Видимо, Воронова орать уже не могла.— Откачаем… «Геру» давай, что Ворона обещала.— Я не знаю где, — с вызовом, в котором легко читалась ложь, воскликнула Оксана.— Все ты знаешь, овца! Все знаешь. Ну…В квартире чем-то зашелестели, что-то ухнуло — будто мешок с потолка рухнул.— На, — воскликнула Оксана. — Больше нет.А нам больше и не надо. Сбытом считается и просто передача наркотика. Так что Оксану можно уже упекать. Я распахнул дверь и приветливо произнес:— Привет, ласточка. Руки вверх. Отдел по наркотикам.— У-у-й-а! — послышался утробный вой из глубины самого существа коренастой, белобрысой, прыщавой девахи. Она приткнулась спиной к стене, будто желая вдавиться в нее или в крайнем случае размазаться по ней.— Да не надрывайся, — Асеев встряхнул Оксану. — Где Ворона?— Та-ам, — она ткнула в сторону комнаты.Ворона — гражданка Воронова Анастасия Даниловна — с момента прошлой встречи прилично изменилась. Была такая розовощекая пышечка. А теперь стала синещекой, и уже не пышечка. И кто ей даст восемнадцать лет?Она лежала на диване и хрипела.Асеев нагнулся над ней и осведомился:— Перебрала?— Ага, — закивала Оксана, размазывая ладонями по лицу струящиеся ручьями из глаз слезы.— Героин?— Ага.— Ты какого черта врача не вызвала? — спросил я.— Вызвала-а, — взвыла Оксана.— И что?— Бригада приехала-а… Настю осмотрели-и… Сто баксов запросили-и…— И? — Где я им сто баксов возьму? — Ты так и сказала?— Ага.— А врачи?— Обернулись и молча ушли.— Помирать оставили?— Ага-а.— А клятва Гипократа? — спросил я.— Чья клятва? — недоуменно посмотрела на меня Оксана, решив, что это какой-то модный прикол, которого она не знает.— Тот же героин, что и с притона на Приморской? — обернулся Асеев ко мне.— Черт знает, — пожал я плечами. — По-моему, просто передозировка. Когда она укололась? — спросил я Оксану.— Как этот, — она кивнула на Рока, — позвонил. Она укололась. И отлетела.— А ты не кололась?— Нет. Я с утра уже ширнулась. Только сидела, воду хлебала. А Настя кольнулась, и я вижу — кончается.— А чего трубку не брала? — осведомился Асеев.— Телефон выключила.— Почему?— Звонков боялась.— С чего это?— Не знаю, — недоуменно протянула Оксана. Я присел рядом с Вороной. Веки ее подрагивали. Она хрипела. Я открыл папку, в которой имелся небольшой комплект лекарств на подобные случаи. Бывало, приходилось уже откачивать людей в таких ситуациях. Я вколол болезной содержимое одноразового шприца. Ох, наркоши, колятся ржавыми иглами, хватая гепатит и иммунодефицит. Пусть хоть от милиции культуру медицинского обслуживания увидят. Но все равно в больницу надо.— Звони в «Скорую», — протянул я трубку.— Не хочу! — взвизгнула Оксана. — Я боюсь.— И их боишься?— Всех боюсь! Боюсь! — заорала Оксана. Получила подзатыльник от Асеева и тут же пришла в себя.— Звони, — велел я. Она набрала «03».— «Скорая». У меня подруга умирает! Да сделайте что-то!
«Скорая» приехала через пятнадцать минут. Я стоял на лестничной площадке повыше и смотрел, как «синие халаты» — женщина лет тридцати, медсестра с чемоданами — прошествовали в квартиру. У подъезда застыла машина с красным крестом.Мы снова по стеночке подобрались к квартире. Оставалось только приложить ухо к двери и слышать весь спектакль.— Лекарства дорогие, сто долларов стоят, — слышался женский голос.Да, похоже, такса у них одна у всех.— Но нет денег! — это голос Оксаны.— На нет и суда нет, — спокойный, уверенный голос женщины-врача.Шаги приближаются к входной двери.— Ладно! — кричит Оксана. — Я найду деньги.— Так ищите.— Вот… Последние…Оксана врет. Это не ее последние деньги. Это мои последние деньги.— Ладно, — меняет гнев на милость врач. «Скорая» начинает заниматься тем, чем и должна. Вороне вкатывают лекарства. Приводят в себя.— Будем госпитализировать? — спрашивает врач.— Ни в коем случае! — кричит Оксана.— Как хотите.Дверь открылась. Появилась врач. Я всплеснул руками и, искренне улыбнувшись, произнес:— Ох, какие лица.Звать ее Эмма, работает она на третьей подстанции. Мы с ней сталкивались, когда сажали Клистера — широко известного в наркоманском мире врача «Скорой». Те наркоманы, кому сильно хотелось обдолбаться, не выходя из берлоги, звонили по «03» и требовали прислать двадцать девятую машину. На вызов и приезжала передвижная наркотическая лавка. И сам лавочник — Клистер. У него всегда был широкий выбор наркотических веществ и сильнодействующих препаратов — тут тебе и тазепам, и эфедрин, и морфин, и даже героин. С этим джентльменским набором мы его взяли. А потом в шкафчике для его личных вещей на подстанции нашли немерено «дури». Эмма тогда работала с ним в одну смену на другой машине. Мы ее допрашивали в качестве свидетеля. Лицо мое она, похоже, хорошо запомнила. Потому что побледнела и стала такой, будто ее обработали отбеливателем «Ас».— Эмма, я вас люблю. Я забыл это сказать вам в прошлый раз, — еще шире улыбнулся я.— Что? Кто вы такие? — начала она валять дурака, пытаясь прорваться из квартиры, но габариты у меня достаточные, чтобы закупорить проход не хуже, чем пробка закупоривает горлышко бутылки от шампанского.— Не узнали? А я мечтал об этой встрече… Кстати, мои сто баксов не жгут ваш синий халат?— Что? — воскликнула она.— Милиция, Эмма Владимировна. ОБНОН, — я обернулся и потребовал:— Понятые.Асеев приволок снизу двух опойного вида мужиков.— Наркоманы? — спросил алкаш, окидывая взором квартиру.— Они, — кивнул я.— И чего не живется? — поцокал языком алкаш. — Пили бы, как все люди…Дальше начинается изничтожение противника — правда, только моральное. Эмма качает права. Требует отпустить, поскольку вся линия окажется неприкрытой, и сердечники с травмированными умрут без ее помощи.— С такими врачами они быстрее умрут, — заверил я ее. — Чего вкололи девушке?— Обычное успокаивающее, — Эмма продемонстрировала ампулу.— Действительно, — пришлось мне согласиться. — А сто баксов за что?— Какие сто баксов? — искренне возмутилась врач.— С переписанными нами номерами.— Глупости.— Да? Оксана! — крикнул я и взял у девушки диктофон, на который был записан разговор. — А это что?Квартиру огласил записанный на ленту голос торговавшейся Эммы. Это — нокаут. Женщина плачет. В таком состоянии ее и тащим в местное отделение.— Вы же готовы были оставить погибать человека, — вздохнул я, когда она сидела напротив меня в отделении.— А они люди? — вдруг с яростью восклицает Эмма.— Вопрос дискуссионный, — кивнул я. — Но не странно, что менты откачивают больного, тогда как врач оставляет его умирать?— Откачали? — зло воскликнула она. — Надолго? Она все равно скоро умрет. Они долго не живут.— Правильно, — кивнул я. — Убить, чтобы не мучалась. Вам надо с собой цианистый калий в комплекте возить.— И возила бы, — с вызовом бросила Эмма. Пока идет оформление материалов — близится ночь. Ничего. Не впервой возвращаться, когда на черном небе светит серебряная луна и волки в кустах на нее воют…Под колесами уплывало шоссе. Я резко обгонял редкие машины. Ночь — простор. Ни пробок, ни автобусов, ничего.— Черта с два тут дело будет, — сказал Асеев, потягиваясь.— Да, — согласился я. — Местные или в возбуждении уголовного дела откажут, или прекратят его.— Что ты им вменишь? Вкололи лекарство из аптечки. Сто долларов взяли ни за что? Мошенничество можно притянуть за уши. Но маловероятно.— А что с Оксаной и Вороной делать? — спросил я.— Думаю, давать материалам ход нет смысла. Лучше на крючок посадим. Рок же говорил, что она может знать, где покойный Бацилла брал порченый героин.— Кстати, не от этого ли героина Ворона чуть не скончалась?— Это вряд ли, — покачал головой Асеев. — Там симптомы были другие. Тут обычная передоза.— Надо ковать железо, пока горячо. Давай к Вороне, — предложил я.— Час ночи.— Детское время. Ворона, наверное, уже очухалась. Дверь открыла Оксана. Она посмотрела на нас, как на привидения.— Чего, спать собралась? — спросил я.— Ой, — всхлипнула она.— Не ойкай. Котомку лучше собирай, — Асеев бесцеремонно втолкнул ее в большую комнату и бросил на продавленное кресло. На диване лицом вверх лежала Ворона. — За героин.— Но я же…— Передала героин Року. Это сбыт. Тюрьма.— Но?— Что, неохота в тюрьму?— Неохота-а, — заныла она.— Помочь тебе? Тогда платить надо.— У меня нет денег.— Какие деньги, — встряхнул ее за шею Асеев. — Ты и Ворона нам по гроб жизни обязаны. Теперь будете делать, что мы говорим.— Стучать, что ли?— Откуда такие слова? Работать на нас… Я наклонился над Вороной. Ее трясло. Она уже очухалась и смотрела в потолок, не обращая внимания ни на что.— Это Стрельцов, — сказал я. — Помнишь?Она скосила на меня глаз и жестянно произнесла:— Помню.— Ты где «геру» брала?— У Бациллы.— Бацилла откланялся. Нет его больше на этом свете.— Я знаю.— Как же ты без Бациллы? Загнешься же без героина.— Найду, — прошептала уверенно она.— Вместе искать будем…
Только начни распускаться, только дай слабину — пойдет-поедет. Пусть лег я в три ночи, но в полседьмого, как только начал звонить будильник, через силу разлепил глаза, напрягся и вскочил с кровати. Потом — гимнастика, полуторапудовые гири, душ. Все как всегда. Нужно быть в форме.Позавтракал я плотно. Это принцип — всегда брать что дают. Обеда, а то и ужина на нашей работе может не быть.Пока я завтракал, началась ежедневная битва. Арина пыталась поднять наших чад, пятилетних близняшек Вовку и Аленку. С Вовкой договориться еще можно. Он все-таки мужчина. А Аленка начала привычно скандалить:— Не хочу-у в садик.— А куда же ты хочешь? — спросила Арина.— Хочу к папке на работу-у!— Что за новости? — удивилась Арина.— А я тоже хочу ночью приходи-ить! Хочу-у!Вот это да… Как всегда, по утрам время летит быстрее, чем хочется.Арина возится с детьми, одевает, кормит, а стрелки уже подползают к критическое точке, за которой — опоздание на работу.Все, с грехом пополам собрались, уселись в мою видавшую виды зеленую, как БТР, «шестерку». Я тронул машину с места.— Насчет зарплаты у вас ничего? — больше для приличия, чем из интереса спросил я.— Обещали аванс за позапрошлый месяц, — вздохнула Арина. — Аж рублей двести.— Серьезные деньги.Моя жена — старший научный сотрудник в умирающем оборонном НИИ. В последние годы она привыкла работать не за деньги, а за идею. Это у нас семейное — высокая идейность, потому что чаевые, которые мне платят, тоже зарплатой не назовешь.Я завез детей в детсад, забросил на работу Арину.— Детей ты сегодня забери, — сказал я. — Неизвестно, когда приеду.— Конечно, заберу, — вздохнула она, поцеловала меня. Стройная, красивая, любимая. И очень терпеливая…Начало рабочего дня. Шум-гам, смех, гогот, шуточки-прибауточки. Палата номер шесть. У Арнольда один разговор — как он вчера нажрался, что не помнит, было ли у него что-то с Таней… Или с Валькой… Нет, все-таки с Анютой…Галицын притащил пару новых анекдотов. Димон Куравлев — младший опер, прикомандированный к нашему отделу, — что-то стонет о женской неверности — его кинула очередная его пассия, когда дело еще и до постели не дошло. Асеев смотрит на всех осуждающе.По мою правую руку зазвонил телефон. Я поднял трубку и услышал скрипучий, как несмазанное колесо, голос:— Але, это кто?— Майор Стрельцов.— Это начальник Арнольда Крюкова?— Да.— Я Турусова Анна Леонидовна. Мне сказали, что начальник отдела Романов не давал разрешения убивать Ольгу. А Крюков все равно убил. Без разрешения! А это ведь превышение власти.— Да что вы?— Именно.— Разберемся, — пообещал я.— Когда?— Вот сейчас и начнем…Я бросил трубку и кинул Арнольду.— Бабка Турусова звонила. Говорит, Романов не разрешал тебе убивать Ольгу.— Ну не разрешал, — кивнул Арнольд. — Но очень хотелось.Бабка Турусова — стукачка с еще энкавэдэшным стажем. Всю жизнь на всех стучала, требовала принять меры, вынюхивала и дотянула таким образом до семидесяти трех годков. Ее внучка Одьга — наркоманка конченая, тоже пошла по стопам предков и исправно барабанила Арнольду на своих товарищей по игле. Потом стала прикрываться оперативником перед наркоманской швалью в своих неблаговидных делишках — мол, у меня менты подвязаны, всех по кочкам размотаю. А бабка Турусова постоянно названивала Арнольду и требовала:— Сделай что-то с Ольгой, чтобы не кололась. Уговори ее.Пожелание благое, но, мягко говоря, нереальное. Не рожден еще оратор, который уговорит наркомана не колоться. А Ольга чем дальше, тем больше отлетала в иные реалии. Однажды она сожрала сто таблеток димедрола и едва не улетела насовсем. Потом все-таки померла, просидев из своих тридцати годков десяток на наркотиках — еще долго протянула.Перед этим Арнольд с Асеевым вдвоем взяли притон, где было шестнадцать отмороженных наркошей. Один из них, приятель Ольги, затаил на Арнольда злобу и, как только додумался, нашептал старухе Турусовой:— Это Арнольд в притоне твою внучку порчеными наркотиками обкормил. Убил ее.С того времени бабка разослала двадцать заявлений и штук тридцать жалоб в ФСБ, Прокуратуру, МВД и Комитет по правам человека о зверствах старшего оперуполномоченного Арнольда Крюкова. И она все писала и писала, обивала пороги и останавливаться не собиралась. Образованная, на психичку не похожа, на груди какие-то медали — типа «За трудовую доблесть» и «За взятие Москвы», первое впечатление она производила вполне пристойное. И по такому маразму приходилось отписываться и ФСБ, и Прокуратуре, и, естественно, нам.Опять звонок:— Вам звонит представитель матерей с Элеваторного проезда, — послышался строгий голос.— А с вами говорит представитель оперативников с улицы Папанина, — поддакнул я.— Поищите лучший объект для иронии. Мы, матери, возмущены тем, что наших детей травит наркотиками гражданка из шестнадцатого дома. Они к ней в очередь выстраиваются. И гибнут… Где милиция?— Да, а где?— Из отделения приезжали, забрали ее. И выпустили. Она говорила — за две тысячи долларов.Что ж, такое возможно. Ментов продажных и без тормозов на территории немерено.— Прямо на улице и торгует? — спросил я.— Да.— Как представитель матерей — какую-нибудь квартиру для наблюдения подыщите.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20