Нет ни малейших сомнений, что для того, чтобы преуспеть в этом, тебе понадобятся все твое терпение, мудрость и знания, которыми, я знаю, ты обладаешь. Я больше не знаю на всем Полуострове ни одного еврея, который бы обладал этим уникальным качеством: знал всю Тору на память. И все же я тебя предупреждаю: теолог и каббалист в тебе подвергнутся суровому испытанию, поскольку из уважения к человеку, эрудиту я не искал простоты.Вот я и все тебе сказал.Само собой разумеется, ничто не заставляет тебя предпринять этот поиск. Можешь порвать это письмо и приложенный к нему план, швырнуть их в огонь. Даже в огонь костра. Можешь посчитать, что все в нем сказанное — всего лишь бред сумасшедшего. Выбор за тобой. Я не требую ничего. Разве что, чтобы принятое тобой решение было в гармонии с твоей самой глубинной сутью. Только и всего.И все же, прежде чем покинуть тебя, я бы хотел, чтобы ты поразмышлял над этими словами нашего Учителя, Моше Маймонида:«Принцип принципов и основа всех знаний — это познание, что есть первая Сущность и что это Он положил начало всему сущему. На самом деле все твари небесные, земные и пространство между ними берут свое начало из Истины, что есть Он».
Я буду по тебе скучать, Самуэль, друг мой. Если дружба — это форма любви, то никогда прежде я не был так близок к ней, как сейчас.Лех ле-шалом.
Абен Баруэль. ГЛАВА 3 Подай ему милостыню, женщина, так как нет в жизни худшей участи, чем быть слепцом в Гранаде… Гранада, 6 мая 1487 года Самуэль Эзра нервно теребил острый кончик своей бороды. Он поморщился. Сегодня его неловкие пальцы, искореженные артритом, болели, как никогда.Он еще раз перечитал последний абзац письма Абена Баруэля и услышал, как говорит сидящему в глубине комнаты тихо ожидающему молодому человеку:— Твой отец был моим самым дорогим другом. И твердо повторил:— Самым дорогим другом.— Я знаю, ребе Эзра. Отец разделял ваше чувство. Задолго до встречи с вами я многое о вас слышал. Сколько себя помню, отец постоянно вспоминал два имени — ваше и Сары, моей умершей матери.Раввин молча склонил голову. Канделябр освещал его резкое, костлявое лицо. Колеблющийся свет на мгновение замирал на исчерченном морщинами лбу, затем бежал вдоль носа, на секунду освещал серые круги под глазами, прежде чем отразиться в ясных голубых глазах — единственном светлом пятне на этой темной сгорбленной фигуре. Какой разительный контраст с юношеской свежестью Дана Баруэля! Двадцать лет Дану, семьдесят — Эзре. Две жизни: одна в самом начале, другая — в конце.Какое же оно тяжелое, это чувство, что свернулось комком в груди и происхождение которого ему хорошо известно! Оно не имело никакого отношения к сведениям — сколь бы поразительными они ни были, — изложенным в письме его друга. Это всего лишь горе. Огромное горе и, возможно, внезапное осознание того, что еще один отрезок жизни кончился.Внезапно послышались приглушенные далекие взрывы, затем грохот канонады. Крики. Еще один залп.Дан нервно вздрогнул.— Да что происходит?— Это дураки-арабы снова принялись рвать друг друга на части.— Друг друга? Я думал, они воюют с Кастилией.— Долго объяснять. Скажем так, уже несколько месяцев гражданская война сменяет другую, и, судя по тому, как идут дела, в Гранаде не останется ни одного живого воина, чтобы сражаться с кастильцами. Изабелла с Фердинандом смогут взять город голыми руками. Вернемся к этому письму. Оно датировано третьим февраля. Сегодня шестое мая. Почему так долго ждали, прежде чем передать его мне?— Я всего лишь выполнял наказ отца. Отдавая мне эти бумаги, он особо подчеркнул, чтобы я ни в коем случае не передавал их вам, пока не получу официального подтверждения его смерти. А его продержали под арестом больше двух месяцев. Аутодафе состоялось двадцать восьмого апреля.Эзра подавил дурноту.Аутодафе. El auto publico de Fe. В этих словах сконцентрирована вся глупость человеческая. Перед глазами раввина промелькнули мысленные картинки. И он невольно подумал: «Отступничество влечет наказание». И тут же упрекнул себя за эту мысль, поскольку в глубине души знал — она не только наивна, но и несправедлива.— Значит, теперь ты одинок в этом мире.— Сирота, ребе, но не одинок. Я женат.— Женат? В двадцать лет?— Мне двадцать шесть.— Значит, ты уже не жил с отцом. Но тогда — эти бумаги?..— Мы с женой обосновались в Куэнке. Туда отец к нам и приезжал. — И поспешил добавить: — Кстати, мне необходимо вернуться туда поскорей. У меня двухлетний ребенок, да и работа ждет.— Чем ты занимаешься?— Я работаю у кожевенника.— И речи быть не может, чтобы ты уехал посреди ночи. Ты ел?Молодой человек смущенно отмахнулся.— Да-да. Ты должен поесть. До Куэнки путь неблизкий. И отдохнуть немного тебе тоже не помешает. Тереза!Послышались шаги. В дверном проеме появилась служанка. Полненькая, в фартуке, черные как смоль волосы закручены в узел, круглолицая. Лет сорока.— Тереза, покорми-ка этого мальчика. Он проделал долгий путь. И подготовь ему постель. Он переночует здесь.Женщина, кивнув, жестом пригласила Дана следовать за ней.Оставшись один, Эзра неуверенно уставился на этот «подробный план, сделанный в виде подсказок», завещанный ему почившим другом. Откуда у него такое неприятное ощущение, эдакая смесь острейшего любопытства и страха?Глубоко вздохнув, он приступил к изучению документа. *** Сколько времени продолжалось чтение? Эзра этого не знал. Когда он выпрямился, свечи уже догорали. Воск, сперва потекший, а потом застывший, полностью покрыл восковыми сталактитами рожки канделябра. Фитили скорчились, и не составляло труда предсказать, что они вот-вот потухнут. Сквозь полуприкрытые ставни пробивалась заря.Эзра сидел неподвижно, сраженный усталостью и растерянностью. Он едва расслышал сонный голос Дана Баруэля, спрашивающий:— Ребе… Вы бодрствовали всю ночь? Вам нехорошо?— Да! — рявкнул Эзра. — Мне нехорошо!— Это из-за письма моего отца?— Причина вовсе не в нем. — Он постучал по страницам скрюченным пальцем. — Рукопись неполная…Юноша приблизился, несколько растерянный.— Что вы хотите сказать?— Я хочу сказать, мальчик, что по какой-то неведомой мне причине твой отец решил поразвлечься за мой счет. — Не давая юноше времени ответить, Эзра пояснил: — Слушай меня внимательно. Вот текст. Это что-то вроде книжечки, разрезанной на восемь неравных частей. В каждой части в заголовке есть слово «чертог». Не спрашивай у меня объяснения этому, ни причины, по каким твой отец счел нужным использовать это слово. Тебе достаточно знать, что можно заменить слово «чертог» словом «глава». Ты понимаешь, что я говорю?Молодой человек кивнул.— На первый взгляд запись кажется непонятной, сумбурной, недоступной пониманию. Представь себе пейзаж, где цвета и формы размыты. Перемешанную картинку. Или, еще лучше, вообрази портрет, где каждая черта заменена символом, в котором нет ничего человеческого. И при этом, я смело это утверждаю, данный тест чрезвычайно точный.— На самом деле мой отец составил то, что обычно называют криптограммой.— Совершенно верно. Однако — и это меня обезоруживает — большинство фраз, из которых составлен текст, не закончены. Посмотри.Дан, наклонившись через плечо раввина, прочитал:
ПЕРВЫЙ ГЛАВНЫЙ ЧЕРТОГ Да славится И. Е. В. Е. в царствии его.Имя есть 6.И в этот миг вопросил я Князя Божественного Присутствия. Я сказал ему: Как имя твое? И ответил он мне… был ли он одним из?.. Я, встретившийся с ним, сначала подумал назвать его Азазел. Я ошибался. Ошибка его была лишь в том, что повстречал он… и Ахмедая, и что жил в час, когда пишу я на вершине холма с пологими спусками, на пепле Гадеса.У подножия этого холма спит сын Иавана, и сон его шепчет, вливаясь в море: верую, что нет… уверовали дети Израиля. Я из тех…
Молодому человеку пришлось перечитать дважды, прежде чем он осмелился высказать свое заключение.— Полная белиберда!— Я тебя предупреждал. Но я утверждаю: смысл есть. Зашифрованный, но есть. Конечно, не каждому дано расшифровать этот набор символов, и отец твой, кстати говоря, на это и рассчитывал. Только каббалист, да еще и необычайно эрудированный, имеет шанс в этом разобраться. И этим каббалистом, в чем Абен не сомневался, являюсь я.— Но вы же буквально только что говорили, что это издевательство какое-то!— Верно. Но я также сказал, что издевательство не в содержании записи, а в незавершенности ее. Вот… Прочти вслух этот отрывок.Дан собрался было подчиниться, как снова начался орудийный гром. Молодой человек невольно с тревогой поглядел на улицу.— Не бойся. Они дерутся возле Касбы. Это в другом конце города. Давай читай.— И в этот миг вопросил я Князя Божественного Присутствия. Я сказал ему: Как имя твое? И ответил он мне… — Теперь понимаешь?— Простите, ребе Эзра. Это так невнятно…— Медленно повтори последнюю фразу.— Я сказал ему: Как имя твое? И ответил он мне… — И ответил он мне… что? Не видишь, что тут не хватает концовки? И дальше: был ли он одним из?.. Чего? Три вопроса и продолжение, которое никак не вяжется. И повторяющиеся многоточия.Эзра снова указал на следующую страницу:— Ошибка его была лишь в том, что повстречал он… Повстречал кого? И вот еще тут: верую, что нет… И, наконец, уверовали дети Израиля. Я из тех… Из кого?Голос раввина слегка повысился.— Если бы лишь одна фраза была не дописана, то можно было бы подумать, что писавший просто на мгновение отвлекся. Но в данном случае это не так, поскольку такое повторяется! Возникает вопрос: почему? Почему Абен устроил подобную мистификацию? В сопроводительном письме нет даже намека на это.— Возможно, тому есть объяснение.— Слушаю.Молодой человек внезапно смутился.— Может быть, недостающие слова находятся в другом месте.— В другом месте?— Да. Может быть, они в том пакете, что я отдал вчера вечером, прежде чем прийти к вам.— Ты хочешь сказать, что было еще одно письмо?— Да. Почти такое же, как это. — Раввин пришел в ужас:— Твой отец написал дубликат? Кому ты его отдал?— Некоему… — Дан с трудом вспомнил имя, — шейху ибн Саррагу. Шахиру ибн Саррагу.Эзра едва не задохнулся.— Язычник?!— Ну, во всяком случае, мусульманин, это точно.— Да кто он такой, этот субъект? Дан сокрушенно покачал головой:— Не сердитесь на меня, ребе. Я ничего о нем не знаю. Мне известно лишь, что отец настоятельно потребовал, чтобы в первую очередь я пошел к нему.Нет, это уже точно слишком! Мало того шока, что Эзра испытал при известии о смерти друга, этой сумасшедшей истории о разговоре с Всесильным, так теперь еще араб!.. Закрыв лицо ладонями, он пробормотал несколько слов, которые, буде произнесены более разборчиво, можно было бы счесть размышлением вслух.— Чего-то я не улавливаю, и мне это не нравится.— Я хотел бы вам помочь, но…Эзра неожиданно резво вскочил со стула. И лишь сейчас Дан оценил его рост. Раввин был очень высок, намного выше среднего, и чрезвычайная худоба вовсе не портила его, а наоборот, придавала некую утонченность.— Ты немедленно отведешь меня к этому человеку.— Это невозможно, ребе! Я должен вернуться в Куэнку! Не говоря уже о том, что выходить сейчас на улицу — сущее безумие!Раввин нервным жестом сгреб бумаги, засунул в котомку и заторопился к дверям.— Сейчас же! — приказал он тоном, не допускающим никаких споров. — Сейчас же!
Не успели они перешагнуть порог дома, как обоих окатил холод. Над городом медленно расцветала заря, окрашивая розовым снежные контуры Сьерра-Невады.В южном квартале грохотала канонада.— Где? — вопросил Эзра. — Где он живет?— Да тут.— Ты хочешь сказать, в Альбаисине?— Ну да. Только на вершине холма. Примерно час ходьбы по крутому подъему.— И речи быть не может, чтобы идти пешком.— Но как же тогда?— Как же — что? У меня есть лошадь, и я еще вполне способен взобраться на нее.И действительно, на заднем дворе стояла лошадь. Дан ожидал увидеть какую-нибудь дохлую клячу, но это оказался великолепный вороной.— Да не стой ты как пень! Помоги оседлать его!Сам не зная как, молодой человек обнаружил, что уже едет верхом по лабиринтам улочек. Вопреки всем ожиданиям Эзра, несмотря на возраст, сидел прямо как жердь, с решительным выражением, придававшим ему горделивый вид.Вскоре по правую руку на вершине лесистого холма показалась Альгамбра, мавританский дворец, о котором говорили — настолько он был великолепен, — что его возвел Аллах собственными руками. Они обогнули один из бесчисленных общественных водоемов, снабжавших город водой, миновали сады Хенералифе, в которых росли кипарисы и олеандры. На высоте Дарро они пересекли мост Кади и поскакали направо. Вооруженные люди бежали неизвестно куда, потные и взъерошенные.Когда они добрались до вершины холма, над Торрес Бермехас начало появляться огромное красноватое солнце.Возле мечети Абд Эль Рахмана Дан указал на стоящий в стороне дом, ослепительно белый, с двумя маленькими окошками.— Это здесь.— Отлично. Я ненадолго. — Старый раввин спешился.— Погодите, ребе Эзра! Я не могу вас ждать. Мне совершенно необходимо вернуться в Куэнку. Я же вам говорил, у меня жена и ребенок!Эзра резко повернулся. На его лице промелькнуло виноватое выражение.— Понимаю. Прости, что задержал. Оставь лошадь себе.— Благодарю вас, но она мне ни к чему. Раввин некоторое время молча изучал юношу.— Цетеха ле-шалом. Счастливого пути, сын мой.Он неожиданно схватил молодого человека и прижал к груди.— Цетеха ле-шалом… — повторил он.Отстранившись, он сунул под мышку котомку с рукописью Абена Баруэля и пересек расстояние, отделяющее его от жилища араба.Едва дойдя до двери, он взялся за дверной молоток и резко постучал.
— Входите. Я ждал вас.Показалось ли ему это, или в тоне хозяина действительно прозвучали иронические нотки?— Вы меня ждали?— Да. Ну, точнее сказать, я ждал кого-то, незнамо кого. Раз вы меня нашли, значит, вам известно мое имя. Не соблаговолите ли сообщить мне ваше?— Самуэль. Самуэль Эзра.— Салям алейкум, или вы, наверное, предпочитаете шалом леха?Ироничные нотки, которые раввин уловил у своего собеседника, проявились более явно. С трудом подавив нарастающее раздражение, Эзра лишь пожал плечами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55