Стоило бы за
это засадить ее в подвал, на хлеб и воду. Но мы знали, что вы будете
против.
- Живет, как царица, клянусь! Фрукты, вино - все, что пожелает,
имеет, - явно издеваясь, заявил Ахмет. Мгер скрипнул зубами:
- Пока ее не увидим, разговора больше не будет!
- Пошли, - сказал, вставая, бритоголовый. - Устроим вам свидание, раз
вы так настаиваете.
Клава находилась в одной из комнат второго этажа, превращенной в
тюремную камеру. Думаю, что она была далеко не первой ее обитательницей. У
двери сидел на табуретке заросший до самых глаз бандит с автоматом. Ахмет
велел ему отпереть дверь, и мы вошли.
Окно забрано решеткой, лампочка под потолком - в проволочном плафоне
- "наморднике"... Клава встретила нас совершенно спокойно - сказывалась
профессиональная выучка. Говорила только с Мгером, не показывая виду, что
знакома со мной. Мы убедились, что она в относительном порядке. Обращение,
по ее словам, было вполне корректным, если не считать самого факта
умыкания. Мгер пообещал, что через неделю ее выпустят, и бритоголовый с
Ахметом подтвердили его слова. Несмотря на всю выдержку, на лице Клавы
отразилось явное облегчение, впрочем, совершенно естественное, и скрывать
его было незачем - это ведь не традиционное похищение невесты, когда такой
финал можно было рассматривать как оскорбление.
К сожалению, нам приходилось расставаться, оставив ее в руках
бандитов. Та же черная "волга", которая привезла нас сюда, доставила меня
и Мгера на площадь с фонтаном.
- Не могли уж довезти до дома, вот вам и хваленное восточное
гостеприимство, - попытался я пошутить, но Мгер, который, расставшись с
Клавой, снова стал мрачным, как туча, никак не отреагировал на мои слова.

24
Подгнило что-то
в Датском государстве.
В.Шекспир
Через неделю Клава была на свободе, броневики - в руках Организации,
а я вернулся в санаторий к Веронике, догуливать отпуск, от которого
осталось всего три дня. Операция с похищением машин прошла бескровно, как
мы и рассчитывали. Охрана была введена в заблуждение отлично сработанными
документами, предписывающими отдать охраняемый груз их предъявителям. Да
эти бумаги и были по сути подлинными - постарались люди Антона, давшие в
Москве, кому следовало, взятку, чтобы совершенно исправная боевая техника
была оформлена как подлежавшая сдаче на металлолом в порядке конверсии. А
еще через день Мгер погиб от "случайной" пули во время перестрелки двух
враждующих местных банд. Об этом мне сообщила по телефону каким-то
механическим голосом Клава. И хотя это была не первая потеря друга в той
незримой войне, которую мы вели по роду своей профессии, я чувствовал себя
очень неважно, понимая, что тут есть доля и моей вины, что из-за моей,
пусть и извинительной, почти неизбежной, оплошности произошел этот
"несчастный случай". Я знал, что никто из ребят не скажет мне ни слова
упрека, но все же, все же...
Мгера похоронили без меня. Клава рассказывала, что была выполнена
обычная церемония, возложены венки, произнесены прочувствованные речи.
"Нелепый случай вырвал из наших рядов..." В моей душе осталась пустота, но
это было еще полбеды. Остался пустым и южный участок, где незримо и
неслышно зрели "зубы дракона", посеянные Организацией, где притаились
тридцать броневиков, готовых в любой момент зарокотать двигателями,
двинуться на север...
Второй неприятной новостью - беда никогда не приходит одна - стало
известие о том, что Игорь Струпинский, мой преемник в деле о "Суассоне",
уволился и организовал частное сыскное агентство. Существовала вероятность
того, что он займется поисками бриллианта самостоятельно, в таком случае,
на него немедленно выйдут люди Организации, и тогда в их руки рано или
поздно попадет подлинный текст памятной записки Виктора Богдановича. Чем
это грозило мне, я понимал достаточно хорошо.
Так что последние дни моего отпуска были омрачены, и никакие усилия
Вероники поднять мне настроение не помогали. Мы вернулись в Город почти в
состоянии ссоры. Слякоть и дождь, которыми меня встретили родные места,
мне даже как-то понравились, как щепотка соли после приторно-сладкого
блюда. А может быть я переусердствовал в любовных утехах и, не признаваясь
себе самому, рад был немного от них отдохнуть.
Поэтому, когда в один ненастный вечер раздался звонок в дверь и на
пороге появилась тощая фигура в просторном плаще, я очень обрадовался.
- Привет, Гриша! Каким ветром?
- Вот, бросили на укрепление колхозов, - как всегда понес он чепуху.
- Говорят, уборка сахарной свеклы под угрозой, а Москва любит пить чай
внакладку. Угостишь чашечкой? Как это: "Да не минует меня чаша сия..."
По заведенному обычаю мы отправились на кухню. Между прочим, имея
обыкновение есть самим на кухне и принимать там не слишком важных гостей,
мы тем самым как бы ставим себя в положение "людей второго сорта":
прислуги, лакеев, горничных. Когда-то на кухне угощали прачку, дворника
или городового, пришедших поздравить господ с праздником. Насколько же
выше развито чувство собственного достоинства у мелкого
чиновника-англичанина, который даже в колониях, даже обедая в полном
одиночестве, не позволяет себе садиться за стол, не переодевшись! В такой
традиции есть глубокий смысл, это не просто причуда или снобизм, а
средство всегда поддерживать себя в форме, не давать распуститься,
расхлебаться, к чему мы, увы, так склонны испокон веков. Можно возразить:
так удобнее, ведь мы и впрямь каждый "прислуга за все", у нас нет лакеев,
как нет посудомоек и горничных. Но ни в Америке, ни в Европе, где в домах
среднего класса все, как и у нас, ложится на плечи членов семьи, никого,
даже близких друзей, заглянувших на огонек, на кухне не принимают.
Впрочем, там и "случайных" визитов без предупреждения тоже почти не
бывает, сказывается воспитание и всеобщая телефонизация. И там гостей не
кормят, как будто они приехали из голодающего Сомали, а скромно угощают
коктейлями.
Мы проговорили с Гришей до часу ночи, он остался у меня ночевать, а
утром пошел представиться начальству. Я же в тот день не работал, точнее,
работал дома, как это называется официально, по сути же это был
узаконенный прогул. В нашей работе дела не идут ритмично, нагрузка не
распределяется равномерно во времени, как в научно-исследовательском
институте или на предприятии. Напротив, периоды лихорадочной деятельности
сменяются днями и неделями застоя, когда события отсутствуют, когда
исподволь накапливается напряжение, разряжающееся затем взрывом. Важно не
потерять форму, не дать себя усыпить кажущемуся мирным затишью и встретить
шторм в полной готовности - физической и духовной. Но ни в деле о
"Суассоне", ни в работе по противодействию зловещим планам Организации
пока ничего срочного не намечалось, и я мог позволить себе расслабиться на
денек.
Позавтракав, я привел в порядок бумаги в ящиках письменного стола,
вычистил и смазал ПСМ, а потом взял припасенный уже давно детектив Чейза и
завалился с ногами на диван. Не хватало только жареных семечек и сифона
газированной воды с малиновым сиропом, чтобы почувствовать себя царем на
отдыхе. А вечером я получил посылку.
Позвонили в дверь, и, когда я открыл, незнакомый молодой человек
вежливо вручил мне увесистый продолговатый ящичек, завернутый в
упаковочную бумагу и перевязанный крест-накрест бечевкой.
- Просили вам передать.
Прежде, чем я успел спросить что-нибудь, он уже сбегал вниз по
ступенькам лестницы, пренебрегая из-за избытка юных сил или еще по
какой-то причине лифтом. Кричать ему вслед, требуя объяснений, или мчаться
вдогонку было неудобно в моем возрасте, к тому же я был в халате. Я с
опаской взглянул на оставшийся в моих руках предмет. Но не торчать же
здесь, на площадке.
Пройдя в комнату, я положил ящичек на стол, осторожно развязал
бечевку и снял бумагу.
Внутри оказалась обтянутая пупырчатой темной кожей коробка,
напоминающая футляр какого-нибудь музыкального инструмента - флейты или
гобоя. Да и размер был подходящий. Что бы это могло быть? Посылка,
начиненная взрывчаткой? Но вряд ли стоило помещать взрывчатку в такой
красивый футляр. Некоторое время я раздумывал, как поступить с ним.
Выбросить, не открывая, куда-нибудь, скажем, в реку? Отнести в нашу
лабораторию? Но по зрелому размышлению пришел к выводу, что ничего
угрожающего в посылке быть не должно. Как говаривал один из героев
популярного американского вестерна: "У меня сейчас нет врагов, во всяком
случае, живых". Никто не был заинтересован в моей немедленной смерти.
Кроме того, меня просто разбирало какое-то детское любопытство. Я медленно
протянул руку, и нажав латунную кнопку защелки, поднял крышку ящичка.
На красном бархате, выстилавшем изнутри футляр, лежал тот самый
"базалай", что так хорошо послужил мне в первую встречу с главарями
Организации. Между ножнами и клинком была зажата записка. Я развернул ее и
прочел, она содержала всего два слова: СПАСИБО. АНТОН.
На отшлифованной темно-коричневой, почти черной поверхности клинка
проступали "гроздья винограда" - действительно чем-то напоминающий
виноградные кисти узор булата высшего качества. Невольно я залюбовался
изящной отделкой рукояти и ножен, сработанных, вероятно, уже в начале
нашего века. По черни золотом шел тонкий растительный орнамент, спиральные
заросли "мархарай" соединялись стеблями и побегами "тутты", составленными
из характерных для кубачинских изделий элементов - "истамбуль-бикь" и
"кацале-бикь". Вместо обычного узкого наборного пояса, кинжал висел на
цепочке, сделанной из золотых монет царской чеканки, к каждой из которых
были припаяны по два ушка - монеты скреплялись друг с другом при помощи
маленьких золотых колечек, пропущенных через эти ушки.
Я машинально пересчитал звенья цепочки, их было ровно тридцать.
Богатый подарок: тридцать десяток по 7,74 грамма золота высшей пробы в
каждой... Меня вдруг будто змея ужалила - я понял намек: это были мои
"тридцать сребреников" золотых, учитывая инфляцию! По одному за каждый
броневик. А кинжал, очевидно, за Мгера. Моральная травма должна быть
компенсирована, все честь по чести...
Театральные жесты никогда не были в моих привычках, но тут, один в
пустой комнате, я поклялся на благородном булатном клинке, что отомщу за
все, за Мартину, за Мгера, за то зло, которое каплю за каплей они вливают
в души людей, стремясь к единственной цели - утвердить над миром свою
власть, свою волю, свой воровской закон.
Встречаться с Гришей часто и у меня на квартире было опасно: могла
повториться история с Мгером. Знакомство со мной заражало смертельной
болезнью подозрения, которую Организация лечила хирургически - пулей или
ножом, не желая рисковать, если я случайно проговорюсь или дам повод моим
друзьям что-то заподозрить. Меня охраняли от дружеских связей, как
персидскую княжну на выданье. И я оправдывал в их глазах такую заботу:
тридцать броневиков, были получены без шума и крови, если не считать крови
моего друга, правда, чужая кровь беспокоила их мало, - вот первые плоды
нашего сотрудничества, а они рассчитывали и на дальнейшие услуги с моей
стороны.
Но запретить мне регулярно посещать мое "учреждение" они не могли, да
и не собирались. Ведь именно моя служба там придавала мне особую ценность
в их глазах, что бы там не твердил о моих талантах Антон. Поэтому мы
встречались с Ратмановым в моем кабинете, который местные органы выделили
мне в своем сером доме на весь период пребывания в Городе.
Кабинет снабдили минимально необходимым оборудованием в виде телефона
спецсвязи, письменного стола, двух кресел, персоналки, сейфа и дежурного
портрета очередного руководителя, украсившего стену напротив входной
двери, под ласково-проницательным взором которого мне, как и любому
советскому служащему, надлежало постоянно находиться.
В делах, как я уже говорил, царило временное затишье. Изредка
поступали сообщения от Павла Владимировича, нашего координатора и
накопителя информации, но ничего определенного относительно планов
действий Организации в ближайшее время в этих сведениях не содержалось.
Очевидно, шло накопление сил, а может быть, они ожидали удобного момента,
выгодной политической конъюнктуры, поскольку ситуация в стране менялась с
калейдоскопической быстротой.
Устав от ожидания, мы с Гришей разрабатывали планы, один другого
фантастичнее, как проникнуть в самую сердцевину замыслов противника. Даже
рассматривали возможность познакомить его с Антоном, представив в качестве
возможного партнера. Но потом отбросили этот вариант как слишком опасный.
Очень уж проницательным был "человек в красном халате", как иногда
продолжал я про себя его называть. Да и проверки у "дядька Митрофана"
Гриша после моего рассказа побаивался.
Поэтому, я остался единственным звеном, единственной точкой
непосредственного контакта с Организацией, через которую могла поступать к
нам информация. Кроме, конечно, случайных сведений, тщательно выуживаемых
Павлом Владимировичем, которые мы теперь могли просеивать сквозь фильтр
уже известной нам общей схемы их плана, находя на дне золотые крупинки.
И именно эти, на первый взгляд разрозненные, ничем не связанные,
сообщения были самым главным нашим "материалом для размышлений".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36