Это были обычные советские люди, комсомольцы. Тимирай Кубакаез до войны трудился в колхозе, Зубай Утягулов окончил педагогический институт и работал учителем. Услышав о нападении на нашу страну фашистской Германии, Утягулов ушел на фронт добровольцем. Чтобы попрощаться с родными, он написал им:
«Дорогая мама и родные! Как мне ни хотелось, но повидаться с вами этим летом не удалось, вы уж извините меня. Над Родиной нависла опасность, многие дети и матери мучаются под пятой фашиста. Разве можно со спокойной душой оставаться в стороне от всенародной священной войны?.. Я уезжаю на фронт добровольцем… До свидания, моя дорогая мама. Благослови сына, который уходит на священную войну. Мы возвратимся на родную землю с победой или умрем со славой».
Зубай не вернулся на родную землю. Он сдержал слово, данное матери, умер за то, чтобы вернулись домой тысячи других. Умер со славой.
…В начале марта 1944 года советские войска громили гитлеровцев, зажатых в междуречье Ингульца и Южного Буга. Пулеметный взвод лейтенанта Миннигали Губайдуллина наступал на рубеж населенных пунктов Дубчаны-Рядовое. Вот по цепям наступающих ударил пулемет. Батальон залег.
Уничтожить дзот противника комбат поручил взводу лейтенанта Губайдуллина. Пулеметчики ползут к кургану, на котором засели гитлеровцы. Томительно идут минуты. Все ближе и ближе наши бойцы к огневой точке врага. Все меньше и меньше остается их с каждой минутой.
Когда до цели осталось несколько метров, лейтенант остался один. Нужно подобраться еще ближе!..
Миннигали пополз вперед, из дзота его заметили. Первая пулеметная очередь прошла над самой головой. От второй перед глазами вспыхнули огненные круги… А до цели осталось каких-нибудь пять-шесть метров! Обидно!
Ни стрелять, ни бросить гранату Губайдуллин уже не мог. Тяжело раненный, собрав последние силы, поднялся во весь рост и смело шагнул к амбразуре…
В день, когда он совершил такой же подвиг, как Александр Матросов, ему исполнилось 23 года…
Вспоминается множество подвигов, совершенных в небе и на земле нашими летчиками. Я уже о них говорил в этой книге. Они тоже погибли «в бою лицом на запад».
Расскажу молодым о нашей фронтовой дружбе, о братской взаимовыручке, которые побеждали там, где были бессильны пушки и пулеметы. Сколько раз в минуту смертельной опасности мои боевые друзья-летчики прикрывали собой беззащитные машины товарищей и командиров! Сколько раз они совершали дерзкие посадки на занятой врагом территории, чтобы выручить из беды товарища!
Восточная Пруссия. Самолет старшего лейтенанта С. Долгалева действовал над целью и вдруг, подбитый вражеской зенитной артиллерией, загорелся.
Летчик мужественно пытался сбить пламя, но это ему не удалось. Приземлился он в горящей машине на территории врага. Фашисты бросились к месту вынужденной посадки советского самолета, чтобы захватить в плен его экипаж, но товарищи не оставили Долгалева в беде. Огнем своих пушек и пулеметов с воздуха они заставили противника залечь. Теперь кому-то одному из них нужно было бы попытаться сесть рядом с горящим самолетом, но размеры площадки не позволяли это сделать.
Пока товарищи кружили над подбитой машиной Долга-лева, один из летчиков, младший лейтенант В. Михеев, слетал на свой аэродром, быстро пересел на По-2 и вернулся на поле боя. Совершив посадку рядом с пылающим самолетом командира, он на глазах у врага взял его к себе на борт и под прикрытием товарищей вернулся на свой аэродром.
Чувство взаимной выручки было развито у всех советских бойцов. Часто они не знали друг друга в лицо, служили в разных подразделениях и даже в разных родах войск, но когда требовала обстановка, не задумываясь, приходили друг Другу на помощь.
Мечтой всех подбитых летчиков было дотянуть до передовой. Сесть пусть даже на нейтральной, полосе — увидят свои, в обиду не дадут! И верно; за каждый самолет, упавший перед линией наших траншей, разворачивался настоящий бой. В нем участвовали стрелки, минометчики, артиллеристы, танкисты. И не знаю я случая, чтобы они хоть раз уступили наш самолет противнику.
Точно так же самоотверженно действовали и пилоты, помогая наземным войскам преодолевать укрепления врага, взламывать его оборону, подавлять огневые точки. Даже если приходилось вылетать в глубокий тыл противника, и тогда мы не забывали о нашей царице полей-матушке пехоте. В связи с этим вспоминается один боевой вылет.
Было это весной в 1944 году на Никопольском плацдарме. Местность была сильно изрыта глубокими оврагами и балками. Это благоприятствовало скоплению вражеских танков, а они сводили на нет все усилия нашей пехоты. Только наши немного продвинутся вперед, а тут, откуда ни возьмись, — танки. Выбьют наших солдат из наспех отрытых окопчиков, оттеснят на исходные рубежи и куда-то пропадают. Где они прячутся?
Надоела командованию такая игра. Послали на разведку авиацию. Летали несколько дней — ничего не обнаружили. Дошла очередь до меня. О таком поиске я рассказал выше. Теперь вылетели мы с Виктором Протчевым. Погода неважная, но с высоты 200 метров видимость отличная. Выше — облака.
На линии фронта наши самолеты обстреляли вражеские зенитчики. Пришлось нырнуть в облака, которые, на наше счастье, не были сплошными. Пролетев несколько секунд в кромешной тьме, бросаю самолет к земле, и пока гитлеровцы пристреливаются, иду по прямой. Когда огонь становится опасным, снова делаю «горку» и ухожу в облака. Через несколько секунд опять вываливаюсь на свет и затем снова иду вверх.
Нам удается уходить от прицельного огня зениток и забраться поглубже в тыл противника. Вот и овраги, о которых говорил командир полка. Ну что же, проверим, что в них скрывается? Снижаемся ниже двухсот метров, идем вдоль одного из оврагов. И сразу же по нашим самолетам открывают бешеный огонь «эрликоны».
— Вижу автомашины, — докладывает мой стрелок Кирьянов, — На северном скате — минометная батарея. Танков нет.
— А ты смотри повнимательней. Танки не минометы, немцы их маскируют тщательно.
— Не вижу, товарищ капитан.
— Смотри, Александр, смотри. Пехота спасибо скажет.
— Понимаю, товарищ капитан…
Осмотрели второй, третий овраги. Зениток меньше. Это не случайно, думаю, значит в первом овраге что-то укрыто. Посмотрим еще разок.
И опять над первым оврагом нас встречает неистовый огонь зениток. Теперь он еще сильнее, чем прежде. Делаю крен на правое крыло и спускаюсь прямо в балку. Кирьянов волнуется:
— Товарищ капитан, что вы делаете!.. Собьют ведь!.. Насквозь прошьют!..
— Ничего, Александр, потерпи.
Не обращая внимания на огонь, осматриваю одну сторону оврага, разворачиваюсь, делаю такой же крен на левое крыло, осматриваю другую сторону: танков нигде нет.
И вдруг Кирьянов кричит:
— Вижу следы гусениц!
— Где?
— На дороге, что идет по дну оврага…
— Спасибо, дорогой. Теперь они от нас никуда не уйдут! Небо клокочет от разрывов зенитных снарядов. Самолеты уже все в дырах, но мы настойчиво продолжаем разведку: от успеха нашего поиска будет зависеть успех тысяч и тысяч людей. Поэтому пока в баках есть горючее и пока бьются наши сердца, будем искать!
Оглядевшись, снова ныряем в овраг. Пройдя над ним несколько раз, разгадываем, наконец, немецкую хитрость. Овраг полон танков, но их не видно, потому что они укрыты в специальных нишах, вырытых в стенках оврага. Вход в них тщательно замаскирован травой и кустами, но еле заметные квадратные пятна все равно остаются. Значит, сколько квадратов, столько и танков! Вот это находка! Представляю, что бы было, если бы вся эта железная армада завтра обрушилась на нашу пехоту!..
Набрав высоту, беру курс домой.
— Что ж это мы так, товарищ капитан? — недоумевает Кирьянов. — Не побомбили их? Сколько натерпелись, а фашистам хоть бы что?
— Нельзя, Кирьянов. Не должны они знать, что мы их камуфляж раскрыли. Теперь прилетят наши и дадут им дрозда…
Выслушав мой рапорт, командир полка просиял, но строго предупредил:
— Так рисковать запрещаю, Гареев.
Фронтовая дружба и взаимовыручка всегда приходили на помощь товарищам даже тогда, когда по независящим от них причинам они оказывались в плену у противника.
Помню, воевал в нашем полку летчик лейтенант Самуил Блюмкин. Это был кудрявый веселый парень, родом из Одессы. Он знал тысячу анекдотов и рассказывал их с таким мастерством, что вокруг него всегда толпился народ. Однажды самолет Блюмкина не вернулся с задания. Летчики рассказывали, что он загорелся и упал на территории, занятой врагом.
После этого случая прошло, наверное, около года, и вдруг слышим — вернулся Блюмкин! Только совсем не похож на прежнего: вместо густых черных кудрей — изрядная лысина, вместо постоянной веселой улыбки — сурово сомкнутые губы. Один глаз выбит, другой смотрит на тебя так, что холодок по спине пробегает.
Блюмкина и его стрелка захватили фашисты. Они были без сознания. У летчика помята грудь, сломана рука, выбит глаз. Очнулся — и ничего не может понять: фашистский госпиталь! Даже пожалел, что очнулся.
Через некоторое время госпиталь эвакуировали. Раненых советских военнопленных погрузили в вагоны и повезли куда-то на запад. И тут Блюмкин вдруг обнаружил под собой ножовку. Ее подсунул ему один из русских врачей во время погрузки. Он долго вертелся возле него, что-то пытался сказать, но тут появились конвоиры и врач торопливо ушел, сделав раненому летчику какой-то знак. Сначала Блюмкин ничего не понял. Лишь когда острая ножовка послушно врезалась в доски пола, он вспомнил этот случай. В начале войны, вероятно, этого врача гитлеровцы взяли в плен и заставили работать в госпитале.
Раненые летчики с большим трудом выпилили в полу вагона дыру и выбросились в нее на полном ходу поезда. Разбитых и покалеченных, их подобрали партизаны. Накормили, подлечили, а затем самолетом переправили на «Большую землю», в Москву. Долечившись в столичном госпитале, Блюмкин стал просить отправить его на фронт. Ему отказали. Лишь после долгих настойчивых просьб ему разрешили вернуться в свой полк. Зачислили его уже не в качестве летчика: с одним глазом на самолете много не налетаешь.
После освобождения Одессы Блюмкин съездил домой и здесь он узнал, что всех его родственников, в том числе и родителей, фашисты расстреляли.
Нашего бывшего боевого летчика мы встретили тепло. До конца войны он работал адъютантом эскадрильи — сначала со мной, а затем с Протчевым. В 1945 году его демобилизовали, и он вернулся в Одессу.
Советская молодежь хочет знать о подвигах своих отцов. А они свершались не только на фронте, но и в тылу. И не только в военные годы. Например, немало славных страниц в освоение Арктики внесла наша авиация.
Я познакомился с прославленным советским полярником летчиком Мазуруком. О его смелых полетах, в частности, посадке на льдах у Северного полюса, я много читал еще мальчишкой. И вот-неожиданная встреча. Мазурук охотно рассказывал нам об условиях полетов на отдельных участках, о «характере» некоторых морей, о быте и практической деятельности летчиков.
Высадка станций СП-4, СП-5, СП-6 проходила весной, в то время, когда над Ледовитым океаном стоял полярный день. Мне пришлось познакомиться и с полярной ночью.
Это было, когда я летал к полярникам на Октябрьские праздники и под Новый год. На борту моего самолета были праздничные подарки, посылки, письма. Но особенно радостно принимали полярники новогодние ёлки…
Размышляя о том, что должен сказать молодежи, я немного отключился от обстановки, в которой находился. Но когда в салоне самолета засуетились люди, потянулись к выходу, я обернулся к Кусимову и встретил его добрый, внимательный взгляд.
— Вот мы и прилетели, — сказал генерал.
Огромный зал Нефтекамского Дома техники переполнен. Его заполнили те, кому скоро идти на службу в Советскую Армию, и те, за чьими плечами стоят огненные годы войны, не один десяток лет мирного труда и воспитания подрастающего поколения.
На трибуну один за другим поднимаются участники Великой Отечественной войны, руководители предприятий и учреждений, молодые парни, только что вернувшиеся из рядов Советской Армии, юноши и девушки. Чтобы хорошо подготовиться к службе, нужно развивать себя физически, повышать свой политический и технический уровень, стать спортсменом-разрядником, в том числе по техническим видам спорта. Этого настоятельно требует современная техническая оснащенность Советской Армии, обстановка, в которой мы живем. Об этом говорят старшие. Будущие воины слушают их внимательно, с нескрываемым волнением. В конце нашей встречи, обращаясь ко всем своим сверстникам, живущим в Башкирской республике, они скажут:
— Клянемся честно служить своему народу и Отечеству. Мы хорошо знаем, что нам предстоит служить в самой передовой, доблестной, героической армии, для которой нет выше чести, чем охрана созидательного труда советских людей. Мы никогда не забудем, что в рядах этой великой армии сражались Александр Матросов и Минникали Губайдуллин, Николай Гастелло и Иван Кожедуб, наши деды и наши отцы… Клянемся, что никогда не изменим их делу!..
Пройдет совсем немного времени, и многие из этих мальчишек станут отличными стрелками, артиллеристами, танкистами, ракетчиками. И опять будут письма. И опять мы убедимся, что вырастили хороших сыновей…
Глава девятая
Река жизни
С каждым годом река жизни все дальше и дальше уносит нас от невыразимо трудных, горестных и вместе с тем героических лет Великой Отечественной войны. В памяти стираются отдельные штрихи и детали, но она по-прежнему горит и грохочет в наших сердцах.
Когда-то, глядя сверху на дымившиеся руины Сталинграда, я поклялся приехать сюда после войны. И вот я в Волгограде. Его построили буквально заново, потому что долгие месяцы ожесточенных уличных боев и бомбардировок с воздуха превратили город в огромную груду развалин. Сражавшихся развалин! Теперь это огромный город-символ славы и стойкости советского народа.
Значение Сталинградской битвы хорошо понимали и наши союзники, и наши враги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29