- Папа, где наша пемза? - раздался за дверью надломленный голосок.
Слава Богу, раз ей что-то понадобилось, значит, она не собирается
немедленно совершить суицидный акт. Я поманил рукой Константина, и он
подошел ко мне.
- Что ты говоришь, Элла?
- Я спрашиваю, куда ты дел пемзу?
Тон ее совсем успокоил меня. Она нашла, на ком сорвать свое
раздражение, а это какая-никакая, а разрядка.
- Я не помню, Эллочка. Посмотри на полке, там, где мыльница.
- Ни черта там нет!
- Но, Эллочка...
- Уйди от двери! Я хочу в свою комнату.
- Но поешь хоть немного...
- Ладно, сделай яичницу и просунь в дверь. А сейчас отойди, я хочу
выйти.
Я сделал Константину знак отойти, а сам прижался к стене, чтобы она
не сразу заметила меня, выходя из ванной. Дверь приоткрылась, в щель
высунулась тонкая рука, нашарила выключатель, щелкнула им, и полоска света
погасла. Легкая фигурка выскользнула в коридор. На ней был халатик, ноги
босые, руки спрятаны под мышками, как будто ей холодно. Неужели... Она
сделала два шага и попала в мои объятия.
- Пусти! Пустите! Кто вы?
Не обращая внимания на негодующие крики, я затащил Эльвиру в ярко
освещенную солнцем комнату, схватил ее за руку и повернул ладонью наружу.
Оранжево-красные пятна покрывали ладонь, подушечки пальцев. Взглянув на
приехавшего со мной врача, который высоко поднял брови при виде такого
грубого обращения с потенциальной пациенткой, я выпустил руку Эльвиры, и,
сотрясаясь от рыданий, девочка скорчилась на полу у моих ног. Врач раскрыл
свой чемоданчик, а я позвал Константина и Людмилу на кухню, чтобы
объяснить им, чем больна их дочь.
Дело в том, что готовя пакет с деньгами, мы обработали верхние
банкноты специальным веществом, оставляющим на коже несмываемые и долго
сохраняющиеся следы. Этот нехитрый прием иногда приносит успех, особенно в
тех случаях, когда имеешь дело с неопытным преступником. Через полчаса
Эльвира успокоилась и рассказала все. Замысел раздобыть деньги на
развлечения возник у нее. Она поделилась им со своими приятелями, и они
совместно выработали план "операции". Одна из подружек Эльвиры обладала
необычайным талантом незаметно вытаскивать из чужих карманов мелкие
предметы и пополняла таким способом свой бюджет. Именно ее гибкие
пальчики, развитые многочасовыми музыкальными экзерсисами, извлекли из
кармана куртки Константина завернутый в газету пакет, пока он толкался у
витрин Пассажа в ожидании встречи с посланцем шантажистов. Добычу вручили
Эльвире как зачинщице и "мозговому центру" компании, и она по-честному
разделила деньги. Через некоторое время, уже дома, она заметила странные
пятна у себя на руках и сразу догадалась, в чем дело. Современные
подростки, поглощающие детективы и обменивающиеся опытом, знают много
такого, о чем их родители, выросшие в другую эпоху, не имеют ни малейшего
представления. Все попытки смыть краску были безуспешными, и Эльвира
растерялась, а тут явились мы...
Если бы на месте девочки был опытный преступник, он мог бы сочинить
историю о том, как похитители, опасаясь подвоха, заставили его развернуть
пакет и пересчитать деньги, вот, мол, откуда пятна. Но она не была
достаточно искушена в придумывании спасительных легенд, не закалилась в
постоянной борьбе с правосудием, не обладала необходимой силой воли, чтобы
не растеряться в критический момент, и, как говорится, "раскололась".
Трудно сказать, явится ли это событие первым шагом к приобретению
необходимого опыта, или сокрушительная неудача навсегда отобьет у нее
охоту к добыванию денег быстрым, но опасным способом. Впрочем, меня это
уже не касалось.

16
Твои, хохлушка, поцелуи,
Твои гортанные слова...
А.Блок
Дело зашло в тупик. Я и мои противники находились, говоря шахматным
языком, в состоянии цугцванга: любое активное действие с той или с другой
стороны могло ухудшить позицию сделавшего ход первым. Выигрывал тот, у
кого окажется больше выдержки, кто сможет хладнокровно смотреть, как
движется стрелка, уже поднимающая контрольный флажок. Впрочем, моих
противников ничто не заставляло особенно торопиться. Они знали, что без
второго кольца разгадать текст мне не удастся, и бриллиант будет спокойно
лежать там, где его оставил Виктор Богданович. Я же постоянно подвергался
давлению со стороны начальства, каждые несколько дней запрашивающего о
ходе дела и все более раздраженно выслушиваюшего ответ: "Без новостей".
Наконец, почти через месяц после "похищения" Эльвиры мне приказали
передать все материалы по "делу о бриллианте" в группу Струпинского, а
самому заняться очередным расследованием козней империалистических
разведок. Тут следует отметить, что терминология в нашем ведомстве мало
подвергалась изменениям, несмотря на крутые перемены во внешнеполитическом
курсе, точнее говоря, в его верхнем, открытом всем взорам и особенно
демонстративно - взорам представителей прессы, слое. Даже наши
руководители нет-нет да ввертывали во время интервью привычные словечки и
обороты, вроде "потенциальный противник", "попытки помешать мирному
строительству", "прогрессивная международная общественность", хотя
неизвестно было, кого сейчас считать этим самым противником, коль скоро мы
энергично взялись за размывание айсбергов холодной войны, _ч_т_о_ именно
мы пытаемся мирно строить, и какая международная общественность является
прогрессивной, если то и дело всплывают на белый свет скандальные
материалы о субсидировании зарубежных левых партий и газет. Впрочем,
случаи разоблачения время от времени наших разведчиков то в Бельгии, то во
Франции указывали на то, что дело не ограничивается сохранением старой
терминологии...
Как бы то ни было, я выгреб из личного сейфа все бумаги, относящиеся
к розыскам "Суассона", и под расписку передал их Игорю Струпинскому,
который за последнее время к тайной зависти многих пошел вверх по
служебной лестнице, шагая иногда через ступеньку. Меня, впрочем,
предупредили, что забывать об этом деле окончательно не рекомендуется, так
как на любом этапе может понадобится моя помощь. Словом, продолжали
держать меня в подвешенном состоянии. Более того, после сдачи дела мне
велено было возвратиться в Город и находиться на той же конспиративной
квартире, якобы обменяв ее с прежним хозяином на мою московскую. Как мне
объяснили, это было сделано на тот случай, если события потребуют
немедленного моего включения, то есть преподнесли под видом разработанного
начальством мое же собственное предложение. Я давно уже привык к подобным
проделкам, и они не задевали моего авторского самолюбия.
И потекли скучные дни, когда приходилось перелопачивать горы
информации в поисках крупинки "золота", которая могла бы удовлетворить
руководство, оправдать существование раздутого до неприличия аппарата,
состоящего в значительной своей части из "парашютистов", вроде моего
нового начальника. Время от времени я встречался с Константином или
связывался с ним по телефону, но у него не было никаких интересных для
меня новостей. Судя по всему, он махнул рукой на мечту о двух с половиной
миллионах долларов и поездке на Багамские острова и был занят, как и
большинство соотечественников, поисками не бриллиантов, а тех самых
прозаических ингредиентов, которые составляют "потребительскую корзинку",
постепенно превращающуюся в дырявое лукошко.
Единственным, что скрашивало мое монотонное, хотя и заполненное
рутинной работой чуть ли не все двадцать четыре часа в сутки
существование, были редкие встречи с Вероникой, моей новой знакомой,
которую я еще в мой прошлый визит сюда как-то подвез домой, вспомнив,
выражаясь словами польской песенки, "свой кавалерски час". Кончалось лето,
и мы бродили с ней по тенистым аллеям Гидропарка или Ботанического сада,
обмениваясь редкими фразами или просто без слов, чуть ли не телепатически
понимая друг друга. Не в моем обычае были такие платонические отношения,
но она наотрез отказывалась зайти ко мне, а дома у нее постоянно
присутствовал цербер в лице тетки, бдительно сторожившей ее
добропорядочность. Вечная проблема, во всяком случае у нас, не знающих
свободных номеров в гостиницах и мотелях и давно забывших о
дореволюционных "мебелирашках", проблема, породившая целую серию анекдотов
о сравнительных достоинствах "волги" и "запорожца" в качестве сексодрома,
о муравьях и комарах - соперниках Купидона и даже вызвавшая к жизни
специфическое извращение под красивым названием "вуайеризм", смысл
которого состоит в подглядывании за развлекающимися на лоне природы
парочками. Местные "вуайеристы", как сообщалось в газетах, разделили
парковые зоны на участки, выбрали оргкомитет и строго карали нарушителей
конвенции, проникавших в чужие угодья.
В тот вечер Вероника наконец согласилась зайти ко мне выпить чашечку
кофе. Она, конечно, понимала, что скрывается за этим традиционным
предлогом, и держалась немного скованно, хотя мы уже прошли все
предварительные этапы поцелуев и более интимных ласк. Я выполнил
стандартный ритуал показа квартиры, немногочисленных книг и вида из окна,
впрочем, действительно, великолепного, так как с холма, на котором стоял
мой дом, открывалась обширная панорама вечернего Города. Особенно красив
был мост метро, казавшийся в ночной темноте двумя рядами светящихся
жемчужин, пересекающих поблескивающую темную гладь могучей реки.
Пролетевшая мимо распахнутого окна летучая мышь заставила Веронику
отшатнуться и прижаться ко мне, чем я не преминул воспользоваться.
...Она то отталкивала мои ищущие руки, то бесстыдно направляла их в
самые интимные места, ее маленькие груди упруго прижимались к моей груди,
голова металась по подушке, ускользая от моих губ, запрокидывая ее, она
подставляла под поцелуи нежное горло, наконец, она затрепетала, несколько
судорожных вздохов, слабый стон, и ее напряженное, как струна, тело
обмякло и расслабилось. У меня хватило умения и выдержки задержать
наступление кульминационного момента и, дав ей небольшую передышку,
повторить все сначала... За окном уже начало сереть, когда мы заснули в
счастливом опустошении.
Утром я отвез ее в Медгородок, где ничего не подозревавшие пациенты
готовились подставлять свои ягодицы под иголку ее шприца. Пусть уж они
простят меня, если у сестрички дрожали руки и она сделала им больно. От
чего только не зависит качество нашего бесплатного медицинского
обслуживания!
На бензоколонке, куда я заехал, возвращаясь из Медгородка, горючего
не было, поэтому вечером мне пришлось отправиться к Веронике на
троллейбусе. Но она не могла оставить свою тетку, у которой разыгрался
радикулит, и я, не солоно хлебавши, поехал домой один, воспользовавшись
для разнообразия на этот раз трамваем.
Я вышел за два квартала до дома, чтобы не спеша пройтись по улице, -
мне был необходим моцион после обманутых сладких надежд, разрушенных
воспалившимися нервными окончаниями вероникиной тетки. Когда я проходил
мимо зияющего пустыми окнами старого дома, поставленного на капитальный
ремонт, меня обогнала "волга", которая остановилась в десяти метрах
впереди. Из нее вышли трое, и как только я поравнялся с ними, один из них
обратился ко мне с невинным вопросом:
- Скажите, пожалуйста, как проехать к мосту Патона?
Я принялся объяснять нехитрый маршрут, но собеседник оказался на
редкость бестолковым. Наконец, его приятель молча слушавший нас, нырнул в
машину и вытащил из-за противосолнечного козырька план Города. Мы
расстелили его на капоте "волги", и я стал показывать, как им лучше всего
попасть в нужное место. Водитель понимающе кивал, как вдруг я
почувствовал, что мои ноги отделяются от земли и какая-то непреодолимая
сила заламывает мне руки за спину. Щелкнули наручники, головой вперед меня
бросили на заднее сидение, накрыли плащом, и на мне уселись, судя по
тяжести, которую я испытывал, по меньшей мере три человека.
Вразнобой хлопнули дверцы, машина рванулась вперед, и я на своих
боках ощутил все выбоины и колдобины крутого спуска, ведущего к
набережному шоссе. Особенно неприятными были моменты, когда "волга"
пересекала высоко выступающие трамвайные рельсы, - три грузных тела
подпрыгивали на моих ребрах, как на рессорах так, что у меня перехватывало
дыхание. Я пытался запоминать повороты, но вскоре бросил это бесполезное
занятие.

17
Отделкой золотой блистает мой кинжал;
Клинок надежный, без порока;
Булат его хранит таинственный закал, -
Наследье бранного Востока.
М.Лермонтов
Было уже совсем темно, когда мы подъехали к какому-то забору, сквозь
калитку меня провели в дом, стоящий среди густых деревьев. Поднявшись по
нескольким ступенькам, я оказался в обставленном старинной мебелью холле.
Картины на стенах, увешанные чеканным кавказским оружием восточные ковры,
изящные светильники - все говорило о богатстве и пристрастии владельца к
несколько старомодной роскоши. Меня усадили в глубокое кресло, по сторонам
которого стали два крепких парня из числа приехавших со мной на "волге", а
водитель, распоряжавшийся, насколько я понимал, всей операцией похищения,
ушел в глубину дома, и я слышал, как постепенно затихают его шаги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36