В его синих глазах появилось выражение, которого Элиза никогда не видела прежде. Смертельно изматывающий, ежеминутный страх за своего пропавшего ребенка. Не поддающееся рассудку беспокойство. Элиза тут же вырвалась из объятий родных и бросилась к своим убитым горем дяде и тете.
— С ним все прекрасно, — обнимая их, сказала она в наступившей тишине. — Правда! Он здоров, счастлив…
— Счастлив? Как он может быть счастлив… — Ллойд Хэбертон осекся, когда его жена со слезами бросилась ему на шею. Элиза выругала себя за столь неудачный выбор слов. Лихорадочно подыскивая выражения, она поймала взгляд Оливера. Он вошел в дом вместе со всей толпой, но пока на него никто не обращал внимания. Увидев отчаяние в глазах Элизы, юноша пришел ей на помощь.
— С Обри все в порядке! — громко сказал он, перекрывая приглушенные рыдания тети Джудит. Взгляды всех присутствующих немедленно обратились на него.
— Это Оливер Спенсер, — пояснила Элиза. — Он увез меня от… — Она запнулась, не зная, как назвать Киприана. От ее похитителя. От ее любовника.
— От этого Киприана Дэйра, — подсказал дядя Ллойд язвительным, высокомерным тоном.
Элиза кивнула, а ее дядя уставился на Оливера:
— Почему же вы не увезли Обри тоже?
Оливер поднял брови, и Элиза испугалась, что он сейчас скажет какую-нибудь дерзость или выболтает то, что не следует. Например, что Обри снова может ходить и что он наслаждается происходящим как захватывающим приключением.
Однако Оливер, должно быть, прочел предостережение в ее глазах и, откашлявшись, обратился к Ллойду Хэбертону со всем почтением:
— Это было невозможно, сэр. Нам пришлось пересекать Ла-Манш на крошечной лодке. Я раз десять думал, что мы вот-вот перевернемся, — добавил он.
— Оливер — очень искусный моряк, — вставила Элиза, прежде чем юноша успел пуститься в подробности.
— Вы уверены, что с Обри не обращаются плохо? — дрожащим голосом спросила тетя Джудит. Страдание и надежда на ее лице поразили Элизу в самое сердце. Как тетя была бы счастлива услышать, что Обри снова ходит! Но мальчик взял с кузины торжественное обещание предоставить ему честь первым сообщить об этом. Кроме того, выздоровление Обри, безусловно, сыграет свою роль в отношениях Киприана с отцом.
— Ваш сын загорел, окреп и каждый день разрабатывает ногу, — сказал Оливер, ласково улыбаясь матери Обри.
— Его хорошо кормят?
— У него есть все, что нужно. Никто не обращается с ним плохо. Он поистине стал любимцем всей команды.
— Тогда почему… — Рыдание прервало слова Джудит, и она поднесла к лицу скомканный кружевной платочек.
— Вот именно — почему? — прогремел сэр Ллойд, за отсутствием Киприана перенося весь свой гнев на Оливера. — Почему, во имя господа, кто-то считает возможным использовать ребенка — калеку, чтобы повредить человеку, с которым даже незнаком?!
— Я могу объяснить. Но сначала, — вмешалась Элиза, — я бы хотела сесть. Не могли бы мы выпить чаю, мама?
Когда присутствующие перекочевали в парадную гостиную, ряды их поредели. Остались родители Элизы, ее дядя и тетя, Леклер, Перри, Оливер и она сама. Но и это слишком много, подумала Элиза.
— Я должна поговорить с дядей Ллойдом, — твердым голосом объявила Элиза. — Наедине, — добавила она, глядя только на дядю.
— Но почему? — Он покосился на пепельно-бледное лицо жены и не стал продолжать. — Мы можем воспользоваться твоим кабинетом, Джеральд?
Оказавшись в отцовском кабинете со своим дядей, Элиза занервничала. Она не знала, как начать.
— Он… он сделал с моим мальчиком что-нибудь ужасное? — спросил Ллойд Хэбертон, и голос его невольно дрогнул.
Элиза сдвинула брови:
— Ужасное? Да нет, я ведь сказала вам, что Обри цел и невредим.
— Так что же? — взорвался он, расхаживая взад и вперед по кабинету и теребя густые бакенбарды. — Что такого ты не можешь сказать при всех? Даже при его матери?
— Он ваш сын! — крикнула Элиза ему в спину. Жалость к дяде сменилась в ней гневом. Он любил Обри, это было видно. А как же его первенец — Киприан? Почему же он не был достоин называться сыном своего отца?!
— Конечно, он мой сын! Он мой сын, и, калека он или нет, я готов пойти на убийство, чтобы вернуть его. Я убью ублюдка, который его похитил!
Элиза покачала головой:
— Нет, дядя Ллойд. Вы не поняли. Я не имела в виду Обри. Я говорила о Киприане. Киприан Дэйр — ваш сын. Как вы изящно выразились, — добавила она с тихой горечью, — он действительно ублюдок. Но это ваш ублюдок.
— Что? Что ты говоришь? — вскричал сэр Ллойд. Глаза его расширились, все краски сбежали с лица. — Что… что ты имеешь в виду? — закончил он почти шепотом.
— Я хочу сказать, что он — ваш сын, ваш старший сын, — повторила Элиза более спокойным и твердым голосом, устало глядя на своего дядю.
Ллойд Хэбертон, покачнувшись, рухнул на диванчик и недоверчиво уставился на племянницу:
— Но… но как это может быть? Кто… нет. — Он нахмурился. — Нет, я не верю.
— А я верю, — заявила Элиза. Гнев и возмущение послышались в ее голосе. — Он похож на вас. А Обри похож на него, — добавила она.
— Но как это может быть? — повторил сэр Ллойд, все еще не желая взглянуть правде в лицо.
— Как обычно появляются внебрачные дети? — с заметным сарказмом спросила Элиза.
Услышав эту колкую реплику, дядя накинулся на нее:
— Ты не должна говорить подобные вещи! Это непристойно! — Встретив ее свирепый взгляд, он закончил гораздо тише: — Непристойно…
— Я не думаю, что у вас есть право критиковать мое поведение, дядя Ллойд.
Он провел рукой по жестким седым волосам, озираясь вокруг безумным взглядом. Сообщение Элизы явно было еще одним чересчур жестоким ударом судьбы для дяди, обессиленного потерей Обри, и Элиза начала испытывать к дяде некоторое сочувствие.
— Вы не знали, что у вас есть еще один сын?
— Нет! Конечно, нет. Еще один сын? Но от кого?
Ее сочувствие тут же улетучилось.
— От кого? Вы так забывчивы? Или у вас было так много женщин, что вы не можете вспомнить всех? — Элиза тоже начала ходить по кабинету, пытаясь дать какой-то выход вспыхнувшему в ней гневу — и страху. Не станет ли и она спустя годы одной из женщин, забытых Киприаном? Ей не хотелось в это верить, но перед ее глазами, в двух шагах от нее сидел ее дядя… Она обхватила голову руками и выплеснула на него всю свою ярость и весь свой ужас: — Неужели на свете могут быть еще внебрачные Хэбертоны? О господи…
Он весь как-то съежился, втянув голову в плечи и сунув стиснутые руки меж колен.
— Никто никогда не говорил мне, что я… что она…
Сэр Ллойд поднял на племянницу глаза, являя собой воплощенное страдание, и Элиза вспомнила Обри после травмы. Он потерял способность ходить и был несчастным и растерянным. Обри понимал, что ведет себя постыдно, но ничего не мог с собой поделать. Со вздохом она пересекла комнату и опустилась на плюшевый коврик перед дядей.
— Киприан мстит вам за то, что вы бросили его и его мать. За их последующую участь! — Она помолчала. — Вы знаете, кто его мать, дядя?
Он знал. Элиза поняла это по его глазам. Но он упорно не желал признать очевидное.
— Этот человек наверняка лжет. У него есть какие-нибудь доказательства? Ты говорила с его матерью?
— Она умерла.
— Что? Сибил умерла?
Сибил. Почему-то, обретя имя, эта женщина стала для Элизы как-то реальнее и ближе.
— Он сказал, что она была дочерью викария. О дядя Ллойд! Как вы могли соблазнить дочь викария?
— Я не знал! Я… я был молод — мне не было еще и двадцати — и очень глуп. Я… я приехал на каникулы и… и вообразил, что влюблен в нее.
Какая боль пронзила сердце Элизы, когда она слушала это признание! Сибил, Киприан, а теперь и дядя Ллойд — все пали жертвами безумия страстей. И она не в лучшем положении. Может быть, она уже носит ребенка Киприана. Неужели от нее отречется семья? И Киприан никогда не захочет узнать правду? И его ребенок вырастет, презирая собственного отца? И… захочет отомстить ему?!
О боже, она не вынесет, если история так чудовищно повторится снова!
— Но я не знал, что она родила, — почти прорыдал дядя, схватив Элизу за плечи. — Она говорила, что знает женщину в соседней деревне, которая… помогает девушкам, попавшим в беду. Я дал ей денег… — Он запнулся, увидев потрясенное лицо племянницы. — Это неважно. Теперь неважно. Но скажи мне, Элиза… — Он до боли сжал ее плечи. — Он — этот человек, мой… мой ублюдок… он не обидит Обри? Он вернет мне сына целым и невредимым? Элиза сбросила руки дяди и вскочила на нот. Слышать, как он называет Киприана ублюдком, тут же называя Обри своим сыном, было выше ее сил.
— Они оба ваши сыновья. Киприан не виноват в обстоятельствах своего рождения. Это ваш грех. А что касается его планов насчет Обри… — Она, помолчав, вздохнула. — Я знаю только, что он не обидит его.
— Но я хочу, чтобы мой сын вернулся!
Элиза зло взглянула на дядю, почти радуясь в этот момент, что Обри с Киприаном. Ллойд Хэбертон не заслуживал сына — ни одного из них.
— Киприан намерен воспитать Обри так, как воспитывался сам: научить его выживать в трудных условиях. Чтобы он стал сильным. Стал борцом.
— Но он не имеет права! И потом, Обри — калека.
— Вы забываете, что они братья, — заметила Элиза, с трудом удержавшись, чтобы не сообщить о выздоровлении Обри.
— Он хочет выкуп? Да?
— Нет. — Она опять вздохнула, на нее внезапно навалилась страшная усталость. Она повернулась к двери, но дядя перехватил ее:
— Должен быть какой-то путь, чтобы вернуть Обри. Этот человек должен хотеть чего-то, Элиза. Он ничего не говорил?
Элиза покачала головой, чувствуя, как гнев уступает место печали.
— Мне очень жаль, дядя Ллойд, но он ничего не говорил ни о выкупе, ни о какой-либо другой компенсации. Я не знаю, чего хочет Киприан Дайр. И никогда не знала.
21
Элиза выбралась из ванны, завернулась в толстое мохнатое полотенце и босиком прошлепала в спальню. Ее мать стояла у окна, глядя в безлунное зимнее небо. На улице стоял лютый холод, но в комнате Элизы было тепло. Тепло сейчас и на острове Олдерни, подумалось ей. Она решительно отогнала непрошеную мысль и слабо улыбнулась повернувшейся к ней матери.
— Ох, Элиза. — На лице Констанции Фороугуд на протяжении всего этого вечера дрожала счастливая улыбка, а глаза были подернуты влагой готовых пролиться в любую секунду слез. — Ты не представляешь себе, дорогая, как мы тревожились за тебя.
— Мама! — Элиза обняла мать со всей силой любви, которую она чувствовала в эту минуту к своим близким. Как же благословил ее господь! У нее были родители; были Перри и Леклер; были все ее дяди и тети. И ее дом. Она могла бы продолжать этот список бесконечно. А вот Киприан — и великое множество подобных ему — были лишены такого благословения. — Я люблю тебя, мама, — прошептала Элиза. — Люблю тебя и папу. Больше, чем вы можете вообразить.
Щекой она ощутила, как мать улыбается сквозь слезы.
— Я знаю, дорогая. Но ты только начинаешь жить! Тебе еще предстоит так много узнать о любви — о том, какой сильной она может быть. Любовь к мужу. Любовь к своему ребенку. — Констанция Фороугуд отстранилась и посмотрела дочери в глаза. — Я люблю тебя больше всего на свете. И… и я вижу, что ты изменилась, — добавила она с беспокойством. — Ты не хочешь со мной поговорить?
Элиза сразу поняла, что она имеет в виду. Неужели это так заметно? Но она притворилась, будто не понимает, и высвободилась из объятий матери.
— Изменилась? Полагаю, что да, — ответила она, сосредоточенно вытирая руки и ноги. Надела теплый фланелевый халат, сунула ноги в мягкие розовато-лиловые ночные туфельки и занялась поисками гребня. — Я чувствую себя куда более здоровой. Знаешь, у меня не было ни одного приступа, хотя я почти все время находилась на открытом воздухе! Доктор Смэлли будет поражен!
— Ты похудела…
Элиза покосилась на мать:
— Но я еще и окрепла. Мне даже не нужна больше комната на первом этаже. Когда столько времени проводишь на воздухе, на корабле…
— Элиза, ты должна мне все рассказать, — перебила ее мать с непривычной настойчивостью. — Я твоя мать, и неважно… неважно, что тебе пришлось вынести в руках этих людей, — мы встретим бурю вместе..
Элиза ничего не могла с собой поделать. В голосе матери слышались такая непоколебимая преданность, забота и участие, что она не выдержала и разразилась слезами. Почему у бедной Сибил не было такой замечательной матери, как у нее? Если бы родители Сибил больше любили свою дочь, скольких несчастий можно было бы избежать! Если бы они поддержали свою дочь так, как Констанция Фороугуд сейчас поддерживала свою.
— Чш-ш! Успокойся, дорогая. Детка моя! Все будет в порядке, вот увидишь. Все будет в порядке, — ласково приговаривала Констанция, склонившись над рыдающей Элизой. — Я с тобой! Я помогу тебе.
Рыдания Элизы постепенно стихали. В конце концов она рассказала матери все. Как настояла на том, чтобы остаться с Обри, когда его похитили. Как влюбилась в Киприана Дэйра.
— Это не любовь, — сердито возразила мать. — Ты не любишь его! Ни одна женщина не может полюбить человека, который… который изнасиловал ее, — выдохнула она.
— Но это не так! — Элиза, сидевшая рядом с матерью на кушетке, порывисто схватила ее за руки. — Все было совсем не так. Он не заставлял меня. Я сама хотела…
— Нет, дочка. Ты не права. Он старше тебя и гораздо опытнее. Он прекрасно знал, что делает! Он воспользовался твоей невинностью и заставил тебя захотеть его! Хоть тебе и кажется, что это не имеет ничего общего с насилием, на самом деле это еще хуже, еще гаже, чем просто насилие! — заявила Констанция, снова расплакавшись.
Вытерев глаза и подняв голову, Констанция погладила спутанные волосы дочери и выдавила слабую улыбку.
— Полагаю, теперь уже не имеет значения, как именно это произошло. Результат тот же. — Она вздохнула, словно вся тяжесть мира легла на ее узкие плечи. — Твой отец должен будет поговорить с Майклом.
Элиза опустила голову. Оправдывать Киприана перед матерью — это одно. А вот объясняться с Майклом…
— Я была бы рада увидеть его здесь сегодня, — прошептала она.
— Он хотел прийти, но твой отец решил, что будет лучше, если сначала я поговорю с тобой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46