Может, это Бэрди? И никак не повернуть голову, чтобы посмотреть назад.
Собравшиеся начинают бросать в могилу комья мокрой земли, и она кричит им: «Остановитесь, перестаньте, она же задохнется!» Но ее не слышат, и скоро яма оказывается полностью засыпанной, от нее не осталось и следа; все заросло травой. Ее охватывает паника. Она на четвереньках, плача и причитая, ищет могильный холмик в густой зеленой траве, призывает: «Помогите мне», а люди уходят все дальше, дальше. Она видит среди них Коннора. «Не уходи! Помоги мне! Кон!» Но он не видит ее, потому что глаза у него полны слез. Она идет за ним, пытается догнать, но он уходит все дальше, и, как она ни старается, расстояние между ними все увеличивается.
Открыв глаза, она не могла сказать, что было сном, а что – реальностью. Софи плакала во сне и продолжала плакать сейчас, и собственные горькие рыдания испугали ее своим отчаянием. Прежде она не могла выдавить из себя ни слезинки, теперь же не могла остановить их безудержный поток. Она плакала по дочери и мужу, по своей наивности – детской уверенности, что жизнь будет гладкой и счастливой, без горьких дней, как бесконечная череда радостных событий. Слезы душили ее; она никак не могла излить их до конца. Марис вбежала в комнату и обняла ее в ужасной тревоге. Софи хотела сказать, что не нуждается в помощи и в утешении, но не могла вымолвить ни слова. Ее слезы не были выражением страдания, достойного жалости, как думала Марис. Даже когда ее сотрясали мучительные рыдания, она чувствовала, как начинает успокаиваться ее душа, как слабеют тиски, сковывавшие все это время ее бедное сердце. Не значили ли эти беспрестанные слезы, что период засухи в душе кончился? Она могла бы скорбеть по потерянному ребенку до конца дней, но теперь она оживала, в кромешной тьме, окружавшей ее все эти долгие месяцы, наметился просвет, и появилась надежда на то, что – пусть и не в ближайшее время – иссохшая ее душа расцветет вновь.
После душевной бури она чувствовала себя расслабленной, усталой. Она забылась тяжелым сном без сновидений и проснулась, лишь когда Марис принесла кофе и известие, что ее дядя желает немедленно видеть ее.
– Зачем? – спросила она, ничего не соображая спросонья. Казалось, она проспала вечность.
– Не знаю, но он ужас какой нервный. Говорит, что хочет подняться и говорить с вами здесь.
– Здесь? – Она взглянула на свою помятую ночную рубашку, провела рукой по спутанным волосам. По крайней мере, хоть в комнате порядок, должно быть, пока она спала, Марис убрала осколки разбитой посуды.
– Хотите одеться и сойти вниз или мне привести его сюда?
Она глотнула горячего кофе, чтобы в голове прояснилось.
– Все равно. Пожалуй, веди его наверх. Что ему могло понадобиться?
Марис пожала плечами и протянула Софи бархатный халат.
– Наденьте-ка вот это, – предложила она, и Софи рассеянно поблагодарила ее, продевая руки в рукава. – Так-то лучше, – добродушно проворчала Марис. – Причесываться будете? Дать щетку?
– Нет, пошли его сюда. Если он говорит, что это важно, значит, что-то случилось на руднике.
Софи вылезла из постели, сунула ноги в домашние туфли. Занавеси на окнах были задернуты, но часы тикали и показывали верное время (наверное, Марис завела их и подвела стрелки), и она ахнула, увидев, что уже почти десять утра. Боже правый! Бросив тоскливый взгляд в зеркало, она ужаснулась своему виду. Но было слишком поздно об этом думать: не прошло и двух секунд, как в комнату ворвался дядя – багровый, с растрепанными волосами и таким тревожным лицом, какого она никогда у него не видела.
Заметив ее, он остановился как вкопанный.
– Господи, Софи! Что это с тобой?
– Да ничего, просто я только что встала. Что случилось? Что-то произошло на «Калиновом»?
Он повернулся, чтобы закрыть дверь.
– Да, тебя ограбили.
– Ограбили?!
– Кто-то этой ночью взломал сейф и забрал все деньги, предназначавшиеся для выплаты шахтерам, всего около двухсот фунтов. Грабитель нанес удар Эндрюсону по голове, и тот пролежал без сознания, пока его не обнаружила утренняя смена.
– Ох, он ранен?
– Нет, с ним все в порядке. Это он час назад прискакал ко мне и рассказал, что случилось.
– К вам? Но… почему не ко мне?
Дядя Юстас смущенно потер пальцем за ухом. Впервые с момента появления он заколебался.
– Эндрюсон говорит… – Юстас отвел глаза. – Прости, Софи, но Эндрюсон утверждает, что человек, который ударил его, – это твой муж.
– Что за нелепость! – засмеялась она.
– Я тоже так подумал, – кивнул Юстас с видимым облегчением, потому что самое худшее было сказано. – Но Эндрюсон стоит на своем. Божится, что это был Коннор, и никто не может его переубедить.
– Но такого просто не могло быть.
– Боюсь, это еще не все. Когда пришел Эндрюсон, у меня был Роберт Кродди – я пригласил его на деловой завтрак.
– О боже!..
Юстас мрачно кивнул.
– Я не знал, с чем явился Эндрюсон, и велел говорить при Роберте. Это была ошибка.
Она похолодела.
– И что сделал Роберт?
– Он настаивал, чтобы я немедленно распорядился арестовать Коннора. Я отговорил его, убедив, что пока нет достаточных доказательств. Но не мог остановить или помешать ему отправиться прямо к Клайву Ноултону с этим известием.
– Что?!
– Марис сказала мне, что Коннора нет дома и не было всю ночь. Где он? – Она смотрела на дядю широко раскрытыми глазами. В голове у нее все перемешалось. – Скажи мне. Разве ты не понимаешь, что мы должны предупредить его. Кродди хочет уничтожить Коннора. Где он?
– Он ушел.
– Ушел?!
Она порывисто схватила дядю за рукав.
– Коннор никогда не смог бы украсть деньги, никогда, это абсурд! Но… прошлой ночью он… мы…
– Что произошло?
– Он ушел от меня. В этом нет его вины, мы не поссорились, он просто… ушел.
– Где он сейчас?
– Не знаю.
Юстас в сердцах хотел было выругаться, но она остановила его, заговорив:
– Скорее всего он отправился в Тэвисток. У него там контора, вернее, не у него, а у Брайтуэйта. На Теймар-стрит. Он там остается…
– Я знаю, где это, и сейчас же еду туда. Если его там нет, отправлюсь к Ноултону и попытаюсь опередить Кродди. – Он сжал ей руку. – Постарайся не волноваться. – Он с сомнением оглядел ее. – Знаешь, у тебя ужасный вид.
Юстас уже открывал дверь, когда Софи остановила его вопросом, искренне озадаченная:
– Почему вы помогаете ему? Разве неприятности Коннора не на руку вам и вашему кандидату?
Его тонкие брови сошлись у переносицы.
– Это разные вещи, – ответил он сухо. – Речь идет о чести семьи.
– Спасибо, дядя, – только и сказала Софи, но он уже не слышал ее, ибо в этот момент торопливо спускался по лестнице.
Какое-то время после ухода Юстаса она расхаживала по комнате, размышляя. Потом раздернула шторы и с удивлением обнаружила, что за окном ярко светит солнце, поют птицы, жужжат пчелы, копошатся возле плюща белки. Какой сегодня день? Четверг? Она даже забыла, какое сегодня число. Меряя шагами комнату, она пыталась представить реакцию Коннора, когда он узнает от ее дяди, что Роберт Кродди считает его вором. А если Кон решит, что она поверила этому? Да нет, такого не может быть, ведь он знает ее отношение к нему. Обвинять его в воровстве денег смешно, но что, если Ноултон поверит? Роберт может быть убедительным, когда захочет, а прошлое Коннора легко выставить в невыгодном свете. Что, если его опорочат?
Она обхватила себя руками, пытаясь унять нервную дрожь. «Марис!» Не отвечает. Она выбежала из комнаты и на весь дом закричала: «Марис!»
– Иду, мэм, – донесся из цокольного этажа отдаленный голос, и на лестнице застучали башмаки.
– Я хочу принять ванну, прямо сейчас, как можно быстрее. Коннор уехал в коляске или верхом?
– Что? – Марис, хлопая глазами, непонимающе смотрела на нее с первого этажа.
– Мой муж взял коляску, когда уезжал вчера вечером?
– Я не… нет, наверняка нет, потому как Томас нынче утром ругал Вала, что он так изгваздался и нужно его чистить, а потом…
– Вели Томасу, чтобы коляска была готова через сорок минут, – оборвала она служанку. – Приготовь мне во что одеться, пока я буду принимать ванну, а потом поможешь причесаться.
Служанка сделала такие глаза, что Софи сверху были видны ее белки.
– Лечу, мэм! – обрадованно воскликнула Марис. – А куда вы собрались?
– В Тэвисток. Нанести визит Клайву Ноултону.
* * *
Ей пришлось спрашивать дорогу к дому Ноултона. Двухэтажный особняк с узким фасадом в старой части города поразил Софи своей скромностью, даже неказистостью, совсем не то, она ожидала увидеть, но, подумав, она решила, что именно такой дом подходит ему: скромный дом скромного человека. У слуги, открывшего ей дверь, был скрипучий голос, седые волосы и почтенный вид; Софи так не хотелось быть с ним невежливой.
– Но я должна увидеть его, это очень срочно. Он знает меня. Если вы только назовете ему мое имя, уверена, он велит впустить меня.
– Очень и очень сожалею, мадам, но мистер Ноултон занят, у него важная встреча, и он просил, чтобы его не беспокоили.
– У него Роберт Кродди? Да? Пожалуйста, скажите мне.
Ее взволнованная настойчивость пробила напускную невозмутимость слуги.
– Мистер Кродди присутствует на встрече вместе с другими джентльменами.
Джентльменами! Значит ли это, что дядя тоже там? И Коннор?
– Простите, но я вынуждена пройти, – решительно сказала она изумленному слуге, наступая на него, пока тот не посторонился. – Где они?
– Мадам, в самом деле, я настаиваю…
Она услышала мужские голоса, доносившиеся откуда-то сверху, и без колебаний устремилась к лестнице. Придерживая одной рукой юбки и держась другой за перила, она пошла наверх, а бедный старый слуга семенил позади.
Четверо мужчин, находившихся в простом, скромно обставленном кабинете, удивленно воззрились на нее.
– Софи! – воскликнул дядя Юстас, поднимаясь с парчового канапе.
Стоявший у окна Коннор бросился к ней, напряженное выражение на его лице сменилось тревогой.
– Софи, что случилось? Как ты себя чувствуешь?
Их руки соприкоснулись в легком ободряющем пожатии лишь на секунду, но тепло его ладони всколыхнуло ее. «Прекрасно», – ответила Софи тихо и повернулась к хозяину кабинета. Ноултон поднялся с кресла возле простого кирпичного камина, в котором не было огня; она направилась к нему, демонстративно повернувшись спиной к Роберту Кродди, который тоже встал при ее появлении, и протянула руку хозяину дома.
– Надеюсь, вы простите меня за столь бесцеремонное вторжение, но я просто не могла не прийти. Боюсь, я не слишком вежливо обошлась с вашим слугой, когда он не впускал меня, приношу свои извинения…
– Не стоит извиняться, моя дорогая, – сказал Ноултон добродушно, но его печальные глаза смотрели очень внимательно. – Не соизволите ли сесть? Уоллес, принесите чай миссис Пендарвис.
– О, нет, пожалуйста, не беспокойтесь. – Она не могла сидеть, слишком напряжены были нервы. – Думаю, нет смысла делать вид, что я пришла со светским визитом. Дядя рассказал мне, что прошлой ночью из кассы «Калинового» были похищены деньги. Права ли я, допуская, что мистер Кродди явился сюда, чтобы обвинить моего мужа в причастности к этому преступлению?
Все разом заговорили, и по их речам ей стало понятно, что Коннор, дядя Юстас и Роберт Кродди очень хотят, чтобы она ушла. Ни за что на свете, мрачно подумала она, усаживаясь на кресло с прямой спинкой из уважения к пожилому хозяину дома, который не сел бы, останься она стоять.
– Мистер Кродди, – начал Ноултон, и его голос, низкий и внушительный, перекрыл голоса остальных, – известил меня о серьезных обвинениях, выдвинутых против вашего мужа, а также высказал соображения иного рода относительно него. Соображения, можно сказать, этического порядка, которые могут поставить под сомнение возможность участия мистера Пендарвиса в общественной деятельности.
Софи едва сдержалась, чтобы не взорваться.
– Если Роберт обвиняет моего мужа в воровстве, то это полный абсурд, – не терпящим возражений тоном заявила она, – совершенная нелепость. Глупость, граничащая с идиотизмом. «Калиновый» и так принадлежит ему, так зачем ему грабить собственный рудник? В любом случае, если Коннор даже будет умирать с голода, он не возьмет и шиллинга, который не принадлежит ему. Нет человека более честного… – Кродди фыркнул, перебив ее. Ей противен был один его вид, но она заставила себя взглянуть ему в лицо. – Что еще вы сказали? Ну? Какую еще ложь о Конноре чувствовали морально обязанным сообщить мистеру Ноултону?
Роберт скрестил на груди толстые руки и сказал с таким выражением, словно ему было жалко ее:
– Софи, отправляйтесь домой.
Она повернулась к Ноултону.
– Может быть, он сказал вам, что мой муж поступил на работу на «Калиновый» под чужим именем? Это правда. Он взял имя своего брата и работал простым шахтером на руднике два месяца. Он сделал это ради того, чтобы обратить внимание всех и мое в том числе, – сначала убедившись на собственном опыте, – сколь тяжелы были условия на «Калиновом» с тех пор, как мой отец арендовал его шестнадцать лет назад.
– Софи, не надо, – тихо попросил Коннор. Дядя Юстас в другом углу комнаты провел рукой по блестящим серебряным волосам и пробурчал что-то невнятное.
Не обращая на них внимания, Софи решительно продолжала:
– Коннор открыл мне глаза на многие недочеты. Благодаря ему на руднике наконец произошли перемены, несколько облегчившие труд многих шахтеров, сделавшие условия пребывания под землей более человечными. Конечно, сделано не слишком много для того, чтобы их работа из невыносимой стала терпимой, но это уже кое-что, и продиктовано это было здравым смыслом и искренним желанием перемен. Коннор убедил меня в необходимости улучшений условий труда, и мое глубочайшее желание – чтобы изменения, подобные тем, какие я произвела на «Калиновом», были осуществлены на других рудниках Девоншира – начиная с «Салема», – с ударением произнесла она, глядя на дядю. Тот закинул ногу на ногу и с безнадежным видом смотрел в окно.
– Браво! – зааплодировал Роберт и изобразил непринужденный смех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50