Память напоминала ей, какие шелковистые они на ощупь, как сладостно пахнут, как щекочут случайным прикосновением ее соски…
— Люси будет заниматься с гувернанткой еще не меньше часа, — гнул свое Адам.
— Твоих намеков я не понимаю и понимать не желаю, — отрезала Флора.
А между тем каждая клеточка ее тела не только понимала, куда вес клонится, но и торопила события. Мурашки бегали по позвоночнику, и в паху разливался горячий свинец.
— В таком случае долой обиняки, — решительно произнес Адам и шагнул к ней.
— Я этого не позволю! — воскликнула Флора и попятилась от него. Она тоже была полна решимости, сопротивляться подобной небрежно-хозяйской манере обращаться с женщиной.
— А-а, наконец-то осенило, что происходит.
— Черт бы тебя побрал, Адам! Твою похоть видно за милю!
— Равно как и твою, — громко шепнул он, будучи в полушаге от девушки и почти насмешливо вперив взгляд в ее дрожащие руки. — Ты, конечно, в этом не признаешься, но за завтраком, сидя напротив, я чувствовал, что от тебя через стол идут токи бешеного желания, — сказал он, медленно наступая на Флору и мало-помалу оттесняя ее к стенной панели из красного дерева. — Я видел вожделение в твоих глазах. Казалось, я обоняю пьянящий аромат твоего тела, — и я понял, что до ночи не дотерплю. Я хочу тебя…
Она уперлась спиной в стену, и в тот же момент Адам взял ее лицо в свои ладони.
— А если я скажу «нет» — и сейчас, и сегодня ночью… — хрипло возразила она, не пытаясь вырваться из его рук.
— Не скажешь. — На губах молодого человека гуляла плутовская улыбка.
— А вот и скажу…
— Ту-ту-ту… Гляди, не ошибись, — врастяжечку произнес он и всем телом прижал Флору к стене, так что его вздувшийся член уперся ей в живот.
Лицо Адама было совсем близко от ее лица. Но он ее не целовал — нарочно, сознательно. Он добивался того, чтобы она сама недвусмысленно выказала желание и признала всю настоятельность своего томления по нему. Или всю настоятельность их взаимной тяги.
Поэтому он не хотел брать инициативу на себя и подталкивать ее в нужном направлении. Он не пускал в ход привычную незатейливую и тысячу раз проверенную технику соблазнения: слова, поцелуи, ласковые касания и умоляющие взоры. Он просто навалился на Флору, тяжело дышал ей в лицо и сверлил тяжелым страстным взглядом. Теперь пусть она сделает первый шаг — и тем докажет, что его непрестанное желание не на пустом месте возникает. Его провоцирует и подпитывает она.
— Пожалуйста! — пробормотала Флора и, наконец, сделала попытку вырваться.
— Следует ли понимать это «пожалуйста» как приглашение? — горячечно прошептал Адам.
— О Боже!.. Адам, пожалуйста…
Ее возражения становились все тише, и вырывалась она все более вяло. Было ясно, что Флора уступает, что он победил.
— Ну-с, на этот раз рискнем стоя — первая проба… — тихонько сказал Адам и стал задирать подол тяжелой юбки. Слова уже не имели значения — он знал, что сейчас она слышит лишь их страстную интонацию. — А потом… после этого… ты будешь не прочь посетить сеновал…
Низкие модуляции его голоса обещали море блаженства: казалось, внутренняя плотина под напором потока страсти содрогается — и вот-вот рухнет.
И вдруг его рука, медленно заголявшая ее ноги, замерла на полпути.
— Но, может быть, ты хочешь, чтобы я остановился? — ошарашил он ее коварным вопросом. — Ну-ка, посмотри на меня!
Охваченная истомой, вся во власти упоительной неги, Флора уже закрыла глаза. И теперь понадобилось усилие, чтобы разлепить чугунные веки.
— Ага, — удовлетворенно сказал Адам, встречая разморенный взгляд, — так-то оно лучше. Хорошая девочка! А теперь отвечай на мой вопрос!
— Какой же ты противный! — капризно молвила она — распластанная по стене, млеющая под весом его тела.
— Я противный, а ты — упрямая, — прошептал он, — страстно щуря темные прекрасные глаза. — Скажи: я вздорная упрямица.
— Никогда.
Его рука продолжила свой путь — и вдруг оказалась высоко между Флориными сдвинутыми ногами. В следующее мгновение его пальцы протиснулись между ее бедрами и бесцеремонно, одним движением на всю свою длину вошли в ее влажное горячее лоно.
Флора тихо вскрикнула — быстрая волна острого наслаждения разлилась по телу.
— Ну, теперь отвечай на мой вопрос! — нежным и вместе с тем настоятельным тоном потребовал Адам. Его пальцы ласкали ее бархатистые дышащие огнем недра. — Произнеси вслух, что ты хочешь меня так же сильно, как я тебя.
После этого снова наступило длительное молчание, пуще прежнего насыщенное обоюдным яростным, но отчаянно подавляемым желанием. Бездвижное тело упрямой бунтарки пребывало между ним и стеной. Пальцы Адама, облитые прозрачной влагой ее возбуждения, оставались внутри Флоры. Временами он легонько ими пошевеливал. Оба тяжело дышали. Драматическая пауза затягивалась.
— Будь ты проклят! — наконец выдохнула Флора.
Ее голова предательски откинулась назад, тело выгнулось ему навстречу. Его искушенные пальцы внутри ее заходили вперед-назад, и Флора испустила долгий сдавленный стон.
— А чего-нибудь получше не хочешь? — спросил Адам, когда стон повторился. — Чего-нибудь… посущественнее?
— Неужели я должна сказать это словами? — едва слышно отозвалась она. Он ухмыльнулся.
— Невелик труд…
Он мог позволить себе издевку — его пальцы делали свое дело так искусно, с таким чередованием скорости и силы нажима, с такой выверенной мерой грубости, что Флора ощущала могучие и размеренные накаты наслаждения. И Адам сознавал свою абсолютную власть над ней. По крайней мере, в эти мгновения.
Секунды текли, волны все более и более острого наслаждения захлестывали Флору — еще, еще и еще, и вот уже пульсирующие приливы сумасшедшего восторга слились в одно нестерпимо-упоительное ощущение во всем теле. Пройдя пик наслаждения, она не ощутила облегчения — лишь новый прилив желания. Девушка медленно открыла глаза и горячим шепотом произнесла:
— Я хочу тебя, Адам Серр… и ненавижу тебя за то, что ты принудил меня признаться в этом…
Пауза. И дальше, едва слышно, взахлеб, как головой в пропасть:
— Ненавижу себя за то, что так дико, так отчаянно хочу тебя, но если сейчас же, немедленно, я не почувствую тебя в себе — не знаю, что со мной будет. Я, наверно, умру…
Он усмехнулся. Добродушная и ласковая, неповторимо-обаятельная усмешка — такая, верилось ей, соблазнит и непорочного ангела.
— Хватило бы и простого «да», — сказал Адам, и его пальцы выскользнули из нее.
— Хочу тебя внутри, сейчас же! — нежно мурлыкнула Флора. Она была до того распалена, что задом нетерпеливо терлась о деревянную стенную панель — как мартовская кошка. — Ммммм …
— Хочешь высшего удовольствия? — спросил он дразнящим тоном. Дыхание Адама щекотало ее щеку. Но его губы не торопились слиться с ее губами.
Она нащупала ремень и принялась суетливо расстегивать золотую пряжку.
— И спешишь как на пожар! — не унимался он.
— Для начала — быстро, а там видно будет, — томно отозвалась девушка, не принимая его тона.
— Да я уж знаю, что тебе больше всего нравится.
— Кое-что из того, что мне нравится, — выдохнула Флора с кокетливо-чувственной улыбкой.
— Язви твою душу! — пробормотал Адам, слегка отшатываясь от нее. Его до нелепости больно уязвлял всякий намек на ее любовное прошлое. Знать он не хочет, какие удовольствия она уже испытала, а какие нет! — Иногда ты действуешь мне на нервы!
— Надо сказать, что я действую не только на твои нервы… — Флора коснулась бугра под штанами и секунду-другую легонько массировала его. Затем, внезапно убрав руку, игриво добавила: — Но, похоже, в данный момент тебя интересуют другие вещи?
— Кнут по тебе плачет! — воскликнул Адам и впился в ее губы долгим поцелуем. В продолжение этого поцелуя он сам расстегнул свои штаны, высвободил член и, для удобства чуть пригнув колени, вошел в нее. Она слабо вскрикнула. Молодые люди так долго ждали этого момента, что у обоих закружилась голова. Все их чувства были накалены до предела. Адам придавил Флору к стене, словно жертву на алтаре его удовольствия. В пылу наслаждения, могуче двигаясь вперед и вверх, он эгоистически думал лишь об одном — чтобы это длилось нескончаемо долго.
В иное время и при других обстоятельствах она бы ошалела и задохнулась, если бы на нее ритмично наваливался подобный груз. Однако сейчас эта тяжесть, которая снова и снова впрессовывала тело в деревянную панель, была удивительно приятна и служила едва ли не главным компонентом удовольствия.
Флора купалась в море восхитительных ощущений — с азартом истинной гедонистки.
— Адам… милый Адам, — шептала девушка, то и дело ловя его губы и припадая к ним. Она, словно язычница, повторяла это имя как заклинание — будто пыталась выманить его душу в свое тело. Тогда она бы не рассталась с ним и после того, как минет пик наслаждения…
Всякий раз, когда девушка в нежном исступлении произносила его имя, Адам с дикой страстью целовал ее: он ощущал, что сверх того удовольствия, которое доставляют мощные махи нижней части его тела, Флора тщится получить от него что-то еще… и смутно чувствовал, что и ему хочется дать ей что-то еще сверх этих яростных махов…
Но все, что он мог в эти мгновения, это попытаться проникнуть в нее еще глубже. И он сдвинул Флору выше по стене, и вошел в нее еще глубже, охваченный странным неистовством, которое заставляло двигаться быстрее и резче — как бы в надежде, что эта все более и более энергичная и такая дурманящая возня отвлечет его от путаницы собственных мыслей.
Никогда прежде — с другими женщинами — Адам не испытывал такого бешеного желания вышагнуть из пределов банального полового акта и взойти с этого уровня наслаждения куда-то выше — куда? куда?
До сих пор любовь сводилась именно к этому — он мнил себя знатоком любви, искусным любовником, он красовался своей мужской силой, умением не торопиться и с чувством, толком и расстановкой доводить женщину до оргазма. Род игры, в которой он был великим мастером.
Сейчас, делая то же самое, и делая с обычным блеском, Адам ощущал себя мелким шулером. Сейчас, когда душа впервые по-настоящему участвовала в судорожных движениях тела, было тошно от собственной привычной техники, от привычного мастерства. Как если бы раньше его эмоции во время секса выходили знакомым узеньким туннелем, а теперь настолько укрупнились, что не могли протиснуться сквозь прежде вполне просторный ход — застревали внутри и душили…
Это не более чем элементарная животная реакция на перевозбуждение, цинично твердил себе Адам, это вульгарная заголенность нервов, это издержки экстаза. Но, так или иначе, никогда он не испытывал такой бури чувств во время близости с женщиной.
— О… если бы… мы… всегда… вместе… вечно… — с паузами выдыхала Флора, полуобезумевшая от экстатического наслаждения. Его движения были как отливы и приливы — огромное удовольствие чередовалось с еще большим удовольствием…
— Вечно… так? — шепнул Адам. В следующий момент он отшагнул от стены, приподнял любовницу повыше, на всю глубину вошел в нее под новым углом и спросил: — Или так?
О, как восхитительно было это его дурачество!
— Эй, хозяин!
Оба вздрогнули от резкого мужского голоса.
Адам Серр застыл и повернул голову в сторону, откуда пришел крик. В дверях стоял работник и щурился после яркого света. Челюсть у него отвисала по мере того, как он различал все больше и больше деталей представшей глазам сцены.
Хозяин пару секунд тупо таращился на него, затем в бешенстве рявкнул:
— Я занят, черт возьми!
И возобновил ритмичное движение. Флора потеряла нить наслаждения. Все ее тело напряглось, щеки стали пунцовыми от стыда.
— О Господи… Адам! — прохрипела она.
— Он ушел, — прошептал Адам, покрывая ее щеки быстрыми поцелуями. — Не переживай. Больше никто не явится.
У него так и стояла перед глазами ошарашенная физиономия Мэтью. Слава Богу, Флора не повернула голову и не рассмотрела парня, а то было бы еще хуже.
— Он нас видел! — испуганно шепнула в ответ Флора. В ее голосе звучал искренний ужас.
— Да плевать! Пусть хоть вся Монтана любуется! — ответил Адам. Достаточно было нескольких движений внутри ее, чтобы он вернулся к прежнему экстатическому забвению всего. Сейчас он действительно был в том состоянии, когда его не остановила бы и целая толпа зрителей за спиной.
— Только это важно, биа, — тихонько и со страстью добавил он. При этом он чуть отстранился от нее, но Флора тут же вцепилась ему в плечи и притянула обратно — значит, и она возвращалась в прежнее одурманенное состояние. — Только это важно! — громким шепотом повторил Адам.
И она в ответ впилась ногтями в его лопатки. Да, она с ним, они опять воспарили в запредельные выси наслаждения.
— Только это… только это… — в упоении продолжал машинально твердить Адам в унисон со своими махами. Слова уже не имели смысла — просто чувственные выдохи, музыка страсти.
— Только это… только это… — повторял и повторял он. И вдруг простонал: — Сейчас, не уходи от меня, сейчас…
— Я здесь… здесь… вся… — отозвалась Флора. Вторжение работника напрочь стерлось из памяти.
Тело девушки вновь превратилось в сосуд наслаждения, и ни единой мысли не кружилось больше в ее голове. Она принадлежала Адаму с простодушным самозабвением нимфы, отдающейся властному сатиру.
Адам, как и любой мужчина, даже у самого пика наслаждения не был способен прекратить думать. И последней его мыслью перед извержением семени было то, что никто из вереницы его любовниц не идет в сравнение с Флорой Бонхэм.
В царстве чувственной страсти она — королева.
Ему довелось изведать стольких женщин, что он мог с уверенностью сказать: долго, еще очень долго не встретить ему равной жрицы любви!
Вершины наслаждения они достигли вместе. И это была всем вершинам вершина!..
Потом, когда Адам вернулся к действительности, когда стих звон в его ушах и зрение прояснилось, молодой человек отнес Флору дальше в тень и поднял по узкой лестнице на сеновал.
Опустив девушку, сомлевшую, еще почти невменяемую, на пряно пахнущее сено, он пробудил ее к жизни нежным поцелуем и восторженно прошептал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57