А человек лениво двигал ногами и что-то напевал себе под нос.
Вскоре вся деревня высыпала на улицу посмотреть на загадочную самоходную тележку. Впереди всех, как обычно, — мы, мальчишки.
— Дядь, а дядь! Что это за железный ишак? Как называется?
— Ишак? — смеется приезжий. — Это не ишак, а велосипед.
— Что, что? — не понимаем мы.
— Ве-ло-си-пед! — по слогам произносит уполномоченный. — Не видали никогда?
— Нет, у нас таких тележек еще не было… Уполномоченный поставил велосипед к забору, чтобы войти в дом. Но у нас еще много вопросов.
— Дядь, а дядь! А это что?
— Педали, чтобы двигать цепь.
— А цепь для чего?
— Колеса крутить.
— А-а…
— Дядь, а дядь! А это?
— Насос. Колеса накачивать. Видите, какие они упругие!
Приезжий слегка касается звонка на руле, и мы испуганно шарахаемся в стороны.
«Ух ты, вот это звенит!»
Пока мы знакомились с велосипедом, собрался сельский сход. Уполномоченный тихо сказал:
— Сегодня, товарищи, нам нужно решить очень важный вопрос. Знаю, что это будет непросто, но решать надо. От этого нам никуда не уйти…
Услышав такое вступление, люди замерли в ожидании: о чем говорит этот приезжий, о каких вопросах речь, или опять где-нибудь недород, как совсем недавно было здесь? Говорил бы уж прямо…
— Я имею в виду вот что, товарищи, — продолжал после небольшой паузы уполномоченный. — Село у вас большое, народу много, а землицы не хватает. Не хватает же, верно говорю?
— Что верно, то верно…
— А когда ее крестьянину хватало? Крестьянину всегда не хватало одного — земли!
— Теперь-то терпимо, а когда-то было совсем плохо. Спасибо Советской власти — помогла крестьянину.
— А ты что прибавить можешь? Прибавь, не откажемся! Хоть по десятине на душу!..
Сход зашумел, задвигался, завздыхал. С крестьянином всегда так-только заговори с ним о земле, он до вечера о другом думать не сможет. Так и будет вздыхать, ерошить на голове волосы и… мечтать. Мечтать о земле.
Люди долго не могли успокоиться и, казалось, даже забыли о приезжем. Пришлось ему самому напомнить о себе.
— Вот кто-то спросил, могу ли я прибавить вам земли, — почти крикнул он, чтобы его все хорошо расслышали. — А что, могу и прибавить! Скажу даже больше: затем и приехал я к вам. Да, да! Затем и приехал!
Теперь наступила такая тишина, что мне хорошо было слышно, как на другом конце деревни кудахтала снесшая яйцо курица.
«Какой странный человек, — думал я, об этом незнакомце, — приехал на двух блестящих колесах, собрал народ и вот обещает дать всем столько земли, сколько они никогда не имели. Может ли быть такое? Или шутит? Но если у него есть такая чудесная тележка, то, наверное, ему ничего не стоит найти для нас и землю. Этот уполномоченный, видимо, какой-то особенный, он все может…»
— Земли у нас много, товарищи, — говорил между тем уполномоченный, — и вся она наша. Вон у Каменного ключа какие земли лежат! Бывшие барские, богатые, урожайные. Сколько лет ваших рук дожидаются.
— Далековато будет, — подал кто-то голос.
— Известно, не очень близко, — улыбнулся приезжий. — А вы не пугайтесь дороги, переезжайте туда со всем своим хозяйством, ставьте новые дома, устраивайтесь как следует. Кому будет трудно, государство ссуду даст. К тому же все переселенцы на два года освобождаются от всех налогов.
Теперь сход забурлил, как настоящий деревенский базар. Нам, мальчишкам, это вскоре надоело и мы отошли в сторону, чтобы поиграть в прятки.
На другой день стало известно, что двадцать четыре семьи решили переехать на новые земли.
Одним из этих двадцати четырех был мой отец…
На новом месте все было не так, как в нашей старой деревне Илякшиде. Леса, овраги, ковры цветов на нетронутых лугах, чистый говорливый родник, — красота, приволье, простор!..
Родник выбивался из-под камней на дне одного из оврагов, и вода в нем была прозрачная и холодная, как звенящий осенний воздух. Наевшись душистой земляники, которой здесь было видимо-невидимо, мы жадно припадали к роднику и пили долго-долго, пока не начинало ломить зубы.
Родник назывался Таш Чимша. В переводе это значит — Каменный ключ. Этим звонким именем стала называться и наша новая деревня.
К осени 1929 года мы окончательно перебрались на новое место. К этому времени я уже умел читать. Научился сам, без посторонней помощи, к немалому удивлению всех домашних. А помог мне в этом деле старый букварь, попавшийся на глаза при переезде. А там все так интересно! Рядом с буквами — красочные картинки. Если А, то арбуз; если Е, то ель; если Я, то яблоко… Поймешь это и сразу научишься читать!
Однажды из старой деревни к нам приехала погостить моя тетя. Поговорив с отцом и матерью, она подсела ко мне. А я в это время как раз новый рассказ в букваре читать начал.
— О Муса! Да ты, я вижу, уже и буквы знаешь! — удивилась тетя.
— Знаю, — сказал я не без гордости. — И даже читать умею. Еще немного — и всю эту большую книгу дочитаю до конца.
— Ах ты, грамотей какой!-всплеснула она руками. — Кем же ты готовишься стать? Наверное, муллой?
— Муллой? — удивился я. — Нет, муллой я никогда не стану…
— Тогда кем же?
И в самом деле-кем я хочу стать? Хорошо бы наездником, чтобы день и ночь скакать на конях. Но такой работы, наверное, нет. Или кататься на качелях — на таких, какие соорудил нам отец. До самого неба взлетаешь!.. Но и такой работы, пожалуй, тоже нет, ведь взрослые совсем не катаются на качелях. Разве только…
— И я выпалил, уже не раздумывая;
— Уполномоченным!
— Кем, кем? — улыбается тетя.
— Ну, этим… уполномоченным, — повторяю я, но на этот р93 уже не так твердо. — У него такая хорошая работа ездит из деревни в деревню на блестящем велосипеде и раздает людям землю. Я, наверное, обязательно стану уполномоченным…
Вместо ответа тетя крепко прижимает мою голову к своей груди, но я не знаю, нравится ей мой выбор или нет. Наконец, решил я, что такая работа и велосипед, который бегает быстрее нашего Чулпана, любому понравятся. Поэтому я непременно стану уполномоченным!
Осенью я пошел в школу. Но в нашей новой деревне школу еще не построили, и мне пришлось вернуться в Илякшиде. Первое время жил у тети, а потом вместе со старшими ребятами стал ходить домой. Так и проходил все четыре года. А потом в соседнем Бишкурае на средства колхоза и колхозников построили школу-семилетку, и я стал посещать ее.
— Учись, сынок, учись, — подбадривал меня отец. — Уполномоченный должен очень много знать и уметь. Четырех классов для него мало.
И лукаво улыбался.
Колхоз в нашей деревне образовался в одно время с другими и очень быстро пошел в гору. Дело в том, что кулаков у нас не было, стариков было очень мало, и молодые крестьяне сразу же, без колебаний и долгих раздумий, вступали в колхоз. Работали здорово, с вдохновением, раз и навсегда распахав постылые межевые полосы. И это приносило добрые плоды. Колхозная жизнь открыла перед крестьянином новые горизонты, круто изменила его жизнь к лучшему, и он принял ее всей душой. Принял и готов был дать отпор любому врагу, который бы посягнул на эту жизнь.
Я сказал, что кулаков в нашей деревне не было, однако это вовсе не значит, что трудности периода коллективизации прошли мимо нас стороной. Нет. В нашем районе классовая борьба с кулачеством, как и во многих других районах страны, проходила тоже очень остро. Так, в деревне Верхний Манчар от рук кулаков погибла молодая активистка Минниса Гиндуллина. Звериной ненавистью ненавидели эту смелую комсомолку кулаки. Когда на заседании комитета бедноты, членом которого была и Минниса, решался вопрос о раскулачивании и высылке двенадцати кулаков, она назвала фамилию еще одного, и товарищи ее поддержали. Узнав об этом, кулак затаил злобу и, бежав из мест высылки, тайно вернулся в Верхний Манчар. Ночью он выследил Миннусу и с дикой злобой стал избивать девушку. Утром ее нашли мертвой. На ее теле насчитали более десяти ножевых ран.
Случаев, когда озверевшее кулачье убивало коммунистов, комсомольцев, сельских активистов, в те годы было много. Но жизнь шла своим чередом. И никакие жестокости кулаков не могли остановить ее победной поступи.
В эти годы во многие семьи нашей деревни впервые пришел достаток. Люди повеселели, стали увереннее, смелее, дружнее. А когда на помощь колченогой колхозной лошаденке пришли тракторы и машины, жизнь в деревне стала еще лучше.
Вспоминаю, как впервые в жизни я увидел настоящий трактор.
Это было теплым весенним утром. Мы с отцом готовились выйти в поле и зашли зачем-то в правление. Там, как всегда, было полно народу. Колхозники курили, осаждали председателя различными вопросами и ожесточенно спорили — время или не время начинать пахоту.
Я сидел на крыльце, слушал свист скворца, сидевшего на высокой жердине, и грелся на солнце. И вдруг до меня дошли какие-то новые звуки, каких прежде я никогда не слышал. Они быстро приближались и вскоре, превратившись в сплошной металлический грохот, заполнили улицу.
Я сорвался с крыльца и вихрем вылетел за ворота.
Там уже было полно народу. Все жались к плетням, к воротам и с удивлением поглядывали в дальний конец улицы. Там что-то гремело и лязгало. Но что это?
Через несколько минут к нам подкатило что-то гремящее, сверкающее, пахнущее керосином. Молодой парень потрогал какой-то рычажок в кабине, и сразу наступила тишина. Спрыгнув с высокого сиденья на землю, он деловито спросил:
— Председатель тут?
Ему ответили и почтительно расступились, указывая на дом с новеньким крыльцом. Парень вытер о штаны замасленные руки и направился в дом. Но председатель вышел ему навстречу.
— Прибыл! Наконец-то!.. — воскликнул он, обнимая незнакомого нам парня. — Мне давно сообщили, я уж думал, случилось что.
— Ничего не случилось, агай. Машина в исправности, хоть сейчас в поле!
— Это хорошо. Очень хорошо!.. Председатель нетерпеливо потянулся вперед и увлек за собой всех, кто их, окружал.
— Ну, давай, друг, показывай своего коня. Растолкуй народу, что это за штука такая — трактор. Да и мне интересно — не видал еще.
— Трактор, трактор! — прошло по толпе.
— А что это такое? Для чего такая железная арба? — слышалось отовсюду.
— Дрова из лесу таскать, — засмеялся кто-то. — Или баб на базар возить. Видал, как бегает!..
Молодой тракторист забрался на сиденье и с улыбкой подхватил:
— Верно: и лес таскать может, и людей возить. Но главное назначение этой машины — пахать, сеять, обрабатывать землю.
— Пахать?!
И только тут все обратили внимание на прицепленный к трактору трехлемешный плуг.
— И верно! Сразу три борозды ведет. Гляди, какая сила у стального коня!
— И сколько лошадей одна такая арба заменяет? — полюбопытствовал кто-то. Тракторист засмеялся:
— Не арба, агай, не арба! Трактор! Запомните хорошо это слово. Скоро их у нас будет много, привыкнете. А лошадей он, как видите, заменяет много. И главное, не устает и овса не просит. Хорошая, в общем, эта штука — трактор. И тракторист ласково похлопал машину по капоту. Люди подходили и подходили. Осторожно трогали большущие колеса с острыми блестящими шипами, сиденье, фары, лемеха.
— Сила в твоей машине, видать, есть, — сказал кто-то несмело, — а вот как пахать будет?
— Да, да, — поддержал его и председатель, — как он в деле-то? Пробовал? Показал бы для начала, дорогой.
— Это можно, — согласился тракторист. — С чьего огорода начнем?
Огороды у всех не паханы, но люди молчат. Недоверчиво смотрят на железного пахаря.
— Нам не к спеху. Пусть земля сперва прогреется…
— Ясно. А где колхозное поле?
— Да тут, за огородами!..
Трактор взревел, люди отпрянули в стороны и, когда он тронулся, бегом пустились за ним следом.
Первыми бежали мы с Моталлапом, моим дружком.
— Ух ты, вот это машина! — кричит он. — Вот такого бы коня оседлать, Муса!
— Да, конь что надо, — отвечаю. — Скорее бы семилетку закончить!
О нашем старом Чулпане и о чудесном велосипеде уполномоченного я как-то сразу забыл.
В мыслях я уже видел себя молодым джигитом, оседлавшим стального коня.
Удивительное это было время — тридцатые годы! Годы невиданного наступления на неграмотность и вековую темноту, годы великих строек, стахановских рекордов, открытий и тревог. Каждый день приносил новое. С каждым днем наша молодая Республика Советов, тогда еще единственная рабоче-крестьянская держава на планете, становилась все сильнее и краше. И преображали ее такие люди, каких было немало и в нашей деревне. Как тот молодой тракторист, который сумел убедить несговорчивых крестьян, что трактор — это здорово, или как мой отец.
Отец мой в эти годы не отставал от молодых. Молодежь отправляется в зимние месяцы в Москву строить Метрополитен — едет и он! Молодые собираются на стройки Ленинграда — и он тут как тут. Целую зиму его нет, но когда приезжал-столько новостей привозил, аж дух захватывало!.. Оказывается, дороги бывают не только простые, но и железные,-кто бы подумал! По ним ездят поезда-много-много домиков на колесах, которые тянет за собой большой-большой паровой трактор — паровоз. Иногда такие поезда ходят даже под землей… А еще бывают большие-пребольшие дома, в которых живут книги… Разве не интересно?
— В Москве мне пришлось поработать на одном доме, — как-то рассказал отец. — Такой высокий дом, посмотришь вверх — шапка на землю валится. А длинный!.. Длинней нашей Таш Чишмы. Книги, говорят, там жить будут. Именем Ленина дом назовут…
Теперь-то я знаю — это библиотека имени Ленина, когда бываю в Москве, обязательно смотрю на этот дворкц книг.
После всех этих рассказов дружок мой Мотай (так pебята звали Моталлапа) твердо решил стать машинистом паровоза. Мне это тоже пришлось по душе, хотя ни он, ни настоящего паровоза еще не видали.
Впрочем, это была наша тайна. Долгой дорогой в школу и обратно мы только и говорили о паровозах и железной дороге. Уйдем пораньше — и никто нам не мешает. Или еще лучше летом. Свернем к Каменному ключу, упадем в высокую траву, глядим в высокое синее небо и мечтаем.
Однажды, когда мы вот так же лежали у Каменного ключа и глядели в небо, над нами вдруг появилась какая-то странная птица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29