Собираясь в поликлинику, он заготовил на всякий случай небольшой, со спичечный коробок, диктофон, впрочем, записываю­щая аппаратура всегда находилась при нем, в верхнем кармане пиджака, и не раз оказывала неоценимую услугу. Помогла она ему неожиданно и на этот раз.
В проходной он получил уже выписанный пропуск, и вахтер пояснил, что кабинет главного врача находится на четвертом этаже. Как только он понял, что никто не будет его сопровождать, он уже догадался, что надо делать. В таком случае он вообще обойдется одним посещением, не понадобится даже трюк с забы­тыми анализами. Миршаб знал, что почки, как и все остальное, у него в порядке.
Он поднялся на лифте на третий этаж и, как бы отыскивая нужную дверь, прошелся по длинному коридору, вдоль кабинетов, на дверях которых были прибиты таблички с указанием специаль­ности врача и его фамилии, имени, отчества. Шепотом он надикто­вал на магнитофон не десять фамилий, как просил Коста, а восем­надцать, и еще двенадцать прибавилось на четвертом этаже. Выходило, что теперь и заходить к главному врачу не было нужды, но повеселевший Миршаб, подумав, решил все-таки заглянуть. Потом он не раз пытался осмыслить удачу, выпавшую случайно. Он чуть не повернул назад, увидев в приемной очередь, но что-то остановило его, и терпение вознаградилось сторицей. После крат­кой беседы и обмена традиционными восточными любезностями главный врач сам вызвался проводить высокого гостя на экспресс-анализ. Как только они вышли в длинный коридор, который Мир­шаб десять минут назад прошел из конца в конец, их остановил, извинившись, корректный офицер в форме пограничных войск и попросил подождать две минуты.
Салим Хасанович увидел, что из кабинета какого-то врача одновременно, словно в связке, вышли двое мужчин, один в воен­ной форме, и они быстро направились к лифту в конце коридора, возле которого тоже стоял человек в погонах. Опытный глаз Миршаба сразу увидел, что человек в гражданском соединен одними наручниками с офицером – есть такая форма сопровожде­ния для особо опасных преступников. Всегда хладнокровный Вла­дыка ночи потерял дар речи: преступник, которого с такими предо­сторожностями сопровождали к лифту, был… Парсегян, Артем Беспалый.
Все длилось в какую-то минуту, и вряд ли кто обратил внимание на этот эпизод, но Салим Хасанович все время пребывал в шоке, ему хотелось ущипнуть себя – но он не ошибался, арестант с се­дой курчавой головой, без сомнения, был тем самым человеком, за которым он охотился. Проходя мимо кабинета, откуда вывели Парсегяна, Миршаб даже успел увидеть зубного врача, чья фами­лия уже была записана среди прочих.
Наверное, следовало смолчать, но Салим Хасанович не выдер­жал и спросил у любезного главврача:
– У вас тут и подследственных лечат?
– Нет, это особый случай, да и пациент, честно говоря, не наш. Прокурор республики, говорят, спрятал его у нас, какой-то важный свидетель, берегут как зеницу ока. Четыре зуба у него разболе­лись не на шутку, сегодня первый визит.
Вечером того же дня, когда врач-стоматолог шагал с работы в сумерках по слабоосвещенным улицам к метро, вдруг его сзади окликнули из стоявшей у обочины машины:
– Ильяс Ахмедович, садитесь, я подвезу вас…
Стоянка для личных машин чекистов была во дворе КГБ, но туда имели доступ лишь высокие чины, остальные оставляли автомобили на свой страх и риск на улице, и зубного врача часто подвозили домой его пациенты, и всегда это выходило случайно. Приглашение было неожиданным и приятным: ехать в переполнен­ном метро, а потом ждать на морозе еще автобус не доставляло радости, и он поспешил к заиндевелой от мороза машине, где ему любезно отворили заднюю дверь. Он с удовольствием ввалился в темный и теплый салон «Волги», и она, звякнув цепями на шинах задних колес, от гололеда, легко и сильно взяла с места, что в общем не удивило Ильяса Ахмедовича, он знал, что у многих машин чекистов были форсированные двигатели, а то и вовсе моторы с мощных иномарок. В «Волге», кроме водителя, находи­лись еще двое, один на переднем сиденье, другой рядом с ним, все они дружно приветствовали его по имени-отчеству. В салоне гром­ко звучала музыка, но пассажиры, даже с его появлением, не прерывали горячий спор о последнем выступлении Горбачева по телевидению, и минуты через две стоматолог с не меньшим жаром вступил в разговор.
За спором, становившимся все острее и острее, Ильяс Ахмедо­вич не заметил, сколько они проехали, как водитель сказал вдруг – все, приехали. И все дружно стали выходить, вышел и стоматолог. Машина стояла в глухом дворе, напротив сияющего огнями большого дома, а сзади закрывали гремящие железом ворота.
Ильяс Ахмедович на секунду растерялся, не понимая, почему они тут оказались, но тот, что был за рулем, весело, с улыбкой, бережно беря его под локоть, сказал:
– Не переживайте, доктор, будете дома не позже обычного, знаем, жены у всех ревнивые. Вот ребята захотели по рюмочке хорошего коньяка пропустить, говорят, на Новый год все запасы опустошили, а сейчас со спиртным, сами знаете, туго. А у меня завалялась бутылочка армянского… Прошу в дом…
От любезного голоса, спокойствия, дружелюбия, исходившего от хозяина дома, возникшая тревога вмиг пропала. Позже, анали­зируя ситуацию, он сделал для себя вывод, что все время находил­ся словно под гипнозом этого обаятельного и властного человек?. Вошли в дом. И действительно, едва сели за стол, продолжая начатый в машине разговор, хозяин внес поднос с закусками и марочным коньяком «Двин». В салоне, в темноте, он не мог разглядеть лица собеседников, а сейчас в хорошо освещенной комнате они показались ему знакомыми и незнакомыми, впрочем, всех и не упомнишь, в иной день он принимает до двадцати человек. А хозяин дома вполне походил на молодых, энергичных руководителей с шестого этажа дома напротив облупившейся гипсовой статуи железного Феликса, так же уверен, спокоен, подчеркнуто культурен, с иголочки одет. Как только выпили по рюмочке, любезный хозяин дома глянул на часы и сказал, обраща­ясь к врачу:
– У нас к вам, Ильяс Ахмедович, очень большая просьба, а точнее, мы нуждаемся в вашей помощи…
– Слушаю вас, рад помочь, чем могу, – опять же ничего не подозревая, ответил стоматолог.
– У вас проходит курс лечения Артем Парсегян, и мы испыты­ваем к нему интерес…
И только тут гость понял, что вляпался в какую-то историю, органы втягивают его в дело какого-то Парсегяна. Мелькнула мысль, что, возможно, его проверяют, ведь он знал, где и с кем работает. Как всякий советский человек испытывает невольный страх перед аббревиатурой «КГБ», ощущал его и Ильяс Ахмедович. Этот страх овладел им еще сильнее, когда он стал работать там в медсанчасти. Нет, он не мог сказать, что его запугивали, страща­ли, или он знал нечто ужасное и конкретное о делах в здании, занимавшем целый квартал Ташкента. Нет, неприятно было из-за некой атмосферы вокруг. Неестественность поведения отличала всех этих людей, десятками приходивших к нему ежедневно на прием. Вот отчего доктор вначале принял новых знакомых за людей из «большого дома», за своих пациентов. Но хозяин сразу поставил все на свои места.
– Доктор, мы не ваши пациенты, наши интересы не затрагива­ют КГБ, просто они случайно пересеклись. У вас прячут некоего Парсегяна…
– Я не знаю никакого Парсегяна! – почти истерично выкрик­нул стоматолог.
Страх затуманил мозги, ему было наплевать и на какого-то Парсегяна, и на КГБ, и на государственные интересы, которые давно подавили его личные. Жаль было себя, детей, он понял, что влип в смертельную историю, нечто подобное ему рассказывали на беседах при приеме на работу. Но он действительно не знал никого по фамилии Парсегян, хотя армяне и работали в КГБ, сам хозяин ведомства еще недавно был армянин, числившийся среди приближенных Рашидова.
Хозяин дома, еще раз глянув на свои «Картье», словно куда-то опаздывал, внимательно посмотрел на Ильяса Ахмедовича, кото­рый был близок к истерике, и сразу понял, что Парсегяна наверняка приводили к нему без всяких документов, без карточки. И он стал описывать стоматологу Парсегяна подробно, напомнил, что тот был сегодня утром у него в кабинете в сопровождении конвоя.
– Да, был такой человек, но фамилию его я слышу от вас впервые, – ответил с некоторым облегчением врач, он не собирал­ся ничего утаивать о зубах Парсегяна.
– Хорошо, что вспомнили, – спокойно ответил хозяин дома, но почему-то ледяным холодом повеяло от этих слов. – У нас нет времени долго уговаривать вас, ибо наша жизнь, – хозяин дома окинул взглядом замолчавших спутников, – в опасности, в опасно­сти и жизнь многих высокопоставленных лиц. Все упирается в Пар­сегяна: у него оказался слишком длинный язык, и его приговорили, его смерть лишь вопрос времени. А жизнь его сегодня зависит от вас, – философствовал с ленцой хозяин дома, разливая в очеред­ной раз коньяк.
Ильяс Ахмедович машинально, со всеми, выпил коньяк, ощущая себя под гипнозом серых, чуть навыкате ледяных глаз собеседни­ка, и вдруг как бы с обидой обронил:
– Почему же от меня, мне он не мешает, пусть живет…
Он даже удивился своему ответу, прозвучавшему, на его взгляд, смело и остроумно. Но хозяин дома, обладавший мгновенной реак­цией, словно перевернув пластинку, пояснил:
– Если вам не нравится такая редакция – скажу по-другому: ваша жизнь зависит от смерти Парсегяна.
– Я должен его убить? – испуганно прошептал побледневший стоматолог.
– Какие ужасы вы говорите, доктор, фу… Он умрет своей, естественной смертью, и ни одна экспертиза не докажет обратно­го, проверено не раз. Но только вы имеете к нему доступ, иначе мы бы обошлись без вас. Если вы фаталист – считайте, это ваша судьба, ее не объехать…
Он достал из кармашка жилета тоненькую пробирочку, на ма­нер тех, в которых продают пробные партии духов. В ней на донышке перекатывался черный шарик размером с треть самой маленькой горошины.
– Вот этот катышек вы должны вложить ему завтра под пломбу. Он отойдет в мир иной ровно через тридцать дней – и наши проблемы решатся сами собой. Таким сроком мы распола­гаем, терпим. Ну, услуги такого рода всегда высоко оплачивались, не будем мелочиться и мы.
Один из сидевших за столом молодых людей, кавказской внеш­ности, подал черный пластиковый пакет, и хозяин дома выложил перед Ильясом Ахмедовичем пять пачек сторублевок в банковской упаковке.
– Здесь пятьдесят тысяч, сумма немалая, даже в инфляцию.
Доктор никак не реагировал. Обрывая затянувшуюся паузу, водитель вдруг зло добавил:
– Наверно, если бы КГБ попросило подложить это же самое Парсегяну как врагу народа, вы сделали бы это не задумываясь и бесплатно…
– Я не могу этого сделать… Вы ведь сказали, что он умрет.
– Да, конечно, умрет, гарантировано. Но вы должны понять, мы загнаны в тупик, отступать нам некуда. Если вы не согласитесь, живым отсюда не выйдете. Причем на раздумья у вас осталось лишь полтора часа, иначе жена позвонит на работу, и вас начнут разыскивать, а там могут догадаться, что исчезновение связано с посещением вашего кабинета тщательно оберегаемым Парсегяном. Но мы не дадим появиться такой версии. Вы погибнете случайно, после выпивки, под угнанным самосвалом, он уже стоит на обычном вашем маршруте от автобусной остановки до дома. Мы повязаны одной цепью, выручайте, доктор…
– Нет, нет, я не могу убить человека! – закричал доктор и попытался рвануться к двери, но его ловкой подножкой сбили с ног. Затем подняли, надели наручники, заткнули кляпом рот и, отведя в комнату без окон, сказали угрюмо:
– Извините, доктор, у вас теперь остался только час, поймите нас…
Минут через сорок, осознав весь ужас своего положения, свою гибель ни за что, за чьи-то непонятные интересы, он забарабанил ногами в дверь.
Судя по картам и деньгам на столе, они играли по-крупному, но не это удивило Ильяса Ахмедовича. На столе стоял будильник, и стрелка подходила к назначенному сроку. Этот будничный крас­ный будильник вселил в него больше страха, чем все жесткие слова хозяина дома, и доктор обреченно сказал:
– Я согласен, давайте вашу пробирку…
Дома он был через полчаса. Когда вешал пальто в прихожей, увидел, что из внутреннего кармана высовываются пачки стору­блевок.
Прокурор Камалов, вернувшийся в больничную палату, выжи­дал, что же предпримет Миршаб, которому он открыто предъявил счет. Заканчивалась третья неделя нового года, но никаких собы­тий не последовало, правда, Хуршид Азизович уже знал, что после его визита в «Лидо» Миршаб звонил в травматологию, якобы желая поздравить с Новым годом и занести праздничный ужин, этим звонком он выяснил, выписался прокурор или нет. Конечно, пока он лежит в больнице, Миршаб располагает большей свободой маневра, сейчас он лихорадочно что-то организовывает – но что он затевает? Ничего нового из отдела по борьбе с мафией не поступало, впрочем, этого и следовало ожидать. Салим Хасанович наверняка учел промахи своего друга и шефа Сухроба Ахмедовича Акрамходжаева, Сенатора, просто так в руки прокурору не дастся. Это человек, загребающий жар чужими руками.
Размышляя о покушении на трассе Коканд-Ленинабад, о гибе­ли жены и сына, смерти Айдына, когда тот, читая по губам, записывал на магнитофон секретное совещание у него в кабинете, оказавшегося выходцем из Аксая, из окружения хана Акмаля, – прокурор выстраивал четкий треугольник: Сенатор, хан Акмаль и Миршаб. Конечно, в эту компанию попадал и Артур Александро­вич Шубарин, Японец, но отъезд в Германию задолго до ферганских событий ставил его несколько особняком. К тому же он помнил сказанное начальником уголовного розыска республики полковником Джураевым: «Шубарину нет смысла желать вашей гибели. Он понимает: ни Миршабу, ни Сенатору не нужны ни рынок, ни свободное предпринимательство, а путь к правовому государ­ству, в котором он заинтересован как банкир, лежит через вас…»
Рассуждая о Японце, чье подробное досье до сих пор находи­лось у него в палате под рукой, он вспомнил, что тот чрезвычайно высоко ценил прокурора Азларханова, оказывал ему внимание, любил появляться с ним на людях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49