— Иногда знакомым просто даю. Да и мне самому вон сколько надо. Это сейчас получилось, что «геры» много. А иногда бывает, я с тряпкой по полу по всей квартире ползаю, по крупинкам собираю — и в вену. В вену…Его снова забила дрожь. Он со стоном сжал голову руками, будто хотел раздавить ее.Тем временем Асеев разложил на столе все находки. Галицын снимал их на видеокамеру, а понятые, как положено, пялились на все.На столе лежали героин, гашиш и несколько охотничьих ножей — таких, которыми медведя забить можно. И еще газовый пистолет.— И разрешение на все имеется? — спросил я.— Конечно, имеется, — кивнула Мегера. — Люблю оружие, — она крепко сжала рукоятку ножа, вытащила лезвие из ножен и, прищурившись, уставилась на отражающийся на лезвии свет лампы. — Всегда любила, — рука ее еще крепче сжалась на рукояти.Уф, маньячка.— И на обрез разрешение есть? — спросил Арнольд, выудив с антресолей промасленный сверток с обрезом.— А это не мое, — твердо произнесла Мегера.— Да? — с сочувствием спросил я. — Подбросили?— Не знаю, — презрительно кинула она. — Только не мое…Ближе к ночи Мегеру и Кукиша мы доставили в отделение.— А чего это вы в нашем районе работаете, кого-то задерживаете? — вместо «здрасьте» заявил дежурный.— Потому что вы в своем районе не работаете, — отрезал я. — Давай кабинет, капитан. И дежурного следователя к нам.— А следователь отошел, — зевнул дежурный.— Куда это?— А чего это вы нам указываете?В общем, начиналась обычная комедия. В отделении никому ничего не надо. И каждый задержанный для них — головная боль, а задержавший — личный враг.Но все-таки нам выделили просторный оперской кабинет, пообещали найти загулявшего дежурного следака. И начинается оформление протоколов, отписывание рапортов и объяснений. Кукиш стоял в коридоре, пристегнутый наручником к батарее, и мелкой дробью нервно колотил пяткой в стену. Зубы его тоже стучали. Мегера стояла напротив него и инструктировала:— У тебя сейчас проходит один эпизод. Запомни, один… Кукиш вяло кивал, качаясь из стороны в сторону и сжимая в руках целлофановый пакет с быстро и профессионально подобранными матерью для тюрьмы вещами. Ничего, пускай побеседуют мать с сыночком. Вскоре материал практически был готов. Но опер сим ничего не решает. Он собирает материал для следователя. И вот в кабинете появляется злой как черт дежурный следователь. Материал он взял в руки с таким видом, будто тот в грязи вывалян. И тут же в голос начал качать права:— У меня дежурство кончается! А вы…Да, мы виноваты крупно. Виноваты, что следователю положено дежурить целые сутки. Виноваты, что раскрыли преступление на ночь глядя и повязали наркоторговцев. Кругом виноваты! И главная вина — не дают следователю спокойно добраться до дома и выспаться.— А где справка об исследовании наркотика?! — торжествующе воскликнул следователь, будто одержал какую-то победу.— Наркотик повезли на исследование, — устало произнес я.— Без справки материал не приму! Не имею права. Все.А что, формально он прав. Нельзя принимать материал без справки об исследовании наркотика. Нет справки — нет возбуждения уголовного дела. Нет следственных действий. Нет работы. Ситуация дурацкая. Все знают, что это героин. Задокументировано, что «вещество белого цвета», как значится в протоколе, барыга продавал именно как героин. Но нет бумажки об исследовании. Возбуждение уголовного дела превращается в священнодействие. Ибо если дело возбуждено, оно сразу превращается в важный фактор статистики. От него зависят показатели. А показатель статистики — это как идол. На него надо молиться. Его надо лелеять. И как идол он требует жертв.— Мы понимаем, — кивнул я. — Возбудите дело, когда справка будет. Но вы хоть посмотрите: в порядке материал, что еще сделать надо.Следователь хмуро пролистнул за две минуты набравшуюся толстую кипу листов. Буркнул:— Все нормально. Я пошел.— Вы нам очень помогли, — саркастически воскликнул Арнольд.— Спокойной ночи, — с этими словами следователь исчез, и больше его никто не видел.— Ублюдок, — кинул Арнольд, как только дверь захлопнулась. Но можно не сомневаться, что следак все слышал.Справку об исследовании Князь привез часа в три ночи. Следователя опять нет. В ОВД — ночная тишь да гладь. А дежурный заявляет:— Я задержанного сейчас отпущу. Я его мамашу знаю. Завтра здесь вся адвокатура и прокуратура будет. А мне это надо? Мне надо по шее получать?А что, действительно, капитану это надо? Что какая-то там ликвидированная наркоточка по сравнению с целостностью и безопасностью его шеи?— А я тебя с работы выгоню, тварь такая, — прошипел я, наклоняясь над окошком.— Оскорбляете.— Да? — Я выразительно сжал кулак. — Я тебе еще и в лоб дам.— Но…Я поглядел на дежурного взором удава, и он затих. В четвертом часу появился местный опер — эдакий улыбающийся живчик. Выслушав нас, он заметался по кабинету и на ходу радостно сообщил:— Отлично, что вы ее повязали. Так я и знал, что там торг идет. Адвокатша. Денег тьма… Знаете что, мужики, пока мы ее еще по всем бумагам не провели. Я с ней перетрещу. Десять штук «зелени» она сразу выложит. У нее есть. Поделим. — Поровну? — спросил я. — Ага, — кивнул опер.— Отлично, — я встал. Опер замедлил свой бег и остановился напротив меня. Тут я ему и дал в лоб — слегонца, чтобы без членовредительства, но достаточно, чтобы размазать по стенке.— Это тебе вместо десяти тысяч баксов, скотина… Он встряхнул головой, заныл, схватившись за лоб:— Ты чего? Охренел?Я взял его за рубаху, встряхнул.— Таких, как ты, сволочей, не гнать из ментовки, а сразу убивать надо! Еще тебя увижу, покатаешься на красивой белой машине. На «Скорой». Понял?— Понял.— А теперь… — я кивнул Арнольду. Он понял меня с полуслова, открыл дверь кабинета. И я пинком под зад вышвырнул опера.— Вот мразь. Поделим поровну, — покачал головой Асеев.В дверь постучали.— Кто? — рявкнул я.— Можно? — в дверь просунулась физиономия ментенка. — Это, можно…| — Чего тебе? — крикнул Арнольд.— Это… Мегера ко мне в коридоре подходит. И знаете, что говорит?— Ну?— Типа, говорит: «Мы с тобой еще посчитаемся, козел».О времена. О нравы. О бывшие прокуроры…— Заколебал ты своим нытьем, — заорал Арнольд. — Испарись!
К утру новый дежурный следак из отделения все-таки возбудил дело. Романов надавил на свои многочисленные связи, и дело передали в следственное управление города. Оно досталось старому товарищу нашего отдела Коле Лукошину. Парень честный, с отлично развитым «классовым чутьем», въедливый, горящий на работе. А что еще оперу от следователя желать?Я не выспался, голова немного побаливала, но не впервой. На том свете отоспимся. Но это не скоро будет. На этом свете у меня еще полно дел и делишек. Одно из них — найти, откуда Кукиш брал порченый героин.Кукиша поместили в комфортабельную камеру в изоляторе временного содержания УВД Центрального района. Переговорить я с ним решил с глазу на глаз, выждав немного времени. Вид его меня не порадовал.Он съежился на привинченной к полу табуретке, обхватив себя руками, будто в помещении было не плюс двадцать дять, а минус двадцать пять градусов. Трясло его еще больше. Он был похож на юродивого в момент припадка. Он колотил ногой по полу, как мартовский заяц лапой по пню.— Трясучка? — посочувствовал я.— Фашисты, — ответил он.— Почему? — поинтересовался я.— Вы меня пытаете, — ответил он. И был не прав. Не мы из него наркомана сделали.— Знаешь, что твой героин порченый? — поинтересовался я. — От него люди мрут.— Врут!— Кто?— Люди!— Как они могут врать, если они умерли?— Хороший героин! Сам пробовал!— Бацилле ты давал?— Никому ничего не давал. Держал порошок для собственного употребления, — четко оттарабанил Кукиш, как мама учила.— Да брось придуриваться. Не видишь, у меня даже бумаги нет. Писать не на чем. А память мою к делу не подошьешь. Так?— И что?— А то, что мы без протокола беседуем, чтобы вместе разобраться… Так у Бациллы твой героин был?— Мой… Не мог он им травануться.— Все к тебе сходится. Получается, ты отравитель. Злост-ИЬ1Й отравитель. — Никого я не травил. — Откуда зелье взял? — Не скажу.— Почему?— А на фига?— Заручишься моей дружбой.— И чего твоя дружба стоит?Он забарабанил пяткой по полу еще быстрее.— Дорогого моя дружба стоит. У тебя идет чистый сбыт. На магнитофон записано, как ты с ментенком торговался. Меньше семи лет не получишь. Как оно?— Ну?— А так напишешь чистосердечное признание и пойдешь за хранение наркотиков… если сдашь нам поставщиков. Получишь года два. Отсидишь год — мамаша выкупит.— И чего?— Будешь снова торговать героином. Мы тебя снова посадим. Круговорот веществ в природе… Но это потом будет. Нам нужно знать, откуда героин порченый идет.— Все равно не скажу.— Устал от свободы? Думаешь, раньше семи лет по дому не соскучишься?— Мне плевать! Я тебя ненавижу!— А почему именно меня?— Ты — гестаповец… Я подыхаю, понимаешь?! Подыхаю! Все! Нет разговора! Я вздохнул и произнес:— Ну так какие проблемы? Дадим. Говори. Я вытащил «чек» с героином, показал ему издалека. Эх, где наша не пропадала! Повторялась история с Вороной. Его глаза впились в пакетик. Он без дозы ничего не скажет. Все эти статьи УК, сбыт, хранение, сроки — его не колышат. Его колышит только пакетик с героином.Наркоманы — люди без ощущения будущего. Будущее для них — это сегодняшняя или завтрашняя доза. Дальше им заглядывать грешно. Они рабы «чека». От дозы героина зависит их жизнь. Нет ничего такого, чего бы не совершил наркоман в ломку. Сбросить ядерную бомбу на свой город, прирезать родителей — это для них вопрос не принципа, а того, насколько сильна ломка.— Мне Тютя тот героин впарил, — Кукиш облизнул губы, не отводя взгляда от героина.— Утютин, что ли? Который у кафе «Волна» точки держит?— Он.— Ты чего, у него затовариваешься?— Нет. У таджиков. Но тут он сказал, что есть дешевый героин. И сдал мне несколько грамм.— А ты их Бацилле сплавил?— Да.Все, круг замкнулся. Опять Тютя. Барыга, которого мы упустили.— А он у кого взял? — спросил я.— Наверное, тоже у таджиков. Кто еще героин по дешевке толкает партиями?.. Давай… Ну, это, давай, — он дрожащим пальцем указал на пакетик.— Погоди, разговор еще не закончен.— Ничего не скажу, пока… — он не договорил, жадно сглотнул слюну.— А что ты еще можешь сказать?— Тютя от ментовки хоронится.— Это я знаю, — усмехнулся я.— А где хоронится — знаешь?— Нет. Но хотел бы знать.— Скажу… Давай…Он взял пакетик, развернул его, взял кусок газеты, разложил на нем порошок и втянул «белый» ноздрей. Глаза блаженно закатились. Вопреки распространенному мнению, героин не только колют, но и нюхают. Правда, кайф не совсем полный, да и расход вещества поболе. Но все-таки действует.— Так где Тютя хоронится? — спросил я.— На Конноармейской улице, — Кукиш прислонился спиной к стене и закатил глаза. — Дом девяносто. Квартира шестнадцать. Или семнадцать, — он начал уплывать.— Точнее, — гаркнул я фельдфебельским голосом.— Ну, семнадцать.
— Помнишь, там взяли Аскерова, — Арнольд ткнул пальцем в направлении проплывающего слева универмага.— Это который в детской коляске героин возил? — спросил Асеев.— Он самый.— Тут же Тюленину брали, — сказал я, включая поворот и обгоняя «БМВ», тащащийся, как больной «Запорожец».— Мать-одиночка, — кивнул Арнольд.Да, действительно была такая стерва с крашеными белыми волосами — мать-одиночка. Давала своей дочурке трех лет от роду героин для клиентов, отдав дозу, дочурка забирала деньги. А вторая дочь двенадцати лет стояла на стреме. Было Тюлениной лет тридцать пять, сама не наркоманка, нашла наилучший способ зарабатывать деньги. Помню, изъяли у нее три пейджера, два мобильника…Да, еще одно место для экскурсий по местам сражений нашего ОБНОНа с наркоманией.— Ох, пожалеет Тютя, что на свет родился, — мечтательно улыбнулся Арнольд, хлопнув кулаком о ладонь.— Его еще найти надо, — сказал я.— Чувствую, найдем, — кинул Арнольд. — И еще интуиция подсказывает, что хреново ему придется, — он вновь ударил кулаком о ладонь. — Вот так мы его.Конноармейская улица располагалась на самой окраине. Шестнадцатиэтажный грязный дом гнилым одиноким зубом торчал среди приземистых бараков.— Здесь, — сказал я, притормаживая. — Арнольд — со мной. Князь — стереги выход.Мы вошли в подъезд.— Пятый этаж, — проинформировал я. — На лифте поднимемся?— Нет, на карачках, — возмутился Арнольд. — Конечно, на лифте!— Тренироваться надо, — поддел я.— В другой раз, — ответил Арнольд. Когда мы уже поднимались в лифте, ближе к пятому этажу я услышал приглушенный звук захлопывающейся двери.— Не Тютя погулять вышел?— А хотя бы и он, — сказал Арнольд. — Князь его внизу возьмет.Мы остановились перед дверью. Я прислушался. За дверью шорохов не было. Я надавил на хлипкую дверь рукой. Она не поддалась.— Что-то есть, — сказал я.За дверью слышалось какое-то шуршание.— Ну-ка, — я отступил на шаг и двинул ногой по двери. Ох, люблю я это дело — выбивание дверей. Ощущаешь себя терминатором, которого ничего не удержит. Дверь вылетела. Куда ей против меня?Тютя лежал в прихожей. И скреб рукой по полу, размазывая собственную кровь.— Они… — прохрипел он.Он дернулся. И прохрипел послабее:— Они!.. Быстрее!Один пролет лестницы можно преодолеть в два прыжка. Кто не пробовал — попробуйте. Это нетрудно, когда очень хочется кого-то догнать. Можно даже и в один прыжок, если себя не жалко. А чего оперу себя жалеть?Я выскочил из подъезда. Выглядел я, наверное, устрашающе. Глаза по полтиннику, в руке пистолет Макарова. На бабок, которые о чем-то ворковали на скамеечке, во всяком случае впечатление я произвел. И на Князя тоже. Он курил, прислонившись к скамейке. Заметив меня, выплюнул сигарету, подался вперед с естественным вопросом:— Что?— Кто выходил сейчас? — крикнул я.— Два лба. Вон, — кивнул на выруливающую со двора белую «Ауди».— В машину! Они пришили Тютю! — Я распахнул дверцу и метко воткнул ключ в замок зажигания. — Арнольд — займись Тютей, — крикнул я ему, вылетевшему из подъезда.Арнольд кивнул, по дурной привычке отмолотив языком что-то вроде — «там уже все сделано до меня».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20