Маленькая, сгорбившаяся на диване, она была похожа на горюющего ребенка.
– Не хотите ли увидеть его? Конечно, только на минутку.
Девушка вскинула голову, и ее огромные глаза вновь радостно вспыхнули.
– О, мэм! Вы думаете, это ему не повредит?
Софи встала.
– Ну, если вы пробудете у него не больше минуты. Он, наверное, сейчас проснулся; он вообще почти не спит. Вы ни в коем случае не должны позволять ему говорить – это вредно для его горла и очень утомляет его.
Они поднялись наверх, и Софи просунула голову в открытую дверь комнаты Джека. Как она и предполагала, он не спал, а сидел, подложив под спину подушку, и глядел в окно на непрекращающийся дождь. Джек устало улыбнулся Софи, но, увидев, кто пришел с ней, просиял такой радостью и нежностью, таким благодарным удивлением, что у Софи сжалось сердце. Проглотив комок в горле, она сказала:
– Смотри, кто пришел, Джек.
– Сидони! – прохрипел он и схватился рукой за горло.
– Привет! – сказала девушка, сделав робкий шажок от двери. – Я пришла навестить тебя.
Софи поняла, что ее присутствие нежелательно.
– Только несколько минут, – напомнила она Сидони и исчезла, деликатно прикрыв за собой дверь.
Сойдя вниз, Софи поворошила поленья в камине и уставилась на огонь, видя перед собой восторженные лица Джека и Сидони и то, как они жадно смотрели друг на друга. Они были влюблены – всякий, имеющий глаза, понял бы это. Почему же это стало откровением для нее? Она видела Сидони прежде, когда та приходила узнать у Софи, куда уехал Джек. Она так страдала, но Софи была поглощена собственными переживаниями, охвачена испепеляющей гордыней и не обратила на это внимания. Ей стало стыдно: ее мечты исполнились – у нее был любимый мужчина и ребенок, который скоро родится, у Сидони же – лишь безнадежно больной возлюбленный и горе впереди.
Софи услышала шаги на лестнице и направилась к двери, чтобы встретить девушку. Сидони заметила Софи и попыталась выдавить из себя улыбку, но в ту же секунду лицо ее сморщилось, и она разразилась безудержными рыданиями. Не задумываясь, Софи обняла ее. Они стояли в полутемном коридоре, Софи успокаивающе гладила девушку по плечу.
– Он так ужасно выглядит, – всхлипнула Сидони сквозь слезы, – я не могла вынести этого, пришлось уйти.
– И все же, Сидони, доктор говорит, что ему становится лучше. Меньше хрипов в легких.
Сидони достала платочек и высморкалась.
– Миссис Пендарвис, можно мне будет приходить иногда? Я не стану долго задерживаться, только на…
– Ну, конечно. Приходи в любое время.
– Благодарю вас, мэм. Я думаю, Джек захочет, чтобы я пришла еще.
– Я знаю, что захочет. Ты действуешь на него лучше всяких лекарств, – сказала она, и Сидони благодарно улыбнулась сквозь слезы.
Теперь девушка приходила через день, всегда под вечер, между пятичасовым чаем и обедом, чтобы не помешать заведенному в доме распорядку. Она никогда не задерживалась долго. Софи оставляла их одних – черт с ними, с приличиями. Сидони и правда действовала на Джека благотворнее, чем что бы то ни было.
Мало-помалу он пошел на поправку. Благодаря прописанным доктором Гесселиусом полосканиям и таблеткам горло Джека перестало болеть, и вскоре он мог говорить, не прилагая слишком много усилий, хотя по-прежнему ему было предписано не увлекаться разговором, чтобы уменьшить нагрузку на гортань и легкие. Лихорадочный пот, от которого он просыпался по ночам, стал мучить его реже, и он мог спать дольше. В результате он стал выглядеть лучше, не таким серым и изможденным, а от новой диеты начал прибавлять в весе. Теперь после полудня Джек спускался вниз и проводил время в гостиной, где жарче пылал камин и окна были обращены на запад. Свет и свежий воздух были необходимы ему, и он следовал за солнцем (не слишком ярким в ноябре, но все же), переходя из комнаты в комнату, надеясь, что слабые бледные лучи исцелят его. Когда Коннор бывал занят, компанию ему составляла Марис, а там и Софи стала пораньше возвращаться с рудника – часа в два – и играла с ним в криббидж, прежде чем подняться к себе поспать часок. Ее беременность еще не бросалась в глаза и по-прежнему оставалась тайной для знакомых. Ей казалось, что на руднике считают, что она уходит раньше, потому что спешит к молодому мужу, и они были не слишком далеки от истины.
– Хотелось бы мне, чтобы дядя увидел меня сейчас, – как-то, сидя с Джеком в гостиной, сказала она. Коннор уехал в Тэвисток на встречу с членами партийного комитета, у Марис был выходной.
– Зачем? – с любопытством взглянул на нее Джек, оторвавшись от пасьянса, который раскладывал на подносе, держа его на коленях.
– Потому что он всегда хотел, чтобы я занималась «женским делом». Посмотри на меня, Джек. Что может быть женственнее, чем вязание пинеток?
Он хихикнул.
– Да, ты выглядишь как образцовая мамаша, это точно. Что ж, появится младенец, и перестанешь быть деловой женщиной?
Она откинула голову на спинку кресла.
– Думаю, да. Хотя мне, знаешь ли, нравится мое дело, оно… придает жизни смысл, значительность. А это важно для меня, – серьезно добавила она.
– Может, ты будешь такой же хорошей матерью. Материнство тоже придает, так сказать, смысл и значительность жизни.
Она согласно кивнула.
– А «Калиновый» по-прежнему будет моим. Мистер Эндрюсон станет заниматься текущими делами рудника, но владеть им все равно буду я. У меня большие планы насчет него.
– Что ж, у тебя есть все, что ты могла бы себе пожелать.
Она с нежностью улыбнулась ему. Он был более грубой копией своего брата, и уже за одно это она любила его, не говоря о других достоинствах, присущих ему. Он был так же горд, как Коннор, и ему не удавалось этого скрывать, несмотря на то, что он постоянно поддразнивал Коннора, величая «достопочтенным мистером Пендарвисом» и другими, куда менее лестными титулами. Он любил рассказывать об их с Коннором детстве, и хотя она знала, что оно было тяжелым, не могла заставить себя прервать волновавшие их обоих воспоминания. Трагедия семьи Пендарвис глубоко печалила ее, но были в их жизни и светлые моменты, и она любила слушать истории о Мэри, Эгдоне и их детях и открывать для себя, что любовь, царившая в их нищем доме, торжествовала над бедностью.
Они вздрогнули от громкого стука в парадную дверь и вопросительно переглянулись. Сидони сегодня не должна была прийти, доктора они ждали не раньше завтрашнего дня. Софи вышла в холл и крикнула вниз, в кухню:
– Я открою, миссис Болтон!
Это был Уильям Холиок, одетый в синий воскресный костюм с черной бабочкой на шее. На мгновение Софи испугалась, что забыла о какой-нибудь из своих церковных обязанностей – она и Уильям пели во взрослом хоре, вдобавок Уильям недавно стал членом церковного совета. Он снял шляпу и несколько натянуто улыбнулся – крупный мужчина, некрасивый и чересчур прямолинейный.
– Добрый день, мистер Холиок. Милости прошу, – радушно пригласила она, отступила назад и шире распахнула дверь.
Он замялся.
– Я пришел спросить, не могу ли я поговорить с мистером Джеком Пендарвисом? Я всего на минуту.
– А! – Она улыбнулась, охваченная недобрым предчувствием, мгновенно поняв, что он пришел поговорить о Сидони. Она разрывалась между желанием защитить ее и Джека и правилами гостеприимства. – Входите, пожалуйста.
Нагнувшись, чтобы не задеть головой притолоку – такой он был высокий, – Уильям вошел в холл. Если бы Джек был у себя наверху, у Софи была бы возможность предупредить его, чтобы он внутренне подготовился к встрече. А так Уильяму стоило повернуть голову, чтобы увидеть его.
– Джек! – позвала она бодрым голосом. – К тебе посетитель. Мистер Холиок.
– Не вставай, – поспешно сказал Уильям, когда Джек хотел откинуть одеяло. – Я не займу много времени. – Он казался еще более смущенным, чем Джек, и более встревоженным, словно не ожидал увидеть своего противника в таком плачевном состоянии. Софи показалось, что она уловила сочувствие в его глазах, прежде чем Уильям опустил их и уставился на шляпу, которую вертел в огромных сильных руках.
– С вашего позволения, – сказала Софи решительно, – я удалюсь, мне нужно дать кое-какие распоряжения миссис Болтон.
Миссис Болтон готовила начинку из свежей селедки для пирога к ужину. Все в доме не терпели селедку, особенно Джек, но доктор Гесселиус утверждал, что в его теперешнем положении она необходима ему, поэтому все ели ее, чтобы составить Джеку компанию. Усевшись на скамью у длинного кухонного стола, Софи взяла нож и принялась чистить и нарезать айву для начинки, болтая с домоправительницей о разных пустяках и поглядывая на часы над плитой. Прошло десять минут, потом еще пять, тогда Софи встала, решив, что у мужчин было достаточно времени для выяснения отношений, и поднялась наверх.
Двери в гостиную была распахнуты, и она поспешила войти. Взгляд Джека был устремлен в окна позади дивана. Он повернулся к ней, и она быстро направилась к нему, увидев печаль на его вытянутом худом лице.
– Джек! Как ты, хорошо себя чувствуешь? – Он молча кивнул. – Не хочешь сыграть в карты? – поколебавшись секунду, деликатно спросила Софи на тот случай, если он вдруг предпочтет сделать вид, что ничего не произошло.
– Вы знаете его? – спросил он хриплым голосом.
– Уильяма? Конечно, я знаю его всю жизнь.
– Что вы о нем думаете?
– Он… он хороший человек, – подумав, ответила Софи. Джек наклонил голову.
– Да, вы правы.
– Он… – Она подошла к кушетке, на которой лежал Джек, и присела на краешек. Тот, удивленный, подвинулся, давая ей место. – Он очень долго был влюблен в Сидони, – сказала она прямо.
Джек кивнул.
– Можешь догадаться, Софи, что он хотел от меня. Хотел узнать, каковы мои намерения. Если честные, сказал он, то он не будет стоять у меня на пути. Это в том случае, если Сидони выберет меня, – добавил он несчастным голосом. – Ведь он богат?
– Нет, конечно, нет, он… – Холиок был управляющим в Линтон-холл-фарм, но внезапно до нее дошло, что по сравнению с Джеком тот, конечно, мог считаться богатым. – Что ты собираешься делать?
Его землистое лицо чуть порозовело от волнения.
– Если б я выздоровел, – прошептал он, – то смог бы работать. Клянусь, я отниму у него Сидони и никогда не отпущу от себя.
Она взяла его руку. Если не принимать во внимание ее бледность, его рука была в точности как у Коннора: крупная, с длинными пальцами.
– Сидони счастливая женщина, если за ней ухаживают два столь достойных джентльмена.
Джек слабо улыбнулся ей и снова отвернулся к окну.
19
– Хорошо, что мы наконец решились рассказать о скором прибавлении в нашем семействе, – бросила Софи через плечо вышедшему из ванной комнаты Коннору, который даже издалека благоухал лавровым мылом. Приложив ладони к животу, обтянутому темным шелковым платьем, она критически оглядела себя в зеркале платяного шкафа. Может, стоит надеть другое, желтовато-коричневое парчовое – бархатная отделка на нем прикроет талию. Ох, да что беспокоиться! После сегодняшнего вечера о ее беременности станет известно всей деревне, и можно толстеть сколько хочется, ничуть не заботясь о разговорах.
Софи обернулась к Коннору, который стоял у комода с зеркалом, повязывал галстук.
– О! – вырвалось у нее. – Ты собираешься пойти в этом костюме?
Он оглядел свою темно-синюю скромную пару, в которой был на их бракосочетании.
– Да, хотел. А чем он плох?
– Ничем, просто… я думала, сегодня, поскольку это особый случай и там будет Ноултон… – Почему она должна что-то объяснять? Сегодня их первое официальное появление в свете как супругов. Дядя пригласил их на прием, устроенный в честь Клайва Ноултона по случаю его ухода в отставку. Он пригласил также и Роберта Кродци, и эта встреча послужит началом негласного соперничества Роберта и Коннора за благосклонность Ноултона. Кроме того, Софи решила именно на этом вечере сообщить, что они ждут ребенка. Тут же заработают досужие языки, моментально будут сосчитаны месяцы их супружества. Все, кто удивлялся, почему первая красавица Уикерли сбежала темной ночью с корнуоллским шахтером, получат подтверждение своим самым худшим догадкам. Софи будет высоко держать голову и игнорировать шепотки за спиной, но в ее ушах они будут звучать воплями осуждения.
Сказать, что это важнейший для Пендарвисов вечер, все равно что не сказать ничего. Ее ладони уже были влажны от волнения. Она накричала на бедную Марис, которая не так ее причесала, а теперь вот Коннор надел синий костюм вместо черного смокинга, да еще повязал этот жуткий галстук. Софи еле сдержалась, чтобы не вырвать его из рук Коннора.
– Это мой лучший костюм, – сказал он, стараясь не злиться. – Первый раз слышу, что он плох. Что же мне, по-твоему, надеть?
Она стиснула зубы; они опоздают, если придется одеваться самой и одевать его.
– Я говорила тебе, что одежда моего отца – это твоя одежда. Почему бы тебе не посмотреть в его шкафу другой галстук, может, более… подходящий к случаю. Что-нибудь не в желтую крапинку, как твой, – уточнила она.
Коннор медленно отвернулся, так что она успела заметить, как помрачнело его лицо. Она забыла, что на свете есть только один человек с более обостренным чувством собственного достоинства, чем у нее, и этот человек – Коннор. Какое, должно быть, это испытание для гордости, быть ее мужем.
– Прости, – быстро сказала Софи. – Я просто очень нервничаю. Мне хочется, чтобы все сегодня прошло по высшему разряду. – Он буркнул что-то примирительное, и она осмелилась добавить:
– Дядя был так добр, что пригласил нас, поскольку пригласил и Роберта тоже. Он не обязан был делать этого и мог дать возможность Роберту весь вечер обхаживать Клайва Ноултона. Я думаю, это жест примирения с его стороны, Кон. Новое начало для нас.
Он саркастически усмехнулся.
– Думай, как тебе нравится.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Дорогой дядюшка Юстас пригласил нас не потому, что такой добрый. Он видит в этом отличную возможность продемонстрировать Ноултону, насколько обходительнее и воспитаннее его протеже, чем какой-то неотесанный корнуоллец, который женился на его племяннице из-за денег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50