Себе дороже, они это понимают.
- Но все-таки...
- Да что там далеко ходить: это помещение, например, мы арендуем, и
уже не первый год, как общественная организация энтомологов-любителей у
одного обкома. Думаете, они ничего не подозревают? Но тут даже "жучков"
нет, наши специалисты проверяли. Кое-кто из присутствующих занимает - по
совместительству, конечно, - довольно высокие официальные посты, у других
наверху близкие родичи. Так что погореть мы можем только на каком-нибудь
частном деле, в какой-нибудь конкретной операции. Система же в целом
неуязвима и бессмертна, постоянно обновляется, старые клетки отмирают,
рождаются новые, организм все время совершенствуется и приспосабливается,
постепенно подстраивая под себя, под свои интересы окружающий мир, изменяя
его все больше и больше. Разве вы этого не замечаете?
- Ого, да у вас целая философия, Антон!
- Я окончил философский факультет МГУ и защитил диссертацию по
синергетике.
- Интересно было бы узнать, как из философов становятся...
- Не можете подобрать вежливый эпитет, Джек? Я вам подскажу:
настоящим человеком, не рабом. Мне было тесно, душно в рамках вашей жизни,
вашей бывшей жизни, если вы действительно станете одним из нас. Судьба
будущего решается здесь, остальное - лишь видимость, ширма для дураков.
Что-то очень уж он разговорился, разогревается перед предстоящим
выступлением, что ли?..
- Да, только здесь можно не ханжить, не оглядываться, быть самим
собой и испытать настоящую свободу! Вы когда-нибудь чувствовали, что такое
настоящая воля, Джек? Когда знаешь, что можешь поступать так, как хочешь,
когда никто и ничто тебя не ограничивает? Представьте себе степь,
бескрайний простор, и ты можешь идти, куда угодно, делать, что угодно,
все, что видят твои глаза, принадлежит одному тебе. Нужно только посметь,
только сказать себе: "Это все мое, тут я один властелин и хозяин!"
- И заплатить настоящую цену...
- Да, я помню эту арабскую притчу. Но ведь в конце концов мы все
равно отдаем все, что у нас есть, часто ничего не приобретя взамен. Зачем
же хранить этот мертвый капитал? Чтобы в конце жизни пожалеть об
утраченных возможностях? Поверьте мне, нет ничего ужаснее понимания, что
уже поздно и ничего не воротишь, что жизнь прошла впустую, нет горше муки,
чем сознание бессилия.
- Как у Гоголя в "Страшной мести"? "Хотеть отомстить и не мочь
отомстить"?
- Да, и это тоже. Сталин недаром считал месть наивысшим своим
наслаждением, это удовольствие древних богов, которое они приберегали для
себя и запрещали смертным. Но это лишь часть того, что я называю настоящей
жизнью. Безграничная свобода, воля, возможность полностью реализовать свое
"я" - вот главное.
Я чувствовал, как он пытается заставить меня принять его точку
зрения, глотнуть, хотя бы мысленно, опьяняющий воздух этой бескрайней
"степной свободы". Видно очень уж я был ему нужен, если он занялся моей
психологической обработкой. Но неужели он думает, что меня можно сбить с
толку такими рассуждениями, как какого-нибудь пятнадцатилетнего мальчишку,
глаза которого застилают вызванные половыми гормонами видения? Эту
философию "вседозволенности" мы уже проходили. Да и не верил я в его
искренность. В конце концов, даже если следовать его принципам, все
упирается в обыкновенный эгоизм. Он использует меня для осуществления
своих замыслов, своей "воли" и выбросит, как выжатый лимон. Каждый за себя
- вот логический венец всех его разглагольствований... Черт, неужели я на
секунду поддался его внушению?! Если нет, то чего же я так беспокоюсь,
пытаюсь найти возражения?
Трижды мигнувшее освещение и мелодичный звон указали, что перерыв
окончен.

20
Есть прелесть в том,
Когда две хитрости столкнутся лбом!
В.Шекспир
Теперь я знал. И так велика была тяжесть этого знания, что я сидел,
тупо уставившись в окно, стекло которого заливали потоки дождя. Прошел
день, за окном начали сгущаться сумерки, дождь затих. То здесь, то там
вспыхивали на темных громадах зданий желтые прямоугольники окон, красными
точками мелькали на еще не освещенных улицах тормозные огни автомашин,
где-то за деревьями парка, за поблескивающими после дождя скатами крыш
старых домов голубым полотнищем мигала электросварка. Ну вот, теперь я
знаю... Что-то разладилось во мне, раз полученная важная информация не
вызвала немедленную ответную реакцию, не стала сигналом для быстрых
решений и решительных действий. Мысли ворочались в голове медленно, как
перекатывающиеся серые каменные глыбы, вместо того, чтобы четко и быстро
крутиться наподобие часовых шестеренок, цепляясь друг за друга зубчиками
ассоциаций и логических связей. Может быть, сказывалась нагрузка последних
дней? Но со времени поездки в Норвегию, я успел отдохнуть от смертельных
схваток с убийцами, передающими меня друг другу, как эстафетную палочку.
Голову я тоже не слишком загружал, отложив на время попытки разгадать шифр
и прочесть записку, указывающую место, где был спрятан "Суассон". Я
надеялся, без особых, правда, на то оснований, как-нибудь заполучить
вторую часть кодового числа, известную моим новым знакомым, раз уже они
оказывают мне все больше и больше доверия. Вероника была в относительной
безопасности. Вроде бы тишь да гладь на всех направлениях. И к
неожиданностям, большинство которых в силу моих занятий бывали
неприятными, я привык. Но это...
Я нерешительно взглянул на телефон. Связываться с руководством? Но
мой номер наверняка прослушивают. Да и чем мне поможет мой "парашютист" -
начальник! Я вспомнил его лицо, взгляд зеленоватых глаз, и меня
передернуло при мысли, что придется лететь в Москву, долго ему все
докладывать и объяснять, "как я докатился до жизни такой", выслушивать его
укоры и указания, основанные на банальнейших представлениях о методах
нашей работы, почерпнутых, вернее всего, из "книжек про шпионов", которые
он читал в детстве, ловить сочувственные взгляды всепонимающих коллег...
Не будем спешить, сперва попробуем оценить, что представляет собой
противник, с кем придется "скрестить шпаги".
То, что у нас повсюду существуют региональные кланы мафии известно
давно, хотя официально до недавнего времени это было "табу" для наших
средств массовой информации. Прежде эти кланы держались особняком, ревниво
охраняя свою территорию и специфическую сферу деятельности. Структура
такого клана стала почти стандартной. С небольшими вариациями она обычно
такова: центр управления или "мозговой центр", возглавляемый "шефом" или
"боссом", экономические отделы, питающие весь клан (подпольные
предприятия, торговцы, спекулянты, скупщики, распространители и так
далее), "налоговые органы" - рэкетиры, мобильная группа боевиков для
охраны территории и защиты "своих", для выполнения "деликатных" заданий
руководства, вроде устранения соперников или предателей. Кроме того,
существуют органы связи, осуществляющие контакты с коррумпированными
представителями государственных учреждений, курьеры, разведка, технический
отдел. В небольших кланах некоторые подразделения совмещают функции,
например, рэкетиры могут одновременно быть боевиками, органы связи -
выполнять роль курьеров и тому подобное. Некоторые кланы, напротив, весьма
мощны и сложны, обладают значительным финансовым и боевым потенциалом и
имеют более сложную структуру.
Однако жизнь заставляет все эти кланы - большие и маленькие -
объединяться в некую общую систему, выделяя орган управления ею. При этом
они не сливаются в единое целое, но, сохраняя свою автономию, координируют
действия, помогая друг другу экономически или живой силой. Таким образом,
возникает Организация - некая надструктурная система, недирективно
руководящая, контролирующая, координирующая сила, верховный "авторитет"
теневой экономики и уголовного мира, все более набирающая вес по мере
присоединения новых кланов и все более политизирующаяся, ибо только в
сфере политики может она радикально решать встающие перед ее составными
частями, "элементами", задачи. Как ни странно, но следует отметить, что
несмотря на жесткие меры, применяемые против нарушителей общих решений и
предателей, меры, которые на взгляд мирных обывателей выглядят чудовищными
зверствами. Организация весьма демократична в отношении своих лояльных
членов. Решения выносятся исключительно на основе, как теперь модно
говорить, консенсуса, несогласным обеспечен свободный выход, причем, к
ним, в отличие от практики уголовного мира, не применяются никакие
репрессии, обычные в случае индивидуального ухода, "завязки".
И вот теперь этот монстр собирается... Меня начало подташнивать.
Неужели пирожки в буфете были несвежими? Черт, что же делать, надо же
что-то делать!
Впрочем, нечего горячку пороть, время еще есть. Прежде всего, надо
все спокойно взвесить, обдумать, наметить план действий. Ведь от этого
будет зависеть жизнь и здоровье сотен тысяч, миллионов людей в Городе, а
может и во всем мире. Но я не мог заставить себя встать с кресла, подойти
к письменному столу, взять листок бумаги и ручку, словом, начать
привычный, ставший автоматическим, ритуал включения в рабочий процесс. Я
чувствовал себя страшно одиноким, всеми забытым и покинутым. Ребята, с
которыми я работал и которым мог доверять, как самому себе, остались в
Москве, здешних я знал недостаточно хорошо, чтобы с ними советоваться по
такому важному делу. Хоть бы собака у меня была! Я вспомнил котенка, так
меня напугавшего, и которого я сам напугал до полусмерти. Надо было
оставить его, взять с собой сюда, сейчас хорошо было бы погладить мягкую
кошачью шерсть, ощутить на коленях тепло мурлыкающего комочка. Дождь,
кошка на коленях, плечи укутаны пледом, минорная музыка, одиночество...
Впрочем, одиночество еще куда ни шло. Я был окружен, окружен врагами и
предателями. Нет друзей, есть предатели... Я начал засыпать под мерный шум
снова начавшегося дождя. Котенок, друзья-предатели... И вдруг меня как
будто ударило током. Есть выход!
Одним из основных принципов восточных единоборств является
использование силы и скорости движения противника. Не жестким
противостоянием, а внезапной уступкой давлению, заставляющей нападающего
"проваливаться", терять равновесие, достигается успех. И чем сильнее
наносит противник удар, чем больше усилий вкладывает в прием, тем хуже ему
приходится, когда вместо уязвимой точки его кулак встречает пустоту, когда
бросок всем телом вдруг неожиданно ускоряется толчком врага, и атакующий
падает. "Падающего толкни", - так совершенно противно духу христианского
милосердия, звучит завет рукопашного боя. "Организация", как они себя
скромно называют, концентрирует силы на решающем направлении? Отлично,
поможем им это сделать. Они контролируют меня, все еще не доверяя мне?
Прекрасно, будем способствовать им в этом, делая вид, что ничего не
замечаем, совершая подозрительные с их точки зрения поступки. И поможет
мне никто иной, как мой старый друг и недавний приятель, оповестивший
врагов о моем маршруте - компьютер, установленный в голубом "мустанге".
Отправляясь в Москву перед поездкой в Норвегию, я оставил его в здешнем
спецгараже, а когда снова очутился в Городе, то, не желая привлекать
внимание, попросил дать мне скромные "жигули". Хорошо, что я не поддался,
как тогда с "маячком", первому порыву благородного негодования, когда
понял, в чем дело, и не изъял из компьютера неизвестно когда и кем
вмонтированный "жучок" - передатчик. Прав был Талейран, предостерегавший
от того, чтобы следовать первым, самым искренним, движениям души.
Я заснул, умиротворенный принятым решением.
На следующее утро я отправился в спецгараж и взял "мустанг" под тем
предлогом, что мои "жигули" забарахлили. Как им было не забарахлить, если
для придания убедительности своей жалобе, я тщательно развальцевал шилом
жиклеры карбюратора, делая вид, будто прочищаю их. Сев за руль мощной
машины, я ощутил, как мои собственные 0,25 HP [horse-power (англ.) -
лошадиная сила, единица мощности] (я имею в виду физическую, а не духовную
мощность) подкрепляются сотнями лошадиных сил, скрытых под голубым
капотом. Светило солнце, на каждое движение акселератора "мустанг" отвечал
мягким рокотом, серая полоса дороги мчалась навстречу. Мы еще повоюем,
черт возьми!
Проехав сотни две километров, я остановил машину и огляделся. Слева,
в полутора километрах возвышался небольшой холм, поросший кустарником, за
ним поблескивала речушка с заболоченными берегами. Осторожно, стараясь не
посадить машину в какую-нибудь яму, образовавшуюся на месте заросшего
травой старого окопа времен Великой Отечественной войны, я заехал на холм.
Насколько хватал глаз, жилья или каких-нибудь строений, кроме редких
павильонов для отдыха водителей, выстроенных на обочине шоссе, не было
видно. Только на самом горизонте краснели крыши какой-то совхозной или
колхозной фермы. Время от времени по шоссе проходили одиночные машины,
водители которых вряд ли могли заметить мой "мустанг", почти скрытый
кустами.
Включив компьютер и убедившись при помощи тест-программы в полной его
исправности, я достал из кейса, купленного в Норвегии и так мне
понравившегося, что я оставил его себе, листок с текстом шифровки Виктора
Богдановича, точнее, его копию, аналогичную той, которую я продал за
десять тысяч долларов Организации в качестве первого доказательства моей
готовности сотрудничать с ними, и принялся за работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36