Отдаем этого человека в руки Святой Германдады?— И речи быть не может! — быстро и решительно отрезал Сарраг. Он подошел к слуге: — Уходи, Сулейман из племени Зегриев. Уезжай как можно дальше отсюда, и да пребудет с тобой Всевышний и да залечит Он твои раны.Он сделал еще один шаг и вдруг неожиданно для всех опустился на колено и поднес к губам руку молодого человека.— Молю тебя о милосердии к моему брату.Слуга не ответил. Он стоял, гордо подняв голову, но в глазах его мерцали слезы и прощение. ГЛАВА 24 Колеблются они меж лаской и убийством. Поль Валери Войдя в часовню Святой Варвары, Мануэла в первый момент увидела лишь трех студентов, молящихся у подножия статуи святого Иакова. И только когда глаза ее привыкли к царившему здесь полумраку, она заметила коленопреклоненного Рафаэля Варгаса. Сгорбившись и закрыв лицо руками, монах всем своим существом выражал молчаливое отчаяние. Мануэла не захотела нарушать его одиночество, поэтому тоже опустилась на колени и принялась ждать.С того самого дня, как она пошла с ним на процесс Колона, ей казалось, что она пребывает в каком-то бреду. Словно с того дня Рафаэль Варгас стал другим человеком.Да что с ней такое? Как могло случиться, что ее сердце, до сего момента такое спокойное, вдруг превратилось в комок чувств? Что такого удивительного произошло, что буквально в считанные часы мир изменился до такой степени, что она его не узнавала? Казавшиеся ей прежде непоколебимыми понятия добра и зла, с раннего детства усвоенные правила и установки вдруг пошатнулись, и ей открылись иные ценности. Мануэла с трудом могла понять эти новые для нее эмоции и еще меньше понимала, куда они могут ее завлечь.— Что вы тут делаете?К ней подошел Варгас. На лице его читалось то самое отчаяние, которое она заметила, когда он молился.— Я… — Она вдруг растеряла все слова. Закусив губу, Мануэла мысленно дала себе пинка. Дура… Совсем спятила… — Я волновалась. Вчера вы выглядели ужасно расстроенным…Варгас лишь задумчиво покачал головой.— Пойдемте отсюда, — предложил он.Выйдя наружу, он опустился на ближайшую скамью.— Вы хотите побыть один? — немедленно встревожилась Мануэла.Покачав головой, он предложил ей сесть с ним рядом.— А где Сарраг с Эзрой? — через некоторое время поинтересовался Рафаэль.— Когда я с ними рассталась, они были в университетском саду. Но сейчас их там скорее всего уже нет. Они собирались в библиотеку…— Чтобы выяснить, кто такой «изверг»… — Да.На площадь вывалилась группа смеющихся и весело жестикулирующих студентов, юных и беззаботных. Миновав сидящую пару, они испарились за дверью, выходящей на одну из улочек.— Я убил человека… — уронил Варгас.— Это не было убийством. Вы спасали жизнь другому.— Тогда как назвать деяние, оборвавшее чью-то жизнь?— По-моему, вы неправильно ставите вопрос. Есть разница между самозащитой и сознательным стремлением уничтожить другого.— И, тем не менее, я отнял у него жизнь.— Допустим. Давайте представим, что было бы все по-другому. Если бы Сарраг погиб по вашей вине, то есть из-за вашего невмешательства, то разве не были бы вы так же виновны в его смерти?— Я уже ничего не знаю… — И продолжил настолько тихо, что Мануэле показалось, будто она не слова его слышит, а угадывает мысли: — Господи… Боже… Почему? Почему так происходит? Слишком поздно… Эти перекрестки, на которых мы теряемся… Почему, Господи?— Мы всего лишь жалкие существа из плоти и крови, смертные и несовершенные, фра Варгас. Мы не маленькие боги.— И это говорите вы? Вы, которая всегда кажетесь выше всего этого?Мануэла откинула голову, словно намереваясь рассмеяться.— Вот уж действительно… Довольно занятное у вас обо мне представление. Да чем я отличаюсь от других? — Он словно не понял вопроса. — Да, чем я отличаюсь? Из большинства людей, которые нас окружают… — она запнулась, подбирая слова, — мало кому удается жить полной жизнью, быть такими, какие они есть. Мы все носим маску, но это лишь маска, а за ней скрывается часть нашей души. Только великие мудрецы, достигшие цельности, предстают без внешней защиты, без маски, не боясь выставлять на всеобщее обозрение свою суть. А остальные не смеют. Мы боимся всего и главным образом — других людей. Нам хочется раскрыть объятия, но мы ограничиваемся тем, что подаем милостыню. Нас уличают то в недостатке смелости, то в безрассудстве. Путь к себе очень долог, фра Варгас. Вам так не кажется?— Лично мне кажется, что есть необратимые деяния. И то, что я совершил, — из их числа.— Значит, вы лучше Петра? И что, по-вашему, ему следовало делать после того, как он трижды предал Учителя своего до того, как прокричал петух? Скрыться? Уйти в себя? До самой смерти посыпать себе голову пеплом?— Вы не понимаете! Я убил человека!— Но не нарочно же! А в рамках самообороны! — Сама того не замечая, она кричала громче Варгаса: — Откуда у вас эта потребность к постоянному самобичеванию? Желание спрятаться в раковину под предлогом, что препятствие кажется вам непреодолимым?— Что вы такое говорите?— Правду! В глубине души вы отлично понимаете, что, прикончив этого человека, вы вовсе не совершили хладнокровного убийства! Но все равно усиленно стараетесь убедить себя в обратном!Она спохватилась, что ее несколько занесло в стремлении любой ценой вытащить его из унылого состояния, и он может воспринять ее поведение как жестокость.— Простите… Я не хотела причинить вам боль. Я…— Нет, не извиняйтесь. В ваших словах есть доля истины.Из университетского сада доносились голоса студентов.— Что вы хотите? — продолжил он. — Должно быть, мне не хватает смирения, и возможно, я больше не верю в счастье.Мануэла слегка нахмурилась:— Странно, что вы это сказали. Мне было лет пятнадцать или шестнадцать, когда я спросила у отца, что такое счастье. И знаете, что он мне ответил? «Нужно хранить в памяти наши мечты с таким же упорством, как моряк смотрит на звезды. А потом каждое мгновение жизни стараться делать все возможное для их осуществления. Потому что нет ничего хуже, чем сдаваться».— Интересно, но неточно.— Почему?— Потому что бывают мгновения, когда отказ от чего-то является самым большим доказательством любви.— Должно быть, вы поэтому вступили в орден? Сдались?— Ошибаетесь, — не глядя на нее возразил он. — Я это сделал из любви к Богу, ведомый лишь верой в Него. Вдохновленный Его жизнью, смертью и воскресением. — Он старался говорить как можно убедительней, но отчетливо понимал, что нисколько ее не убедил. — Ладно, коль уж вы вроде бы сомневаетесь, объясните мне, по какой такой причине, кроме веры, я решил уйти в монастырь?Мануэла ответила не сразу. Она вспомнила ту сцену в Касересе, у фонтана, когда она насела на Варгаса, вынудив его отступить за последнюю линию обороны. Она всегда знала силу слов и как сильно можно ранить словом, но никогда прежде не понимала этого так отчетливо.— Я вам верю, — ласково проговорила она. — Вам незачем мне доказывать что бы то ни было.— Что… Что вы сказали?Мануэла повторила.Рафаэль в полной растерянности недоверчиво смотрел на нее, пытаясь найти в ее словах какой-то подвох. Должно быть, ее очевидная искренность его успокоила, потому что напряженность, в которой он пребывал все это время, вдруг исчезла.Неуклонно движущееся по небосклону солнце достигло своими лучами того места, где они сидели. На лбу Варгаса выступил пот, влажные губы напоминали созревшую ягоду.Мануэла встала. Жара становилась невыносимой.— Пойдемте поищем наших друзей, — неуверенно предложила она. — Может, они что-нибудь нашли.— Торопиться незачем. Ничего они не нашли. Я знаю, кто такой «изверг».— Знаете?— Там, в часовне, предаваясь размышлениям, я случайно глянул на статую святого Иакова, и мои мысли плавно перешли на апостолов, их миссию, их служение. Я думал о тех препятствиях, которые им пришлось преодолеть. Спрашивал себя, почему Господь наш избирает тех, а не других?Почему Петр? Почему Иоанн? Почему мы? Да-да, я сказал «мы». Потому что разве не указал Всевышний на нас Своим перстом? И тут-то я и понял, кто скрывается за этим «извергом». — Он помолчал, глядя в небо. — Так назвал себя Павел в Послании Коринфянам: «Потом явился Иакову, также всем Апостолам; а после всех явился и мне, как (некоему) извергу». Таким образом Павел дает понять, что он самый ничтожный из апостолов. Самый незначительный. Одним словом — изверг. И еще одно: прежде чем стать последователем Христа, Павел был торговцем шерстью.— Блестяще! — Она изобразила аплодисменты.— Это не все. Поскольку Баруэль навел нас на апостолов, то я подумал, что очень вероятно фраза целое стоит не больше раба имеет отношение к другому ученику Христа. А раз так, то речь может идти только об Иуде. По двум причинам. Первая: раб стоил тридцать шекелей, или сто двадцать денье. Отсюда легко улавливается связь с этой цитатой: «Что вы дадите мне, и я вам предам Его? Они предложили ему тридцать сребреников». А вторая еще более точная: «Так как напоминает того, кто, когда низринулся, расселось чрево его и выпали все внутренности его». Это из Деяний Апостолов, описание самоубийства Иуды.— И какой вывод?— А вот вывода пока нет, — огорченно сказал Варгас.— То есть мы по-прежнему не уверены, что нужный нам город — Бургос.— А почему мы должны сомневаться? Ведь вы же нам сказали.Она опасливо глянула на него:— Вы мне верите?— Конечно, — ни секунды не колеблясь ответил он. — И у меня есть предчувствие, что Павел с Иудой подтвердят мою уверенность.— Ваши слова, да Богу в уши! Пошли разыщем остальных.Она направилась к выходу, но ее остановил голос Варгаса.— Подождите!Мануэла обернулась, вопросительно глядя на него.— Я вам солгал… Я верю в Господа нашего Иисуса Христа, в страсти Христовы и воскресение, в то, что миссия моя — утверждать истинность этого, но в орден я вступил не только поэтому, а отчасти и потому, что сдался.
— Павел и Иуда, — размышлял вслух Сарраг. — Павел, Мария и Иуда. Блестящая догадка, фра Варгас, признаю. Но она не больно-то помогла нам продвинуться.— Какое несправедливое замечание, шейх Сарраг! — возмутился Эзра. — То, что он узнал, — чрезвычайно важно. Так что не язвите, а давайте-ка лучше подумаем как следует, с учетом новых обстоятельств. Баруэль дал нам очень точное описание этого таинственного персонажа, этого «изверга», у которого множество имен и в то же время одно. Этого Павла-Марии-Иуды. — Раввин принялся загибать искривленные артритом пальцы: — Во-первых, он сравнивает его с драконом и дьяволом. Во-вторых, он называет его окаянным, то есть, возможно, считает его убийцей. В-третьих, он сравнивает его с Иудой, то есть предателем.— Мрачный тип, — заметила Мануэла. — Самое малое, что можно сказать: Баруэль был о нем не очень высокого мнения.— Убийца, — пробормотал Сарраг. — Но кто был жертвой? Предатель. Но кого он предал?Эзра вдруг начал тереть лоб.— Что с вами, ребе? — всполошилась Мануэла, кинувшись к нему.— Соломон… — пробормотал Эзра. — Соломон ха-Леви.— Что он там бормочет? — спросил Сарраг.— Палач Бургоса.— Объясните нам, — попросил Варгас.— Около ста лет назад, в разгар кампании по обращению всех и вся в христианство, некий раввин по имени Соломон ха-Леви тоже принял веру Христа. Сам по себе поступок не оригинален, только вот потом этот выкрест стал священником и с таким рвением начал преследовать и истреблять своих бывших братьев по вере, что был возведен в сан епископа и через какое-то время стал епископом Бургоса, его родного города. Потом он стал членом Совета регентов Кастилии, и его расправы с марранами и евреями, оставшимися верными вере отцов, по своей жестокости не сравнимы ни с чем. Позже на должности епископа его сменил сын, а он сам, вместе с другими представителями от Испании, принимал участие в работе Базельского собора и был инициатором самых жестких антииудейских декретов. Перейдя в христианство, Соломон ха-Леви сменил имя. Он стал зваться… — Эзра затаил дыхание, словно ему было невыносимо произносить это вслух. — Пабло де Санта-Мария.— Точно, — подтвердил Варгас. — Это наверняка тот, кто нам нужен. В его имени есть Павел, он же Савл — изверг, торговец шерстью, и наложница Пророка Мария. То есть много имен и в то же время одно. То, что он уроженец Бургоса и предал иудаизм, указывает, что сеньора сказала правду. Наш следующий пункт назначения — Бургос.— Вот видите, я была права! — радостно воскликнула Мануэла.— Нам не остается ничего другого, как это признать, — слегка поклонился Сарраг. И добавил, обращаясь к Эзре: — Наконец-то, упоминая этого человека, Баруэль безусловно признает, что евреи истязали евреев.Раввин цинично усмехнулся:— Дорогой мой, вы наконец-то проснулись! Выгода и власть для человека — все равно что солнечные лучи для гелиотропа! А мусульмане, которые в данный момент рвут друг друга на части в Гранаде? И измена Боабдила, о котором ходят слухи, что он готов сдаться без боя? И у вас тоже есть свой Санта-Мария вкупе с Иудой, не так ли? — с полуулыбкой обратился он к Варгасу.— Да. Хотя иногда я задаюсь вопросом, не любовь ли привела этого ученика к гибели. Ведь для того, чтобы предсказание Христа сбылось, должен же кто-то был сыграть роль предателя? Нет измены — нет смерти, нет страстей и нет воскресения. А что говорит Иисус Иуде на Вечере Господней? «Что делаешь, делай скорее!» Этот приказ можно толковать по-разному, потому что едва Искариот вышел, как Господь добавил: «Ныне прославится Сын Человеческий». Представьте, что именно неимоверная любовь ко Христу, безумная любовь, чрезмерная, подвигла Иуду влезть в шкуру того мерзкого персонажа, которым он стал, которого проклинают многие поколения и будут проклинать до скончания времен. Если он действовал по прямому наущению Христа, который так положил ему послужить Высшей Цели?— Потрясающая теория, — улыбнулся Эзра. — Она подразумевает, что этот человек обладал просто невероятным смирением и готовностью к самопожертвованию.Монах не ответил. Во время своего монолога он не сводил глаз с Мануэлы, да и сейчас никак не мог их оторвать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55