он уповал на то, что из Саратоги удалось выехать незаметно, и опасался, что теперь их может случайно увидеть какой-нибудь приятель Неда Сторхэма и уведомить того телеграммой. К тому же не было уверенности, что за ними не следуют горящие жаждой мести дружки Фрэнка, хотя Адам надеялся, что младший Сторхэм был в Саратоге все же один.
Однако в Чикаго, во время пересадки на оживленном вокзале, пока они ждали, когда их вагон присоединят к другому поезду, Люси, глядевшая в щелочку между занавесками, увидела продавца лимонада и раскапризничалась:
— Папа, хочу лимонада! Быстрее, эта женщина сейчас пройдет мимо!
Адам вздохнул и покорился. Он раздвинул занавеску и позвал продавщицу с бутылью в корзинке со льдом.
— Ура! — закричала Люси. — Обожаю лимонад! Обожаю пузырики!
Адам весело улыбнулся, довольный тем, что может доставить радость дочери.
— Ух ты, да он еще и холодный! — сказала Люси, попробовав шипучий напиток.
Был жаркий августовский день. Адам не удержался и тоже выпил большой стакан ледяного лимонада. Флора отказалась — она предпочла стакан горячего чая, принесенного миссис Ричардс.
Ближе к закату они наконец выехали из Чикаго и ужинали, уже наслаждаясь деревенскими пейзажами за окном.
Вскоре после еды Люси вдруг вырвало.
Адам переполошился, хотя Флора пыталась его успокоить: очевидно, девочка просто съела что-нибудь не то и все быстро пройдет.
Однако у Люси вскоре обнаружился жар, а ее отец с давних пор знал, что от летней лихорадки ничего хорошего ждать нельзя: на его глазах и дети и взрослые сгорали в ее злом огне буквально за несколько часов.
Адам отнес Люси в постель, уложил малышку, укутал одеялами и сел рядом, бледный, испуганный. Держа маленькую ручку дочери в своей руке, он досадовал, что они все еще так далеко от дома, и молил духов смилостивиться над ними. Там, в Монтане, воздух чист и свеж, там сам воздух вылечил бы его любимое дитя. Однако на ранчо они, увы, попадут не раньше чем через шесть дней.
Люси слабым голоском попросила рассказать ей сказку. Флора взяла книгу и стала читать. Девочка лежала под одеялами неподвижно и смотрела на них безжизненным взглядом. Было страшно видеть ее в подобном состоянии. Ведь обычно она такая веселая и подвижная…
Облизывая пересохшие губы и тяжело дыша, Люси прошептала:
— Папочка, хочу пить.
Но, когда ей дали воды, девочку снова вырвало. И после этого ее рвало снова и снова. К ночи у нее появились круги под глазами, лицо истончилось, пульс ослабел. Под ворохом одеял она непрестанно ежилась от холода, а затем ее руки и ноги стали сводить судороги. Бедняжка уже почти не открывала глаз, ее кожа стала необычайно сухой — налицо были все признаки обезвоживания организма.
Адам не отходил от дочери, полуобезумев от того, что состояние малышки так стремительно ухудшается. Неподвижность Люси приводила его в панику. Но тормошить ее, чтобы убедиться в том, что она еще жива, он не решался.
— Надо остановить поезд, — бледный от страха, снова и снова повторял он. — Нам нужен доктор.
Но это было бессмысленно. Откуда взяться доктору на крохотных полустанках? Следовало дотерпеть до первого более-менее большого города.
— Я велю Генри сходить к машинисту и предупредить, что нам нужен доктор, — сказала Флора и выбежала вон.
Во время разговора с Генри она старалась держать себя в руках и не выказывать паники. В глубине души девушка опасалась, что это холера. Не будучи врачом, она не могла сказать наверняка, но симптомы указывали на самое худшее. Адаму этого говорить не стоило — он и без того едва жив от страха.
— Мы очень скоро найдем тебе доктора, — шептал Адам, склоняясь к Люси и нежно поглаживая ее сухой и до странности холодный лоб. — Папа здесь, доченька, я с тобой. Скоро придет доктор, он знает, что делать… все будет в порядке. А когда ты выздоровеешь, мы поедем домой…
Его голос дрожал и прерывался. У Адама было страшное сомнение, что дочь уже в беспамятстве, уже не слышит его.
Когда через несколько минут в дверном проеме возник Генри, переговоривший с машинистом, Адам спросил лаконично:
— Когда?
— Только через сорок миль. Но они телеграфируют заранее, и доктор будет ждать на вокзале. Придется потерпеть чуть больше тридцати минут.
Напрасно Флора пыталась скрыть от Генри правду. Наторелый в путешествиях по южным странам, он поставил диагноз безошибочно: холера. Поэтому с таким сочувствием смотрел на истерзанного тревогой отца.
Адам кивнул, и все его внимание опять переключилось на больную дочь. Он ни о чем другом не мог думать, кроме смертельной угрозы, нависшей над жизнью любимой Люси. Еще несколько часов назад девочка веселилась и бегала — и вот лежит почти без сознания и трудно дышит пересохшим ртом, уже наполовину в лапах смерти. Адам снова принялся молиться духам, ибо ничего больше предпринять нельзя было. Оставалось только уповать на милосердие судьбы и высших сил.
— Мне нужна твоя помощь, о великий Аа-бадт-Дадт-деа, — с жаром шептал он. — Только ты способен спасти мою дочурку. Она мое солнце и мое счастье, сладкое упование всей моей жизни. Молю тебя, услышь этой ночью твоего верного слугу и помоги мне. Она такая маленькая, нельзя отнимать жизнь у того, кто прожил так мало…
Пока он молился, в памяти вставали картины прошлого.
Вспоминалась невероятная пьянящая радость того дня, когда он впервые держал на руках свою совсем крошечную дочь. Это было уже через несколько минут после родов. Ребенка принесла мисс Маклеод. Добрая Туча сказала ему, счастливо улыбаясь во весь рот:
— Теперь она ваша, господин граф. Мы с вами позаботимся о том, чтобы малышка была счастлива.
Этими словами пожилая женщина исключала Изольду из процесса воспитания.
Мисс Маклеод с самого начала нутром угадала, что творится в доме и чего стоит графиня де Шастеллюкс. «Мы», употребленное мисс Маклеод, означало — она сама и граф.
Глазенки новорожденной были широко распахнуты. Девочка смотрела на отца из кокона пеленок с серьезным любопытством, и ему показалась, что малышка уже все понимает и соглашается со словами мисс Маклеод, которой позже придумает прозвище Добрая Туча.
Глядя в умные глазки ребенка, Адам сказал, обращаясь к маленькому существу:
— Добро пожаловать в долину Аспен, Люси Серр. И вы не правы, мисс Маклеод, это не мы ее сделаем счастливой, это она нас сделает счастливыми. Уже сделала!
Мисс Маклеод довольно улыбалась, искренне радуясь за хозяина, которому по такому случаю изменила его привычная сдержанность. Люси почти мгновенно стала центром его жизни, осью всего его бытия. Мисс Маклеод научила новоиспеченного отца тому, как держать ребенка на руках, как пеленать его и как купать. Словом, он в несколько дней овладел сложным искусством ухаживать за грудным ребенком — и все эти хлопоты не утомляли его, а только радовали. Он пел девочке колыбельные песенки — те самые абсарокские напевы, что пела ему в детстве его собственная мать.
И было так замечательно и так забавно, что первым произнесенным словом Люси было «лоша», то есть лошадь.
Адам был при этом историческом событии точно так же, как прежде, когда Люси сделала свои первые несмелые шажки по ковру.
Опять-таки именно Адам учил ее верховой езде на пони, когда девочке исполнилось только два годика. Люси будила его по утрам, они вместе завтракали, обедали и ужинали, когда он жил на ранчо — а при Люси Адам старался как можно меньше отлучаться из дома. Он любил заниматься с дочуркой географией, читать вместе с ней книжки. Воспоминание обо всем это возвращало улыбку на его бледные губы.
Нет, немыслимо потерять Люси! Тогда в его мире потухнет солнце.
Адам проворно вынул сережки-амулеты из своих ушей и положил их на подушку рядом с ребенком.
— Спаси ее, о великий Аа-бадт-дадт-деа. Она свет моей жизни, она моя жизнь!
Флора издалека наблюдала за терзаниями возлюбленного и молча исходила слезами. Про себя она взывала к своему Богу, к которому уже давно не обращалась. Неважно, кто спасет девочку, лишь бы выжила. Она и сама готова была обратиться к загадочному Аа-бадт-дадт-деа: спаси и помилуй!
— Дыши, дорогая! — шепотом молил Адам, склоняясь над мертвенно-бледным лицом Люси. — Сделай усилие, дыши, золотце мое! Ну вот, вот, молодец. Старайся еще и еще. Ты должна жить, должна…
Мысли в его голове мешались, голос дрожал. Казалось, ему самому теперь кто-то должен был напоминать о необходимости дышать, потому что его собственный организм цепенел и прекращал жить при виде мучений дочери. То ему чудилось, что слишком большое количество одеял душит девочку, то казалось, что ей недостаточно тепло и надо набросить еще что-то теплое. Время от времени Адам просовывал руку под одеяла и проверял, движется ли еще детская грудка.
— Дыши, дыши, — в исступлении бормотал он снова и снова.
Доктор, высокая крепкая женщина средних лет, зашла в вагон сразу же после того, как его отцепили от поезда и оттащили на запасной путь. Ей было достаточно одного взгляда на больную, чтобы подтвердить страшный диагноз: холера.
— Ничего удивительного, лето — самое холерное время, — деловито пояснила она. — Август и сентябрь в этом смысле худшие месяцы. Но, если мы возьмемся всерьез, будем соблюдать санитарию, кипятить воду, заставлять девочку пить, то мы и ее спасем, и не дадим заразе распространиться. — В ее голосе были властные нотки, которые сразу внесли некоторое успокоение в души Адама и Флоры. Эта женщина знает свое дело, на ее хладнокровие и опыт можно положиться. — Думаю, через недельку вы уже сможете продолжить путь, — обнадежила их уверенная в себе докторша по фамилии Поттс.
Порывшись в своем саквояже, она достала пузырек с какой-то мутной жидкостью.
— Немного опиумного раствора успокоит боль и приготовит ее желудок к приему других лекарств, — сказала она. Затем с прищуром посмотрела на бледного отца и обратилась к нему: — Послушайте, мистер Серр, а вы-то себя как чувствуете?
— Спасибо, нормально, — ответил Адам. Именно теперь, когда вы здесь, я чувствую себя действительно хорошо. А вы уверены, что лекарство подействует?
Докторша недоверчиво пожевала губами, критически глядя на графа, но ничего больше не сказала по поводу его состояния.
— Ваша Люси, мистер Серр, похоже, крепкая девочка. Если она выдержала до настоящего момента, то есть надежда, что скоро дело пойдет на поправку. Конечно, придется подождать несколько дней — наберитесь терпения. Думаю, вы все так много переживали, что вам самое время немного отдохнуть. Ступайте поспите.
— Понимаете, Люси — моя единственная дочь, — пробормотал Адам.
Доктор Поттс понимающе улыбнулась.
— Не переживайте, — сказала она, — все должно закончиться благополучно. Как только мы заставим ее организм удерживать влагу, худшее будет позади. Я вам серьезно говорю: идите и постарайтесь заснуть. Предстоит еще много-много часов борьбы за выздоровление девочки. Не растрачивайте себя попусту.
— А вы сможете остаться здесь до ее полного выздоровления? — спросил Адам.
Он не сказал прямо «назовите любую цену, и я заплачу вам, лишь бы вы остались с моей дочкой». Это было бы грубо. Но его вопрос подразумевал именно это.
Доротея Поттс обвела взглядом внутренность вагона. Было ясно, что только весьма состоятельный человек может путешествовать в своем вагоне да к тому же с такой роскошной обстановкой. Она заметила и второй вагон — с лошадями. Настоящий богач! А его спутница представилась как леди Флора Бонхэм. Ясно, что это люди высокого полета.
Денежный соблазн был велик, однако доктор Поттс не стала изменять своим жизненным принципам.
— У меня есть и другие пациенты. Я тут единственный врач на всю округу, так что обязанностей у меня хоть отбавляй. Но я постараюсь регулярно навещать вашу девочку. Не волнуйтесь, она получит максимальную помощь, мистер Серр.
— О да, я понимаю, — вежливо отозвался Адам. — Если я могу вам в свою очередь чем-то помочь — только скажите. Я сделаю все для своей дочери.
Через некоторое время, напичканная лекарствами, Люси опять уснула. Но это был более нормальный сон — прежде она находилась почти в беспамятстве, а теперь действительно спала. У Адама и у Флоры отлегло от сердца. Похоже, доктор Поттс знает свое дело.
— Погодите, к утру, я уверена, у нее порозовеют щечки, вот тогда и будем праздновать, — улыбнулась докторша в ответ на их благодарные слова. — Через день-другой к малышке вернется аппетит. Когда попросит есть, дайте ей чего-нибудь легкого — бульон или жидкую кашу. И больше не паникуйте. А вот насчет вашего здоровья, мистер Серр… не хочу каркать, но, судя по вашему виду, вы тоже заразились холерой. Уверена, вас уже тошнило.
— Да нет… Мутило слегка. Но это потому, что я страшно волновался за Люси.
— Э-э, нет, мистер Серр, вы от меня так легко не отделаетесь. Дайте-ка я пощупаю ваш пульс… Ого! Знаете, вам тут потребуются опытные помощники. Я пришлю, у меня есть подходящие женщины. Очень опасаюсь, что к вечеру вы свалитесь, мистер Серр. Вижу, у вас есть слуги, однако вам необходим человек, который умеет проводить дезинфекцию. Без этого все в вагоне очень скоро заболеют, и он превратится в лазарет на колесах.
— Я не намерен болеть, — стоял на своем Адам. — Я должен ухаживать за Люси. И мне нельзя слечь. Докторша примирительно улыбнулась.
— Ну, смотрите сами, — сказала она. — Но после принятых лекарств ваша дочь должна спокойно проспать до самого вечера. Так что у вас есть свободное время для отдыха. А вы, леди Флора, как вы себя чувствуете?
— Никаких признаков тошноты или расстройства желудка, — ответила Флора. — Мне кажется, что виной всему тот лимонад на чикагском вокзале. Адам и Люси выпили, а я нет.
— Возможно, вы правы, — согласилась доктор Поттс. — Тогда болезнь может миновать вас — в случае если вы будете сейчас беречься и станете соблюдать правильную санитарию. Побольше карболки, мыла. Воду кипятить. Общей посудой не пользоваться.
— Я буду тщательно соблюдать все ваши указания, — кивнула головой Флора. Они с отцом пережили в России, возле Самарканда, страшную эпидемию холеры, и Флора знала, что правильные санитарные меры действительно могут уберечь даже в самый разгар такой напасти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57