Путь был неближним — через полстраны до штата Нью-Йорк. Сперва добирались на повозках до Шейенна, последней станции на железнодорожной линии с Восточного побережья. Двигались кружным путем, дабы не проезжать через территорию враждебных лакотов. В связи с тем, что Адам взял с собой маленькую дочь, были приняты особые меры безопасности: его караван сопровождали две дюжины вооруженных индейских воинов из племени горных Воронов.
В Шейенне пересели на поезд. С обычным для тех времен размахом закупили два вагона: один для лошадей, другой для Адама с дочерью и их немалой свиты: конюхи, повара, няньки для Люси и прочая обслуга, без которой столь дальний путь был бы весьма тягостным.
В Саратогу добрались к исходу первой недели августа. Как всегда бывало в разгар летнего сезона, на этот известный на всю страну бальнеологический курорт съехалось по меньшей мере тысяч двадцать отдыхающих. Гостиницы были переполнены: от самых роскошных вроде «Юниона», «Конгресс-Холла» и «Кларендона», где поселился Адам со всем своим штатом, до скромных небольших пансионов для людей неприхотливых.
Фешенебельная публика жила на водах размеренной жизнью. Вставали рано, завтракали между семью и девятью часами, затем направлялись к одному из многочисленных источников минеральной воды, выпивали положенное количество стаканов, после чего гуляли или посещали концерты на открытых летних площадках. Второй завтрак происходил по преимуществу в гигантских залах больших гостиниц, где разом садилось за столы до тысячи гостей, которых обслуживали две с половиной сотни официантов. Потом снова прогулка по главному променаду или ленивое блуждание по бессчетным лавкам и магазинчикам, а не то посещение еще одного концерта, уже дневного — на лето в Саратогу слеталось видимо-невидимо артистов всех жанров, да к тому же и каждый солидный отель набирал на летний сезон свой полный симфонический оркестр. В четыре часа дня совершалась непременная поездка в коляске к ближайшим озерам. Ну а вечером балы, балы, балы — обыкновенные и костюмированные. Любители игры могли коротать время в закрытых игорных клубах, куда доступ женщинам был строго-настрого запрещен. Таким образом, жизнь шла неспешная, по раз и навсегда заведенному курортному распорядку: еда, питье сон, разговоры, прогулки, чтение, прогулки верхом или в коляске, танцы или карты. Все это на самом деле было хлопотным делом и требовало по меньшей мере пяти смен костюма в день. Однако женщины упивались возможностью показать роскошные туалеты и бриллианты.
Адам и Люси проводили большую часть дня вдали от курортной суеты — на ипподроме «Хорс-Хейвен». Там они наблюдали за тренировками своих коней. В Саратоге были лучшие беговые дорожки в стране и лучшие условия содержания лошадей, поэтому сюда стекались лошадники со всей страны, даже с Западного побережья. Престиж августовских забегов был так велик, что участвовать в них стремились все владельцы достойных скакунов.
Первый ипподром, возведенный в 1863 году, не мог вместить растущее количество публики, и его пришлось снести уже через пару лет, дабы построить на том же месте новый, огромный. Сейчас ипподром во время бегов ежедневно посещало около десяти тысяч человек: ставки принимали уже с девяти утра, а забеги начинались в одиннадцать. Миллионеры просаживали и выигрывали на лошадях целые состояния. На трибунах блистали многочисленные дамы полусвета в вызывающе роскошных нарядах, но держались они достаточно скромно: Саратога была по традиции городом для семейного посещения, открытый грех решительно преследовали. Ну а что творилось втайне — это другое дело. По крайней мере, ипподром был тем местом, где дамы полусвета могли благопристойно и без особого труда познакомиться с владельцами шальных миллионов.
В отличие от Ньюпорта, другой летней Мекки богатой публики, где миллионеры замыкались на своих роскошных виллах и сами цены на жилье исключали появление «шушеры», Саратога была куда демократичней. Сюда мог приехать каждый, у кого было за душой несколько долларов, чтобы оплатить дешевый пансион. И на променадах бок о бок прогуливались люди из разных слоев общества: мелкие чиновники, финансовые воротилы с Восточного побережья, нувориши с Запада, железнодорожные магнаты, солидные вашингтонские политики, аристократы всех мастей, а также богатейшие владельцы конных заводов. Вся эта публика оказывалась рядом также и за обеденными столами, в курзалах, на балах, в игорных клубах. Словом, не Ньюпорт, а именно Саратогу можно было назвать по-настоящему американским курортом, ибо именно здесь был «плавильный котел», где каждый энергичный человек с железной волей мог поглядеть на тех, кто уже добился успеха, попробовать себя и сорвать изрядный куш на бегах или за карточным столом, завязать полезные знакомства и просто насладиться зрелищем элегантной публики.
Но были, разумеется, и «истинные» аристократы, которые не желали встречаться со всякой «швалью». Для таких понастроили множество вилл и особняков, сдававшихся на лето. Архитекторы особенно не старались, а возводили копии французских шато, швейцарских шале, итальянских вилл, голландских особняков времен Возрождения и так далее, и так далее. Особенно ценился нарождавшийся викторианский стиль — отчаянная эклектика из башен и башенок, всевозможных украшений и радующих глаз излишеств. Все это выглядело космополитично и отчасти безвкусно — и вместе с тем знакомило с европейской культурой тех американцев, которые так никогда и не собрались пересечь океан и поглядеть на Старый Свет.
Однако все эти шокирующие своей роскошью «коттеджи» строились нуворишами, большинство из которых сколотили свой капитал в «добрые времена», то есть во время лишений и нужд Гражданской войны. Виллы «старых богачей» были поскромнее. Их строили преимущественно в стиле Федерации — так стали называть тот стиль, что царил на протяжении нескольких десятилетий до Гражданской войны. Это были спокойные непритязательные белые усадьбы с коваными оградами и обширными цветочными клумбами. Именно в таком аккуратном и уютном домике жила в Саратоге Флорина тетя Сара — еще с тех пор, когда город был сонной деревушкой, выделявшейся лишь минеральными источниками. Тетя Сара, завзятая лошадница и вообще энергичная особа, уже десять годков как овдовела, хотя выглядела удивительно молодо для своих пятидесяти лет.
Сара Гиббон познакомилась с Адамом Серром в 1863 году, на самых первых бегах в Саратоге. Они не стали близкими друзьями, но как страстные любители лошадей постоянно сталкивались на ипподроме и много общались друг с другом, подобно большинству владельцев собственных конюшен.
Этим августом миссис Гиббон видела Адама лишь издалека. С ним была девочка — по чертам личика и по глазам миссис Гиббон признала в крошке его дочь. Стало быть, граф де Шастеллюкс привез с собой свою прелестную малышку. А вот супруги при нем нет. Это подтверждало слухи о том, что его и без того неудачный брак вступил в еще более мрачную фазу.
Июль, пик лета, на монтанских равнинах время самое жаркое, и становище Четырех Вождей загодя переместилось в предгорья, дабы спастись от нестерпимой духоты. Другие кланы точно так же укрылись в более прохладных местах. Оказавшись поблизости друг от друга, дружественные индейцы часто ходили в гости из лагеря в лагерь. Устраивали совместные праздники, конные состязания, азартные игры. Конечно, сплетничали о племенных делах, а по вечерам и по ночам танцевали под усыпанным звездами небом. Лето было веселым и приятным временем, когда семьи и друзья могли вдо-
воль пообщаться, а парни завоевывать сердца девушек не только своего племени, но и соседнего.
Лорд Халдейн и его дочь были заняты как никогда: все замечали, все записывали, благо условия позволяли видеть жизнь абсароков в самое лучшее время года, когда они были веселы и открыты.
Флора целиком погрузилась в работу, хотя мыслями она вновь и вновь возвращалась к Адаму. Напряженное изучение абсарокских традиций не могло до конца отвлечь ее от воспоминаний. Девушка твердила себе, что любовная связь с Адамом имеет ясные границы, из которых выступить невозможно. Однако понимать — еще не значит смириться.
Кажется, чего проще — сказал: «Спасибо, было очень приятно», и забыл с той же легкостью, что и приятный солнечный день или купание в холодной чистой воде. Впереди ждут славные дела и великие свершения.
Увы, логикой томление по возлюбленному не задавишь.
Лорд Халдейн, несомненно, догадывался о том, что творилось в душе дочери.
Однажды днем Флора с отцом, сидя в прохладной тени горной сосны, наблюдали за конными соревнованиями индейцев, которые происходили на поросшем травой плато.
— Ты тоже можешь съездить в Саратогу, — вдруг обронил граф, не сводя глаз со скачущих лошадей.
Флора вздрогнула и резко повернула голову в его сторону.
— А что, — сказала она, упирая в лицо отца испытующий взгляд, — неужели это так заметно?
Отец лукаво улыбнулся, посмотрел наконец на нее и сказал:
— Для того, кто знает, — яснее ясного. Да и Генри говорил, что на обратном пути из Хелены ты едва сдерживала слезы.
— Спасибо, что ты попросил его остаться и подождать меня. Вот уж не думала, что моя хитрость вечером после бала у Фисков была белыми нитками шита и ты сразу понял, куда я направляюсь на самом деле. Вообще-то, не будь рядом с тобой Алана, я бы тебе честно во всем призналась. Но он же такой пуританин! Его мог запросто хватить удар, проведай он, что я намерена делать.
— Да, — с улыбкой поддержал ее отец, — Алан действительно чересчур серьезно смотрит на наш грешный мир. Но художник он от Бога, а потому приходится терпеть его нравственный ригоризм.
Граф, человек умнейший, однако продукт своего класса, наследник одной из древнейших и богатейших йоркширских фамилий, считал некоторое вольномыслие и даже распущенность характерной чертой аристократии — некоей привилегией голубых кровей.
— Даже если бы я не слышал твоей тихой перепалки с Адамом за карточным столом, — продолжал лорд Халдейн, — я бы все равно угадал, чем все это закончится. И потому, когда ты вдруг воспылала желанием посетить лагерь горных Воронов и заявила, что уезжаешь с Джеймсом, я не удивился. Только улыбнулся про себя.
— Я собиралась вернуться в поселок Четырех Вождей с каким-нибудь проводником. Адам наверняка мог бы кого-то посоветовать.
— Я бы предпочел, чтобы ты возвращалась с Генри. Он надежный и проверенный человек.
— Ты прелесть, папочка, — ласково вздохнула Флора. — Признаюсь тебе: впервые я охвачена чувством такой глубины. Впервые задействована вся моя душа. И это очень странное ощущение.
— Возможно, это любовь. Она всегда делает человека менее практичным.
Девушка не без тревоги нахмурила брови.
— Ты всерьез полагаешь, что это любовь?
Задумчиво помолчав, она вдруг разразилась целым потоком слов:
— Нет-нет! Это просто какая-то неясная тоска, род скуки… Я ощущаю себя в мрачном чистилище, между чем-то и чем-то… Как будто я заблудилась и не знаю, куда теперь двинуться. Очень загадочное чувство. Я пытаюсь взглянуть на Адама Серра с разных сторон — кто он мне: друг? знакомый? любовник? Но в своем будущем я не вижу его ни своим другом, ни знакомым, ни любовником. Все эти роли ему как-то не подходят. — Тут Флора снова вздохнула, уже тяжело, протяжно. — И если я съезжу в Саратогу, вряд ли это что-либо изменит.
— А вдруг тебе повезет и ты наконец придешь к выводу, что любовь — это не то, что можно разложить по полочкам.
— Бога ради, хоть ты не говори подобного вздора! Методы индукции и дедукции вполне применимы к любви.
Джордж Бонхэм несколько мгновений молча смотрел на дочь. Чудно! Неужели годы ученых занятий подсушили ее душу, и она желает всерьез алгеброй поверять гармонию? Любовь — это нечто волшебное, и сам он никогда в этой области не применял индукцию-дедукцию и прочие ученые методики.
— Ну, не знаю, — примирительно молвил граф. — По-моему, любовь — будто омут. Бросайся, а там уж как получится: выплывешь или нет — один Бог ведает. Но если до чего добарахтаешься — так лучше того и быть не может! И дурак, кто не решится сигануть в этот омут.
— Очень поэтично! — иронически усмехнулась Флора. — А вот Адам с тобой не согласился бы. Мне кажется, любовь в системе его жизненных ценностей занимает едва ли не самое последнее место.
— Но это всего лишь предположение с твоей стороны. И поскольку в Сарином доме свободных комнат более чем достаточно — отчего бы тебе не отправиться в Саратогу и не проверить свою сомнительную гипотезу на месте?
— По-твоему, — задумчиво спросила Флора, — любовь что-то вроде поисков истоков Нила — когда поиски сами по себе, независимо от результата, приносят много полезного и нужного?
Лорд Халде йн рассмеялся и подхватил:
— Или что-то вроде теории Людвига Росса об эгейской цивилизации, на подтверждение которой ушли годы и годы. Видишь ли, любовь — это задача с заранее неизвестным ответом. И так всегда.
— А если он вовсе не обрадуется нашей встрече? — стояла на своем Флора. — Вполне возможно, что он уже позабыл меня и нисколько не скучает…
Гоняться за Адамом Серром казалось девушке позором, гнусным предательством живущего в ней духа свободы.
— Насчет Адама ничего сказать не могу, — с доброй улыбкой отозвался отец, — а вот Сара по тебе уж точно соскучилась. Да и великое множество твоих саратогских знакомых и ухажеров будут искренне рады твоему приезду.
— Проделать такой путь ради мужчины! — печально проронила Флора. Про себя она добавила: тем более ради мужчины, который так популярен у женщин, что должен заглядывать в свой танцевальный блокнотик, дабы вспомнить имена покоренных им красавиц.
— Да, до Саратоги путь неблизкий, но ведь, как говорится, за любимым не грех помчаться и на край света.
— Ах, папа, ты такой романтик! — воскликнула девушка не без досады. Ей хотелось, чтобы кто-то отговаривал ее, чтобы отец действовал отрезвляюще, сбивал ее пыл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57