— Тогда расскажи ее мне, — настаивал Брайан.
— Стед, — ответила она ему так глухо, что голос ее походил на шепот, — ты получил все: земли, титулы, состояние, даже меня — покорную и смирившуюся. Монтуа… когда-то оно принадлежало мне, и ты отнял его. Но эти тайна… ты ее не получишь. Она моя, я намерена хранить ее и сохраню.
Несколько минут он молчал, лежа неподвижно. Затем Элиза услышала, как Брайан зашевелился. Она закрыла глаза, удивляясь, как она могла только что ощущать невообразимое блаженство и уже в следующую минуту разрываться от отчаяния. Она словно оцепенела. Она слышала, как Брайан одевается и идет к лошадям, однако не могла ни о чем подумать, пока он не вернулся и не дотронулся носком сапога до ее бедра. Глядя в его мрачные глаза, она сжалась, желая хотя бы спрятать свою наготу под покрывалом волос.
Он что-то бросил на одеяло, и Элиза с удивлением и беспокойством проследила за падением этого предмета.
На одеяле лежало кольцо. Сапфировое кольцо Генриха.
— Ты дорого заплатила за него, — равнодушно заметил Брайан. — Можешь его носить.
— Но где… — начала она, однако Брайан перебил ее:
— Я обнаружил его в одном из твоих сундуков, прежде чем ты вернулась в Монтуа.
— Как ты посмел рыться в моих вещах!
Он беспечно пожал плечами.
— Мне казалось, я должен узнать о тебе побольше, поскольку я не ожидал приятных разговоров.
Элиза стиснула зубы и подняла на него сверкающие от ненависти глаза. Ее гнев закипал вновь. Как она могла позволить этому холодному, надменному, грубому вояке прикоснуться к себе! В этот момент ей захотелось провалиться сквозь землю от стыда: она не только позволила, но и сама поддалась ему!
— Надень кольцо, — повторил он.
— Я не могу носить его! — воскликнула Элиза. — Разве ты забыл? Есть люди, которые знают, что оно принадлежало Генриху.
Он невесело рассмеялся.
— Ты можешь его носить, Элиза. Когда ты так поспешно уехала из Лондона, мне пришлось рассказать Ричарду о нашей первой встрече. Наш король воспринял мой рассказ довольно странно: он долго молчал, это необычно для Ричарда. Затем он приказал мне отправиться за тобой, напомнив, конечно, что я должен буду вернуться к нему, и сказал нечто любопытное. Он объяснил мне, что ты должна носить это кольцо, а если кто-нибудь спросит о нем, говорить, что это свадебный подарок Ричарда.
Она отвела глаза и взглянула на кольцо, потом подняла его и надела на палец.
— Одевайся, — велел Брайан. — Мы потеряли половину утра.
— Не по моей вине, — резко возразила Элиза. — А если ты так считаешь, то вынудил меня к этому ты.
Он перешагнул через нее и отправился седлать лошадей.
Элиза встала и нашла рубашку. Она была насквозь мокрой, но заменить ее Элизе было нечем. Вздохнув, она набросила рубашку и тунику. Грубая шерсть раздражала кожу, казалось, кожа стала особенно нежной и чувствительной.
Ей придется смириться с этим неудобством, горько решила Элиза. Ей придется научиться мириться со многим и каким-то образом ухитриться сохранить свои достоинство и гордость.
Ее волосы страшно спутались. Она пыталась расчесать их пальцами и заплести в косу, но непослушные пряди ускользали от нее. Услышав, как сзади подошел Брайан, Элиза напряглась, но не стала противиться ему. В считанные минуты он укротил неуправляемую массу, и Элиза удивилась, откуда Брайан приобрел такую ловкость в обращении о женскими волосами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64