— Художник, брат, — Хоша распахнул объятия.
Они обнялись.
Было еще четверо, которых Хоша представил освободившемуся корешу. Один — тупомордый жлоб с угрожающим взором, эдакая туша весом на сто кило — носил кличку Блин. Пожимая руку, он сжал ее так, что Художнику показалось — кости треснут, но он не показал вида. Армен — смугловатый, кавказистого типа парень, говоривший без намека на акцент — скорее всего из давно обрусевших армян. Третий — широкоплечий, с набитыми каратистскими кулаками — Брюс. И еще один, выпадавший из этой молодежной компании красномордый мужичонка лет сорока пяти, в дорогом пальто, ондатровой шапке, его представили как дядю Лешу, и отношение к нему было ироничное, но вместе с тем уважительное.
— Это наши парни, — указал Хоша на своих спутников. — веселые ребята, — он гыкнул. — Ладно, ныряй в тачку — и в путь. Пить, гулять, потом говорить. Годится?
— Ничего, — кивнул Художник.
Хоша сидел за рулем «Форда-Фиесты» и вел его лихо, как водят водители первогодки, каждую секунду рискуя не справиться с управлением и врезаться в лоб мчащемуся на всех парах бензовозу.
Хоша, казалось, был искренне рад происходящему. Чего не скажешь о Художнике. Он не представлял, чего ждать от этого комитета по торжественной встрече.
— Пацаны — кремень, — комментировал на ходу Хоща. — Мы — команда.
— Из Рудни?
— Да. Земляки все. С детства знаю.
— Расисты?
— Чего?
— Ты с ними желтомордиков чистил?
— С Арменом и Блином.
— А ты — командир?
— Ну не шестерка же. Тут не все. Но самые лучшие пацаны — со мной.
— И чем занимаетесь?
— Деньги собираем, — Хоша потрогал золотую цепь полез за пазуху и вытащил из-за рубашки еще две — потоньше. Он походил на наряженную елку.
— И где собираете?
— Где плохо лежат. — Хоша помолчал, потом спросил:
— Художник, ты об автобусе на Ельневской трассе слышал?
— Слышал.
В газете прошла информация об этом «преступлении века». Комментарии были однотипными: уголовники распоясались, власть бессильна, такое встречалось только во времен махновцев. Действительно, атаковать на трассе автобус с челноками и развести их на тридцать тысяч баксов — это лихо.
— Так наша работа, — с гордостью сообщил Хоша.
— Что?
— То-то…
Рапорт подмахнули моментально. Быстро сдав дела, пройдя медкомиссию и получив расчет, Влад опять запил. Пил он три дня. На четвертый к нему заявились гости. Точнее — один гость. Но какой…
— Ба, разведка! — Влад, с утра уже слегка поддатый, рас пахнул объятия.
— Привет, ментовская душа, — Гурьянов похлопал его по плечам.
Влад вздохнул и покачал головой. Господи, как вчера все. Почти четырнадцать лет прошло. Владу только исполнилось двадцать, и был он бесшабашный сорви-голова, лихой отчаянный старшина-десантник, за спиной которого участие во многих успешных операциях. Он считал, что ему и его ребятам море по колено. И было жаркое, пыльное афганское лето.
— Вы поступаете в полное распоряжение товарища старшего лейтенанта, — сказал командир батальона.
— Мне нужно двадцать человек, — окинул строй старший лейтенант, — добровольцев.
В добровольцах недостатка не было. Горячее дело — это как подарок. Десантники в то время еще были охвачены веселым азартом войны, они побывали не в одной переделке, но пока еще не знали, что такое серьезные потери, не ощутили на собственной шкуре, что такое быть зажатым со всех сторон и понимать, что помощи не дождешься.
Конечно, никто из десантников не знал, что старший лейтенант не имел отношения к штабу сороковой армии, а служил в Службе внешней разведки, числился советником пятого управления ХАД — Министерства безопасности Демократической Республики Афганистан. Оперативников отряда «Буран» тогда разбросали под видом советников по всему Афгану, снабдив спутниковыми системами связи с таким расчетом, чтобы при необходимости быстро можно было собрать группу и кинуть в любой прорыв.
Десантники не слишком жаловали штабных. Между окопником и штабным — пропасть. Как правило, штабные давно оторвались от полей, и в боевой обстановке обстрелянный сержант даст фору кабинетному офицеру. Но старлей — широкоплечий, с деревенским, простым, русским лицом — сразу показал свою хватку. Объяснял задачу четко и ясно. Задавал вопросы в точку. В общем, был специалистом.
— Задача — уничтожить караван, следующий из Пакистана — проинформировал он. — И забрать груз, по возможности не повредив. Понятно?
— Так точно.
— План, — старлей склонился над картой. Карта, аэрофотосъемка.
«Вертушки» выбросили группу и ушли в бледно-синее небо. Десантники выдвигались до цели несколько десятков километров. Влад еще удивлялся, насколько легко штабному давались эти километры с полной выкладкой. И засаду старлей организовал очень толково, ничего не упустил.
К засаде в ущелье караван подошел ночью. Он состоял из нескольких машин — двух грузовиков и нескольких легковушек с открытыми кузовами, в которых были установлены станинах крупнокалиберные пулеметы. Впереди шла дозорная машина, ее было отлично видно в приборы ночного видения.
Душманам не оставили никакого шанса. Небо прочертил осветительные ракеты. Дозорная машина разлетелась от выстрела гранатомета. Пули прошивали грузовики и легковушки, душманы сыпались на землю, искали укрытия и не находили их. Заработал автоматический гранатомет «АГС-17» И вскоре все было кончено. Горели две машины. Одна решилась уйти, но ее разнесли удачным выстрелом.
— Сигнал «причал», — крикнул старлей радисту. Это означало, что вскоре подоспеют вертушки для эвакуации.
— Груз, — кивнул старлей.
Тут и произошло все. В свете горящей машины Влад увидел зашевелившегося моджахеда. Видел злорадное торжество на его уже покрывавшихся пленкой смерти глазах. Его ствол целился прямо в грудь старшине. И Влад понимал, что не успеет ничего — ни отпрыгнуть в сторону, ни выстрелить.
Прогремела длинная очередь. Душман дернулся и замер.
— Не зевай, — прикрикнул старлей, выбрасывая магазин и заряжая новый.
Это был первый раз, когда Гурьянов спас Владу жизнь.
Влад осушил флягу воды, попросил вторую, чувствуя, что не может напиться. Десантники вели себя после боя по-разному. Кто-то балагурил. Кто-то, наоборот, молчал. Кто-то хвастался. Постепенно напряжение, владевшие всеми, азарт боя уходили, спадали.
Потом была еще одна вылазка. Цель держалась в секрете, и Влад ее так и не узнал, поскольку все планы рухнули — теперь уже их группа наткнулась на душманский заслон в каменистых горax. Гурьянов почувствовал непорядок за несколько секунд до того, как загремели выстрелы, и это спасло многих. Обложили их со всех сторон. Несколько часов длился казавшийся бесконечным кошмар боя. И наконец появились долгожданные вертушки.
Вертолет садился на скалу одним колесом, и летчик, перекрикивая вой винтов, истошно кричал:
— Никого не осталось, старлей! Уходим! И ему вторил грохот душманских стволов — того и гляди шальные пули вопьются в борт «МИ-8», разворотят движок, и тогда все!
— Подожди! — Гурьянов рванулся за камни. И вытащил мотающего головой, контуженного Влада.
А потом навестил старшину в госпитале в Кандагаре, где тот недурно проводил время в покое и сытости, не обделенный вниманием хорошеньких медсестричек.
— Ну что, старшина? — спросил Гурьянов.
— Два-ноль, — ответил Влад.
— Что?
— Вы мне два раза спасли жизнь. Я — должник.
— Брось. Это все детство, — отмахнулся Гурьянов. — Даст бог, встретимся.
Бог дал им еще встречи. Пути разошлись на несколько лет, но однажды пересеклись в Чечне девяносто пятого. Нужно было накрыть узел связи в горной местности, частично контролируемой федералами, по возможности захватить двух инструкторов-турок.
Служба была заинтересована в этом. Решили действовать не своей группой. Просто Гурьянову придали группу СОБРа, которую возглавлял Влад.
— Ну, привет, старшина, — улыбнулся Гурьянов.
Операция прошла успешно. Потом Гурьянов появился у Влада в Москве с бутылкой. Выпили за тех, кто погиб. За то, чтобы о них никогда такого не пили. И оба этих человека почувствовали, что связывают их стальные тросы, которые не порвать…
Иногда встречались частенько, коротая время за бутылкой воспоминаниями. Иногда Гурьянов исчезал на месяцы. Но они знали, что в любое время могут прийти друг к другу, сказать — нужна помощь, и, как бы трудно и рискованно это ни было, помощь будет. Любая помощь.
— Давно не появлялся, — Влад пропустил дорогого гостя в квартиру. — Где был?
— В жарких странах.
— Понятно…
— Загул? — осведомился Гурьянов, осматривая ровно расставленные вдоль стены бутылки с водкой «Завалинка».
— А что? Я парень свободный. Холостой.
— С каких пор?
— С тех пор, как вышел из тюрьмы. С тех пор, как поперли с работы. И с тех пор, как от меня ушла Люська.
— Сурово закручено. Докладывай.
— Перессорился с властьимущими, и меня сначала кинули в камеру, а потом попросили с работы. А Люська улетела, потому что я бездушный и не дарю ей цветы… Ты как, разведка?
— Плохо.
— Что? — Влад напряженно посмотрел на друга, услышав что-то в его голосе.
— Константин умер.
— Как умер?
— Его, Лену и Оксану расстреляли в машине.
— Дела, — сдавленно произнес Влад, глаза его наполнились болью. Он прекрасно знал и Константина, и Лену, и Оксану. И, как бы в шутку, говорил Косте: «Ты жену-то не слишком тирань. Такая женщина. Отобью ведь». Лена действительно нравилась ему, какое-то светлое чувство вызывала у него, естественно, о большем Влад не думал никогда — табу.
— Когда это было? — спросил Влад хрипло.
— Четыре дня назад.
Гурьянов подробно рассказал все.
Влад взял два стакана, полез в холодильник, вытащил бутылку водки. Не чокаясь поднес стакан к губам. Но отставил его.
— Соображения твои? Кто? За что?
— Скорее всего бизнес, — сказал Гурьянов. — Профессия бизнесмена оказалась опаснее профессии спецназовца. Я жив. А они… Какие шансы, что найдут убийц?
— Если по статистике, то каждое четвертое заказное убийство раскрывается… Трудность раскрытия в том, что нужно выявлять и колоть всю цепочку: заказчик — посредник — исполнитель. Исполнителей иногда найти удается, но они лишь орудие совершения преступления. Заказчики осуждаются крайне редко. Сам знаешь — въедливые адвокаты, добрые судьи, оправдательный уклон. Даже если и докажут вину, то получит заказчик лет восемь, будет жить на зоне припеваючи, поскольку денег немерено. И выйдет через год, купив справку что смертельно болен. Вся наша система сейчас работает на одно — чтобы, не дай бог, крупный бандит не оказался на скамье подсудимых.
— Я знаю. Все гниет.
— Что предпримешь?
— Не знаю, — пожал плечами Гурьянов.
— Ты уже все решил для себя. Да?
— Я не хочу, чтобы их нашли и судили.
— Понятно. И тебе нужен я, — не вопросительно, а утвердительно произнес Влад.
Гурьянов неопределенно махнул рукой.
— Нужен, — кивнул Влад. — Ты рассчитываешь на меня, разведка. Не так?
— Так.
— Правильно рассчитываешь… На хрен, — Влад размахнулся и запустил бутылкой в угол, водка разлилась по ковру. Он обхватил голову, потом поднял глаза. — Сухой закон… Правда, я уже не опер. Но все равно — есть гора, которую мы не своротим?
— Вряд ли.
— Работаем, разведка.
— Работаем, старшина.
ЧАСТЬ II
«ПОТОМУ ЧТО МЫ КОМАНДА!»

Когда Художник услышал про ограбленный автобус, он понял, что с Хошей ему не по пути. Нужно делать отсюда ноги. Если ты нормальный человек и не привык шляться по кабинетам психиатров, то не пойдешь грабить автобус, рискуя, что вся милиция России будет искать тебя…
Вот только Художник упустил несколько моментов. Он представить не мог, как за те два года, что он провел за колючкой, подрос на воле беспредел. Гангстеры расправили плечи, закупили горы оружия, милиция же отдыхала от забот, философски рассудив, что всех бандитов не переловишь.
— Куда мы едем? — спросил Художник, когда Хоша повернул на дорогу, ведущую на юг от Ахтумска.
— У нас там хата в деревне. Нормальное место. Тихое. Собираемся. Прием устроим, как в лучших домах Лондона, Художник.
Всю дорогу Хоша восторженно расписывал радужные перспективы.
— С тобой, брат мой, мы весь этот городишко на уши поставим. Потому что мы команда!
Городишко — это был не тридцатитысячный Дедов, и не пятнадцатитысячная Рудня, а восьмисоттысячный Ахтумск. Но Хоша говорил о нем, как о кулацкой деревне, куда послан для продразверстки: мол, проблем амбары растрясти нет.
От основной дороги машины, утопая в снегу, все-таки добрались до небольшой деревеньки. На окраине стоял покосившийся дом, из трубы которого валил дым. И банька, судя по всему, уже была протоплена.
В доме их ждал ломящийся от припасов стол. Над ним суетились две девки — одна совсем молоденькая, лет семнадцати, густо крашенная, с грубоватым хриплым голосом — Варька. Вторую Художник уже видел — это была та самая Галка, которая приходила на свидание к Хоше. Прямо с порога Хоша заграбастал ее и расцеловал, запустив холодную руку за вырез кофты, от чего девушка вскрикнула.
— Отлезь, кобель! — прикрикнула она.
Хоша притворно заурчал, поволок ее в угол и тут же отпустил. Художник поздоровался с девушками. Глаза встретились с глазами Галки. Ее взор был многообещающ.
— Галка — моя, — сразу расставил акценты Хоша, обняв eе. — Чего, овца совхозная, вру? тыкнул он.
— Не врешь.
— Во, чтоб все знали…
На столе были и балыки, и ветчина, и икра с осетринкой, и — девахи постарались — на сковороде шипело мясо. В завершение Варька внесла пирог с капустой. Художник, отвыкший от такого великолепия, жадно сглотнул.
— Не, Художник, ну ты мог такое представить, парясь на киче? — спросил Хоша, отхлебнув из горла виски.
Нетрудно было догадаться, что ему очень хотелось похвастаться, продемонстрировать свои достижения. И Художник подыгрывал ему, зная волшебную силу лести.
— Да, ты закрутел, — кивнул он.
— Не стесняйся, — смеялся Хоша, намазывая на хлеб паюсную икру и протягивая Художнику. — Еще не так будем гудеть.
В результате набрались прилично.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37