.." Право, можно было подумать, что
"Суассон" - заколдованный бриллиант, приносящий несчастье тем, кто
завладел им нечестным путем. Сперва сам профессор, потом его дочь, а
сейчас пришла очередь и сына... Правда, профессор погиб по собственной
неосторожности, в результате обычного несчастного случая, зато его дети...
Толстяк присел над аппаратом, передвинул ползунок реостата, потом
резко покрутил ручку магнето. Константин взвыл, забился в судорогах, из
его рта потекла пена.
- Куда ходил отец?
Теперь я мог видеть: один провод был присоединен к мошонке
Константина, зажим второго впивался в складку кожи на животе. Зубчатые
края зажимов, из-за которых они получили прозвище "крокодилов", не давали
им соскользнуть.
- Куда ходил отец? Где он бывал вечерами?
- Туалет! Он ходил в туалет! Каждый вечер он ходил в туа-ле-е-т! -
Голос несчастного срывался на визг. Если бы я не понимал, что Константин
находится в полубредовом состоянии, что он отвечает наобум, пытаясь
угадать нужный ответ, чтобы хоть на какое-то время избавиться от
невыносимой боли, я мог бы принять это за издевку. Руководитель на минуту
задумался, решая, очевидно, не несет ли сообщение подопечного какую-нибудь
ценную информацию, вопросительно взглянул на меня, но ничего не прочтя на
моем лице, сделал знак. Лысый толстяк передвинул ползунок реостата и снова
закрутил ручку магнето.
На этот раз Константин закричал, как роженица, выгнулся дугой, из-под
проволоки, связывающей его ноги, выступила кровь. Очевидно, он сорвал
струп, образовавшийся на подсохшей со времени прошлой пытки ранке.
- Куда ходил отец? Где он бывал вечерами?
Вместо ответа я услыхал звук льющейся жидкости. Невольно я взглянул
на кран, но он был по-прежнему плотно закручен. Звук доносился из того
места, где стояла кровать Константина. Приглядевшись, я все понял. Он
потерял сознание, а сфинктер его мочевого пузыря, судорожно сократившийся,
как и другие мышцы, под действием тока, расслабился, когда толстяк
остановил магнето... Палачи здесь были опытные и знали, чем иногда
кончаются подобные процедуры, поэтому под сеткой кровати, как раз в нужном
месте, стоял таз. Им не хотелось лишний раз мыть пол.
Распорядитель еще дважды пытался вырвать из сумеречного сознания
бедняги какие-нибудь сведения, но безрезультатно.
- Перекур! - провозгласил он.
- Давайте выйдем на воздух, - предложил я.
- Да, запах здесь не того... - согласился он. Потом взглянул на часы.
- Ладно, пусть отдохнет.
Мы снова прошли по длинным коридорам и вышли во двор. Я оглядывался,
ища подходящее для задуманного мной трюка место, но пока ничего не
находил.
Минут пятнадцать-двадцать мы молча прогуливались вдоль забора, после
чего мой спутник решил, что надо возвращаться и продолжать допрос. Я не
курю, но тут, как раз перед тем, как отправиться в обратное путешествие по
лестницам и коридорам, остановился у входа в здание, достал пачку сигарет,
вынул одну, прикурил от зажигалки и несколько раз затянулся.
- Не стоит курить, там и так дышать нечем, - заметил мой провожатый.
- Ничего, я выброшу сигарету раньше, - ответил я. Пока он нажимал
кнопку звонка, и мы ожидали, чтобы нам открыли, я подошел к окошку,
которое было расположено под самым потолком, но до которого можно было
дотянуться с последней ступеньки лестницы, сделал еще пару затяжек, потом
погасил сигарету о стену и выбросил окурок сквозь прутья решетки во двор.
Теперь оставалось только ждать.
Нам снова открыл рыжий монстр, который, как и его подручные,
очевидно, не нуждался в свежем воздухе. Он что-то дожевывал, поэтому,
улыбка у него получилась не такая широкая, как в прошлый раз.
Константин начал визжать, едва только мы переступили порог. Я думаю,
у него, как у собак Павлова, уже выработался условный рефлекс на звонок,
возвещающий о приходе человека, задающего вопросы, а, следовательно, и о
начале мучений. Он бился на своей кровати, гремел пружинами, голова его
металась из стороны в сторону.
Внезапно взгляд его вытаращенных, налитых кровью глаз остановился на
моем лице, принял осмысленное выражение, визг, который, казалось, достиг
высшей частоты, доступной человеческому слуху, смолк, как будто повернули
выключатель. Он узнал меня.
- Что там случилось? - спросил распорядитель. - Он, что, опять
отключился?
Рыжий не спеша подошел к кровати и склонился над Константином.
- Нет, вроде. Моргает. Наверно, горло перехватило.
- Хорошо, все по местам. Будем продолжать работу.
Он называл это работой... Я сел на свое прежнее место, рыжий отошел к
магнето, близнецы замерли навытяжку с неподвижными, ничего не выражающими
лицами у стены, человечек в очках пощелкал кнопками магнитофона и взял
карандаш. Но начать очередной раунд не пришлось, вернее, он начался не
так, как предыдущий.
За те несколько минут, которые прошли с того момента, когда он узнал
меня, Константин, очевидно, принял решение. Любой ценой он хотел избежать
мучительной боли.
- Смотрите на него! - Он попытался указать на меня рукой, забыв, что
привязан к кровати. Естественно, театрального жеста не получилось. Тогда
он выставил в мою сторону подбородок.
- Смотрите! Это мент, лягавый! Он знает все, он вас заложит, сука,
волк позорный!
Пытаясь подольститься к своим мучителям, бедняга заговорил
несвойственным профессорскому сынку языком, употребляя термины,
почерпнутые из детективов.
На распорядителя слова Константина не произвели никакого впечатления,
он, конечно, кое-что обо мне знал, и без "сенсационного разоблачения",
сделанного его жертвой. Но и остальные никак не выразили своего удивления,
если таковое и испытывали. То ли дисциплина тут была настолько высока, что
каждый выполнял свое дело, не реагируя на все, что выходило за круг их
прямых обязанностей, то ли они давно привыкли к разным мелким хитростям и
уловкам своих подопечных и представляли разбираться в них начальству.
Жирный даже не оглянулся на распорядителя, чтобы выяснить, как теперь
быть. Он просто продолжал начатую "работу", как назвал это его начальник,
установил ползунок реостата в нужное, по его мнению, положение, потом
подошел к кровати и снова подключил провода, которые сняли с Константина
на время нашего отсутствия.
Получив несколько ударов током все возрастающей силы, которые
сопровождались прежними вопросами, истерзанная жертва опять потеряла
сознание. Распорядитель задумался. Похоже, он размышлял, не стоит ли
видоизменить процедуру или применить другой способ воздействия вместо
электрического тока. После краткого совещания с толстяком, который,
очевидно, был большим знатоком, так сказать, экспертом, в пыточном
искусстве, они подошли к расположенному в углу камеры металлическому шкафу
и толстяк открыл его.
Внутри стояли стройными рядами флаконы и коробки, лежали шприцы
разных размеров, в том числе несколько упаковок одноразовых. Неужели
здешний персонал опасался заразить своих пациентов гепатитом или СПИДом?
На одной из полок я заметил сверкающие хромом и никелем хирургические
инструменты. Странно было видеть, в каком порядке, почти больничной
чистоте, содержит свой инструментарий и остальное хозяйство этот
неопрятный, заросший щетиной человек. Такие мелочи говорят о
профессионализме, о любви к своему делу...
Константину ввели что-то в вену, очевидно, препарат, возбуждающий
деятельность сердца, потому что толстяк время от времени прикладывал
пальцы к его шее, проверяя пульс. Перерыв в допросе обещал быть небольшим,
так как никто не вышел, и даже щуплый человечек в очках не выключил свой
магнитофон, хотя и остановил вращение кассет. В тишине камеры можно было
отчетливо слышать затрудненное дыхание лежащего на кровати человека.
Раздавшийся резкий звонок заставил меня вздрогнуть. Такой громкий
звук был вызван, несомненно, необходимостью перекрыть даже самые громкие
крики жертв - обычный звонок мог бы остаться неуслышанным, если бы
зазвонил в разгар допроса.
Толстяк подошел к двери - он, как я уже заметил, выполнял по
совместительству и функции привратника этого круга ада. Я не мог слышать,
о чем он говорил с новым посетителем, так как вход в камеру находился
довольно далеко от той стены, у которой я сидел, но судя по тому, как
поспешно вернулся он и что-то зашептал на ухо распорядителю, произошло
нечто серьезное. И я догадывался, что именно.

27
И вот визжит замок заржавый,
Визжит предательская дверь -
И сходят витязи теперь
Во мрак подвала величавый,
Сияньем тощим фонаря
Глухие своды озаря.
А.Пушкин
Не знаю, проводили ли они прежде систематические тренировки на манер
гражданской обороны или просто оценили степень опасности, но собрались они
удивительно споро и быстро. Как по мановению волшебной палочки, с
письменного стола исчез магнитофон и все бумаги переместились в объемистый
портфель человека в очках, магнето с проводами спрятали в нишу, которая
открылась за повернувшимся на шарнирах металлическим шкафом с
инструментами и препаратами. Его задняя стенка снаружи оказалась покрытой
точно таким же серым бетоном, из какого были стены камеры, и после того,
как шкаф повернули на сто восемьдесят градусов, только очень уж тщательный
осмотр мог привести к обнаружению тайника.
Позже я думал: зачем нужно было так тщательно прятать все в тайник,
если они оставили кровать с лежащим на ней "пациентом", при виде которого
сразу становилось ясно, чем здесь занимались. Но потом понял - как всякий
мастеровой, толстяк дорожил своим инструментом и надеялся сохранить его
для дальнейшей "работы".
Через минуту только ложе страдальца и его растерзанный вид говорили о
том, что это не просто пустующее складское помещение. Распорядитель
допроса, он же начальник местного застенка, обвел оценивающим взглядом
подвал, проверяя, ничего ли не забыто.
- Все, уходим!
Поскольку я не принимал участия во всеобщем аврале и продолжал
спокойно сидеть на своем довольно-таки неудобном и жестком стуле, то
только после этого призыва, относящегося, как можно было предполагать, ко
всем присутствующим, встал и отряхнул сзади свои брюки.
- Что случилось?
Мой вопрос остался без ответа, возможно, распорядителю было сейчас не
до объяснений. Он подошел к стене в дальнем конце помещения и нажал
замаскированную под плинтус педаль. Послышался рокот электромотора,
покрытая, как и шкаф, слоем бетона, массивная стальная плита медленно
отошла в сторону, открыв узкий проход, скупо освещенный одинокой лампочкой
под потолком. Видимо, здесь тоже экономили электроэнергию - похвальная
бережливость! До ближайшего поворота в открывшемся моему взору туннеле
было метров сто пятьдесят, куда он вел дальше, я совершенно не
представлял.
Первым в проход вошел человечек в очках, прижимавший к груди
портфель, за ним - толстяк со своими подручными, после чего распорядитель
отступил на полшага от двери и сделал приглашающий жест. Кроме нас с ним и
Константина, в камере никого не оставалось, поэтому я рассудил, что жест
относится ко мне, и вошел в проход. Распорядитель повозился еще несколько
секунд у двери - судя по донесшимся до меня звукам, он вывел из строя
педаль, открывавшую дверь в туннель, потом встал замыкающим в нашей
колонне, и мы двинулись вперед. Дверь закрылась за нами автоматически,
очевидно, после определенной выдержки специальное реле включало
электромоторы на реверс.
Сперва меня удивило то, что они оставили Константина, даже не
попытавшись взять его с собой. Правда, он был в таком состоянии, что
пришлось бы нести его на руках. Но ведь он все же мог кое-что порассказать
о своих мучителях, например, сообщить, как они выглядят, как одеты.
Поэтому, если даже он уже не годился в качестве материала для допроса,
простая осторожность требовала не оставлять его.
Тут я заметил, что идущий передо мной толстяк, который даже не успел
переодеться, тщательно вытирает лезвие длинного ножа о свой фартук. Он
несколько раз подносил нож к своим воспаленным свиным глазкам, пытаясь
разглядеть на ходу в тусклом свете маленькой лампочки под потолком, есть
ли еще на нем следы крови. Профессионалы оставляют за собой только трупы.
Прозрачный кусочек кристаллического углерода, превращенный искусными
руками ювелиров в сверкающее чудо и ставший благодаря немыслимо сложным
переплетениям социально-экономических взаимодействий концентрированным
воплощением всех благ, какими только может обладать человек, продолжал
собирать свою дань с поклонников "сладкой жизни".
Итак, вот к чему привела моя попытка избавить Константина от мучений,
вызвав помощь! Черт, в которого я не верил, дернул меня поддаться жалости.
Какая, в конце концов, разница, умер ли бы он от истязаний через несколько
дней или прожил еще какое-то время, мастеря удочки и воспитывая Эльвиру?
Но я чувствовал себя виноватым, так как невольно привлек к нему внимание
Организации, и они взялись за него всерьез, а поэтому и сделал глупый шаг.
Впрочем, кто же знал, что эти провинциальные пинкертоны примчатся на
сигнал тревоги, посланный миниатюрным радиопередатчиком, который я
выбросил в окурке через окно подвала во двор, где не сказывалось
экранизирующее действие железобетонных стен, с включенными сиренами, как в
кино!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36