Этому я научилась у вас, отец.
Перси… Элиза ощутила желание, вспомнив о нем. Высокий, стройный и изящный юноша, с карими глазами, в которых так мгновенно отражаются сочувствие, забота и смех. Если бы он сейчас оказался рядом!
Вскоре это случится. Война закончена. Большинство воинов Генриха отосланы в Нормандию после того, как Генрих решил отправиться на юг в сопровождении малочисленного отряда, чтобы выдержать последний натиск.
Сейчас Перси в Нормандии, он ошеломлен вестью о смерти короля. Но Ричард не станет карать благородных воинов, которые сражались за короля, и даже если Перси лишится своих земель и богатства, Элизу это ничуть не заботит. У нее останется Монтуа. В этом маленьком, мирном герцогстве было пятьсот воинов, достаточно для защиты границ.
«О, отец!»
Элиза сжала холодные ладони короля и уловила еле слышный звон металла.
Она задумчиво улыбнулась, увидев маленькое кольцо на мизинце короля, — кольцо с сапфиром, принадлежавшее ее матери.
Внезапно прикусив губу, Элиза сняла кольцо с костлявого пальца.
— Надеюсь, вы не против, отец. Это все, что мне осталось в память о вас обоих. Я никогда не видела свою мать, а теперь умерли вы…
Она улыбнулась и опустила кольцо за лиф. Генрих понял бы ее и не отказался бы подарить кольцо, так много значащее для Элизы.
С ужасом вспомнив, что она до сих пор не прочла ни единой молитвы, Элиза забыла о кольце.
Молитва за Генриха была просто необходима.
Ходили слухи, что король отверг Бога в то время, когда бежал от Ричарда из Ле-Мана, своего родного городка, объятого пожаром.
Элиза молитвенно сложила руки и в искреннем смирении опустила голову.
— Отче наш, иже еси на небесах…
Глава 2
Он стоял на валу замка, глядя на восток. Унылый дождь наконец-то прекратился, ночной ветер трепал и обвивал вокруг тела плащ.
Он представлял собой гордую и величественную фигуру, застывшую во мраке ночи. Он был сложен, как и подобало рыцарю, закалился и обрел силу в постоянных битвах за короля.
Он сам мог бы быть королем. Он был достаточно высок, чтобы смотреть прямо в глаза Ричарду Львиное Сердце; и, подобно Ричарду, не раз доказывал свое искусство на турнирах и в боях. Еще не появился на свет более свирепый воин, обладающий такой хитростью и силой. Он легко орудовал двойным топором, обращался с мечом с ловкостью жонглера. Он знал, что его боятся и уважают, но это сознание не приносило удовольствия.
Никакой силой нельзя сдержать войну.
Он воевал за Генриха три года и за это время не раз подавал голос против решений короля. Он никогда не поворачивал вспять, несмотря на горячий нрав короля, однако Генрих не пытался за это отдалить его от себя, как бы ни горячился. Именно Генрих прозвал его Черным Рыцарем, Бродягой и Соколом, шутливо и любя, ибо знал, что этот резкий и непреклонный воин верен своему королю и своей совести.
Сейчас он смотрел в темноту, но не замечал ничего вокруг. Синие глаза, такие темные, что часто казались индиговыми или черными, еще сильнее потемнели от сдерживаемого гнева. Ветер крепчал, но воин не обращал на него внимания, ветер был даже приятен ему, приносил чувство очищения.
Он устал от постоянной войны, и теперь ему оставалось только удивляться: ради чего он воевал?
Король мертв, да здравствует король. Ричард станет королем Англии по праву: Ричард Львиное Сердце — законный наследник покойного короля.
Впереди на валу задвигался неясный силуэт, послышался стук подошв по камням. Всегда оставаясь воином, Брайан Стед настороженно обернулся, выхватив нож и приготовившись отражать удар.
Тихий смешок послышался из темноты, от ближайшей башни, и Брайан расслабился, поняв, что к нему движется друг.
— Спрячь нож, Брайан! — произнес Уильям Маршалл, подходя ближе. — Видит Бог, ты способен постоять за собственную жизнь.
Брайан сунул нож в ножны и прислонился к камню вала, вглядываясь в лицо друга. Мало кого из людей он уважал так же, как Маршалла. Того звали «арабом» за смуглое лицо и нос с горбинкой, но, каким бы ни было его происхождение, Маршалл оставался англичанином до мозга костей. Его считали одним из лучших воинов своего времени; прежде чем стать правой рукой Генриха, Маршалл кочевал из провинции в провинцию, побеждая всех, кто осмеливался принимать его вызовы на турнирах.
— Если мне понадобится защищать свою жизнь, Маршалл, то и тебе этого не избежать. Мы с Ричардом встретились на поле брани и уже собирались сразиться, но ты вышиб его из седла!
Маршалл пожал плечами:
— Кто знает, кого из нас он пощадит? Верно, я мог бы убить Ричарда, но он был безоружным, когда пересекал мост. А с тобой он встретился в открытом бою и не смог тебя убить. Должно быть, ему доставит мало удовольствия вспоминать, что каждый из нас мог нанести ему смертельный удар.
Брайан Стед рассмеялся, и в этом смехе отчетливо прозвучала горечь.
— Полагаю, вскоре мы выясним это, Маршалл. Завтра увидим, окажет ли Ричард своему отцу последние почести. В конце концов он будет королем, и вполне законно. А нас оценят не дороже, чем землю, по которой он ступает.
Маршалл сделал гримасу и усмехнулся:
— Здесь я ничем не могу помочь, Брайан.
— Я тоже.
Минуту они в напряженном молчании смотрели в темноту. Наконец Маршалл спросил:
— Ты боишься встречи с Ричардом, Брайан?
— Нет, — ровным тоном отозвался Брайан. — Его отец был законным королем Англии. — Он помедлил немного, изучая звезды, свет которых пробивал темноту ночи. — Вражда между ними могла не вспыхнуть, Маршалл. Теперь, кажется, все уладилось само собой. Однако я не намерен просить прощения у нового короля за то, что сражался на стороне старого, я считаю себя правым. Ричард способен лишить меня того малого, что я имею, но я не стану умолять, чтобы он простил меня за то, что я поступал по совести.
— И я не стану, — подтвердил Маршалл и тихо рассмеялся. — Черт подери, я напомню этому человеку, что я мог бы убить его, но вместо этого отвел руку.
— Благодари за это Бога, — с неожиданным раздражением пробормотал Брайан. — Ты мог бы представить принца Джона королем Англии?
Маршалл мгновенно посерьезнел.
— Нет, ни за что. По-моему, Генрих мог бы сейчас быть с нами, если бы не увидел имени Джона в списке предателей, покинувших его в Ле-Мане.
Мужчины вновь погрузились в молчание, думая о покойном короле. Бедняга Генрих! Прожить такую блестящую жизнь и завершить ее такой незавидной смертью, позволить сыновьям загнать себя в могилу!
В конце жизни он испытал немало боли, стал несчастен и одинок.
Но Брайан Стед всегда продолжал любить своего монарха. Генрих не был изнеженным человеком, он жил в седле, часто забывая о своем положении. Он был хитрым, храбрым и решительным, и эти качества сохранил до самого конца. Его сломала смерть, а не жизнь.
— Во всем этом утешительно одно, — заметил Маршалл.
— Что же?
— Готов поручиться, что первым делом Ричард прикажет освободить свою мать из темницы.
— Верно, — согласился Брайан. — Маршалл!
— Да?
— Как думаешь, какой она стала после пятнадцати лет заточения? Клянусь кровью Господней, ей должно быть уже семьдесят лет.
Маршалл рассмеялся:
— Я могу сказать тебе, какой стала Элеонора, — умной, предусмотрительной и готовой действовать. Конечно, жаль, что Генрих мертв, хотя это он держал ее в тюрьме столько лет. Но к счастью, она дожила до того дня, когда королем стал Ричард. Она всегда гордилась им, Брайан. Она заставит народ подчиниться ему.
Брайан усмехнулся, соглашаясь с Уильямом Маршаллом. Он открыто спорил с королем об Элеоноре, и не однажды. Каждый раз, находясь в Англии, он пользовался случаем, чтобы навестить королеву, и никогда не скрывал этого от Генриха.
— Печально то, что я лишусь своей наследницы, — мрачно заметил Маршалл.
— Изабель де Клер?
Маршалл кивнул.
— Генрих обещал ее мне перед свидетелями, но письменного подтверждения у меня нет. Хотя сомневаюсь, что это изменило бы что-нибудь. Ричард охотнее лишит меня чего-либо, чем одарит. — Маршалл вздохнул. — А ведь я мог бы стать одним из самых богатых вельмож в стране!
— Не сомневаюсь, что и я потеряю Гвинет. — Брайан произнес эти слова легко, несмотря на лежащую у него на душе тяжесть.
— Как знать? Всем известно, что ты помолвлен с этой леди, — утешил друга Маршалл. — Я же никогда не видел Изабель де Клер.
— Значит, тебе будет легче, дружище. Я отлично знаю, чего лишаюсь: прекрасной вдовы и просторных земель.
— Верно. Теперь мы сможем вместе выступать на турнирах.
— Полагаю, ничего другого нам не останется. Казалось, ночь тяжело давит на Брайана. Его сердце глухо ныло от тоски по Генриху и от неясных предчувствий будущего.
Брайан не знал, был ли он влюблен в Гвинет, но ему нравилась эта жизнерадостная леди, не говоря уже о ее обширных землях. Брак представлял собой сделку, был проявлением заботы Генриха о своих сторонниках, и Брайан ценил эту заботу. Он должен был стать не только правителем обширной провинции, но и приобрести умную и хорошенькую невесту. И дом.
Ни один мужчина не откажется стать владельцем земель, размышлял Брайан. Только глупец способен лишиться таких богатств и не сожалеть о них.
Но, какой бы ни была потеря, он не собирался склонять голову перед Ричардом. Он поддерживал Генриха потому, что считал это необходимым, и никогда не отказался бы от своего решения.
Пусть он лишится обещанных земель, но сохранит гордость и чувство собственного достоинства.
— Надеюсь, что Ричард вскоре прибудет, — сухо заметил Маршалл. — И тогда мы наконец-то сможем увидеть похороны короля. Наш долг будет исполнен, и я с радостью приму свободу. Я намерен осушить целую флягу вина и выспаться в настоящей постели с самой чистой из блудниц, какую только смогу найти за серебряную монету.
Брайан Стед лениво приподнял бровь, повернувшись к другу, и тут же отвернулся к бойнице.
— Тебе хорошо известно, Маршалл: ты станешь служить Ричарду так, как служил Генриху.
— То же самое я сказал бы о тебе, дружище, да только мы оба не знаем, что принесет с собой будущее, до тех пор, пока не выяснится, таит ли Ричард на нас злобу. Весьма вероятно, что нам придется улепетывать отсюда, если мы вообще останемся в живых!
— Уверен, что нам повезет, — отозвался Брайан. — Новому королю не подобает убивать…
Его прервал пронзительный вопль, разрезавший темноту, подобно острому лезвию меча. На краткую долю секунды оба рыцаря замерли, переглядываясь с изумлением и тревогой, и тут же бросились вперед, к башне, откуда донесся вопль.
Элиза честно пыталась помолиться, но слова молитвы проносились бессмысленной чередой в ее голове. Казалось, боль приглушает стук ее сердца и окружает ее со всех сторон, заставляя чувствовать неуверенность и беспомощность.
Генриху необходима молитва, напоминала она себе.
Облизнув губы, она решила говорить громче, но не успела. Снаружи, из-за тяжелой двери, донеслись негромкие звуки, в которых Элиза безошибочно узнала звон доспехов и перестук шагов.
Звуки были негромкими, приглушенными, Элиза не расслышала бы ничего, даже если бы шептала молитву.
Но теперь ее охватила дрожь. Ледяные струйки побежали по спине. Элиза застыла на месте, едва дыша и внимательно прислушиваясь.
Она вскочила на ноги, услышав из-за двери сдавленный стон и звук тяжелого падения — возможно, тела? — на каменный пол.
Затем дверь начала приоткрываться.
Поддавшись панике, Элиза огляделась в поисках убежища. Большой гобелен висел на северной стене, близ тяжелой двери, и она скользнула за него как раз в тот момент, когда распахнувшаяся дверь ударила по каменной стене, и в комнату ворвались одетые в черное мужчины.
— Живее! — прошипел грубый голос.
— Бери эти ножны! — приказал другой, не менее грубый. — Только посмотри, как они отделаны…
— Потом посмотришь, олух! Работай живее! — прервал его первый голос с нескрываемым раздражением. Прижавшись к стене, Элиза сильно прикусила губу, раздираемая ужасом и яростью. Как посмели эти люди! Генрих мертв, король Генрих мертв, а эти… эти грязные твари решились ограбить его!
«О, будь он жив, вы бы не отважились на такую дерзость! — думала она. — Ваши головы торчали бы на пиках, ваши руки и ноги скормили бы волкам…» Но Генрих был мертв, и грабители, казалось, получили волю поступать так, как им заблагорассудится. Сколько их здесь?
Элиза сообразила, что опасность угрожает ей самой. Осторожно пробравшись вдоль стены, она достигла края гобелена и боязливо выглянула из-за него. Хвала Богу, комната была погружена в полумрак, и только свечи вокруг смертного одра давали слабый и рассеянный свет.
Ей не удалось полностью оглядеть комнату, но Элиза заметила в ней по меньшей мере четверых мужчин, а может, и пятерых. Все они были в темных одеждах с капюшонами, и в таком виде напоминали грифов. Дрожа от страха и ярости, Элиза следила, как жадно они хватают все украшения комнаты. Один из грабителей потушил свечи, чтобы забрать медные позолоченные подсвечники, и в комнате воцарился мрак.
— Мертвец! — прошипел кто-то.
Даже распростертое, уже начавшее разлагаться тело короля не спаслось от осквернения. Его обшарили, забрали корону, сапоги, кольца, пояс и даже рубашку. Элиза чуть не закричала, когда грабители покончили со своим грязным делом и отшвырнули прочь труп, рухнувший на пол с глухим стуком.
— Скорее! Кто-то идет!
— Стражник! Его надо убить.
Один из мужчин вытащил из-за пояса нож и скользнул к двери. Секунду спустя Элиза услышала пронзительный, громкий вопль, перешедший в предсмертный хрип.
Дверь осталась открытой; грабители больше не старались сохранять тишину или спокойствие.
— Надо уходить! Этот мерзавец завизжал, как резаная свинья. Сейчас все они примчатся сюда, словно саранча! — крикнул убийца, врываясь в комнату.
— Живее! Хватай гобелены и бежим!
Гобелены! Это слово показалось Элизе смертным приговором. Ее охватил ужас. Ледяной холод сковал ее конечности, сердце, горло, когда один из грабителей уверенным шагом направился прямо к ее убежищу.
Нет, нет, лихорадочно думала она, и жажда жизни вспыхнула в ней, как пламя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64