— Присмотрелся?
— Присмотрелся. Охотники пытались трепетную лань захомутать. Так что мы теперь по тундре шлепаем. Оторвались… Понял?
— В общем, понял… Что дальше?
— Через час давай… Ну, например, у Коломенского. На старом месте.
— Решено…
Он положил телефон в карман и обернулся к Вике.
— Теперь можете взять меня под руку. Она взяла его под локоть, впившись наманикюренными ногтями в кожу.
— Ты решила меня разорвать на куски? — усмехнулся он.
Она не ответила.
Они пошли по узкому тротуару в сторону новостроек. Мимо них проносились машины. За светофором Гурьянов поймал замызганную «девятку».
— Докуда? — осведомился водитель.
— Метро Новокузнецкая.
— Сколько?
— Не обижу, — Гурьянов показал купюру.
— Тогда садитесь.
Вика молчала. Но Гурьянов знал, что она взбрыкнет. Она не могла не взбрыкнуть. И когда машина остановилась в людном месте у светофора, она потянулась к ручке и набрала в легкие воздуха, чтобы заорать.
Он был готов к такому повороту событий. И просто притянул ее к себе, обнял и впился губами в ее сладкие губы, тогда пальцы прошлись по ее шее, надавливая на биоактивную пчку. Она обмякла в его руках — конечно, не от избытка чувств, а лишившись на несколько секунд этих самых чувств.
Гурьянов погладил ее по пушистым роскошным волосам, изображая ласку. И краем глаза видел, как водитель улыбнулся с некоторой завистью.
Она начала приходить в себя. А Гурьянов прошептал ей на ухо:
— Не делай глупостей. Тебе же хуже…
Она оттолкнула его в грудь.
— Я тебя брошу. И ты достанешься бандитам или милиции, — снова пригнувшись, на ухо произнес он. — Я тебе плохого не сделаю…
Говорил он, не отпуская ее шеи. Она передернула плечами, стараясь скинуть руку, но он немножко сжал, так что дыхание перехватило.
Тут она угомонилась.
Вышли они из машины, не доезжая до Новокузнецкой, в одном из тихих переулков. Гурьянов сразу же поймал еще тачку, и через несколько минут они были у точки рандеву за Коломенским заповедником.
Вика вытащила из сумочки пачку сигарет. Жадно затянулась. Оглянулась. Место пустынное. Отличное место для встреч.
Влад опоздал на десять минут.
— Пробки, — развел могучими руками, вылезая из машины и с интересом глядя на девушку. Она же кинула на него затравленный взгляд. Оно понятно — внешне Влад весьма походил на бритозатылочного бандита.
— Вот она. Вика, — представил Гурьянов.
— Прекрасное юное создание, — оценил Влад, улыбнувшись открытой улыбкой, которая, впрочем, оптимизма Вике не добавила.
Узнав о происшедшем, он кивнул:
— Интересный компот получается… Прятать тебя, красавца, надо от злобных тварей.
— Кто вы такие? Объясните! — Она дрожащими руками прикурила еще одну сигарету и еще более жадно затянулась.
В общем-то, она владела собой для женщины не так у плохо. Другие в ее положении полностью бы обезумели. А она еще задает вопросы.
— Кто я? — Гурьянов посмотрел на нее внимательно. Я — брат Кости Гурьянова.
Она выронила сигарету из пальцев.
Девяносто третий-девяносто четвертый годы — время дикого передела собственности и самых горячих мафиозных войн, когда кровь лилась, как пиво в пивбаре, и конца-края этому не было видно. Бизнесмены и бандиты гибли один за другим или камнем шли на дно. Оставались на плаву или самые цепкие и живучие, или просто везунчики.
Ахтумск бурлил. Назревал очередной большой конфликт. В городе объявился Боксер — тот самый, который поднял на бунт шестую зону. Несмотря на многочисленные грехи, он вышел досрочно, и Художник понял, что хороший адвокат порой ценнее, чем бригада братвы с автоматами и киллер с оптической винтовкой. Пока Боксер сидел, его спортсменов стали немножко теснить. Выйдя, с привычным неистовством, жестокостью и энергией он начал наводить в Ахтумске свои порядки. А тут как раз подоспел разбор между положением Балабаном и его соперником Васей Хилым, после которого можно было спокойно перераспределять сферы влияния.
Боксер под горячую руку устроил пару добрых разборов. На улице Ворошилова взорвалась машина с тремя братанами. На Ахтумском валу расстреляли отморозков. И начали внаглую заграбастывать то, что по праву принадлежать им не должно.
Новым смотрящим стал Тимоха — тот самый, который сунул Художнику в руки финку, когда убивали Гогу. Казалось, что это было сто лет назад. Все изменилось. И Художник уже не тот щенок, которого водил с собой на сходянки Зима.
Тимохе Боксер заявил, что деньги в общак платить не собирается, поскольку платит в общак в Ростов, и на хрен ему никто не нужен. А если не нравится, то место для стрелки найти — это нетрудно.
Однажды интересы руднянских и спортсменов пересеклись.
Спор был о том, кто будет держать крышу только что отпоенного продовольственного магазина у железнодорожно вокзала. Хоша считал, что эта точка по праву принадлежит
Боксер лез туда без всяких оснований, просто потому, что взор его упал на этот магазин.
Боксер назначил встречу Хоше и Художнику не где-нибудь в укромном месте, а пригласил в ресторан «У Артура» напротив городского управления внутренних дел это была гарантия, что там стрелять не будут.
Боксер за последние годы сильно изменился — растолстел обрюзг, приобрел еще большее высокомерие, чем раньше. Говорил он с Художником, на Хошу внимания особо не обращая, чем приводил того в бешенство. Трюк это был обычный — разжечь у главарей конкурентов неприязнь друг к другу. Дешево, но обычно срабатывало. Кроме того, Боксер на самом деле считал Художника человеком куда более серьезным, чем Хошу.
— Художник, ты меня плохо знаешь? — осведомился Боксер.
— Нормально.
— Ты понимаешь, что эту точку я вам не отдам никогда. Не из-за бабок — они там далеко не ломовые. А только из принципа.
— Понимаю, — кивнул Художник.
— Тогда какие вопросы, ребята? В общем, с вас штраф пять тысяч зеленью.
— За что это? — опешил Хоша от такой наглости.
— За беспокойство. Чтобы не донимали всякими глупостями.
— Боксер, такой беспредел не пройдет, — воскликнул Хоша.
— А вы готовы воевать, молокососы?
— Не надо словами бросаться, — укоризненно покачал головой Художник. '
— Молодой еще мораль читать… Через неделю счетчик начнет щелкать. Будешь должен не пять, а шесть…
Пришлось ретироваться. И отдавать точку Боксеру.
— Мочить его надо! Мочить! — бешено кричал Хоша, мечась по хате. У него был приступ истерики. — Боксер! С И на зоне сукой был!
— Иди, мочи, — кивнул Художник. — У них — под сто стволов. Много навоюешь?
— А что делать?
— Нужно искать союзников…
Подумали, обсудили, и Хоша отправился к Тимохе с жалобой на наезд.
— Тимоха. Не в деньгах дело, я тебе их отдам, хочешь, на общак? Но не ему же!
— Утрясем, — пообещал Тимоха.
Со штрафом Боксер палку перегнул, и сам понимал это. Тимохе удалось этот вопрос утрясти. Понятно, что вся эта история авторитета руднянским не прибавила.
Между тем спортсмены достали еще многих в городе. Они неоднократно показывали, что на спорных территориях конкурентов терпеть не намерены. Грохнули между делом Татя — авторитета из Октябрьского района. Выяснили отношения с азербайджанской общиной, притом жестко и капитально. Чуть ли не под аплодисменты граждан организовали рейды по азербайджанским рынкам, переворачивая лотки и избивая торговцев. И начали прибирать к рукам самую выгодную отрасль — торговлю водкой и продуктами. Зарились и на автозаправочные станции. Открывали коммерческие магазины и фирмы. Благосостояние их росло. Они обрастали полезными людьми, адвокатами, специалистами разного профиля, финансистами. И не жалели денег на взятки. Боксер раздавал их мешками, зная, что большие деньги там, где власть.
И нещадно давили всех, кто вставал на пути.
Боксер стал непроходящей зубной болью для очень многих. И с каждым месяцем он набирал силу и становился все более недосягаемым.
Такая была обстановка в Ахтумске той поздней промозглой весной, когда Художник познакомился с Вовой Шайтаном. Встретились они в зале игровых автоматов — первом объекте, которому руднянские стали делать крышу.
Шайтан резался в автоматы самозабвенно. На нем был защитный бушлат. Щека его нервно дергалась. Он играл в игру-стрелялку, провалившись полностью в виртуальную реальность набирая рекордные очки. Лицо приняло жесткое, серьезное выражение. Когда он расстреливал компьютерных противников, глаза торжествующе прищуривались. Он будто сводил с ними давние счеты.
Что толкнуло Художника подойти к этому долговязому, жилистому, странному парню лет двадцати пяти на вид, он и сам не мог сказать.
Шайтан вытащил из кармана последнюю мелочь, потом махнул рукой, вышел, сел на скамейку у павильона и уставился куда-то вдаль, поверх плоских, с колючими кустами антенн крыш многоэтажных домов. Лицо было все такое же сосредоточенное, серьезное, задумчивое.
Художник присел рядом и спросил:
— Не помешаю?
Шайтан скосил на него глаз и неопределенно пожал плечами — то ли знак согласия, то ли безразличия.
— По пивку? — предложил Художник.
— Нет денег, — вяло ответил Шайтан.
— Угощаю. — Художник встал с лавки, отправился к ларьку и вскоре вернулся оттуда с несколькими банками импортного пива. — Меня зовут Художником, — сказал он.
— Вова. Кликуха — Шайтан, — ответил парень. — Восточный злой дух.
— Воевал? — спросил Художник, кивнув на иссеченные шрамами руки парня.
— Немножко.
— Карабах? Чечня?
— Всяко бывало.
— Десантник?
— Более веселая команда… Тоже воевал? — усмехнулся спецназовец, кивая на татуировку на руке собеседника и дергая щекой — тик был постоянный.
— Да. Тоже война, — кивнул Художник. — Каждого против каждого.
— Один против всех — куда хуже, — то ли улыбнулся, то и скалился бывший вояка.
— Чего мы тут сидим? — спросил Художник. — У меня хата неподалеку. Пошли посидим, дернем по рюмашечке за знакомство.
— Нет, это предел, — Шайтан показал на банку пива.
— Ну тогда хоть порубаем как положено. Варька нам мясца конкретный такой кусочек соорудит. Огурчики, помидорчики.
— Жена?
— Шалава.
— Все бабы — шалавы… Пошли.
Шайтан производил впечатление человека немного не в себе. Сознанием отлетавшего в какие-то другие сферы, но не от наркотиков, а какого-то глубокого внутреннего диссонанса. Какая-то темная неустроенность плескалась в нем.
Зачем Художник потащил его на хату? Сработало чувство — как любовь с первого взгляда — именно этот человек ему нужен.
— С работой как? — спросил Художник, когда Варька суетилась на кухне, разделывая мясо.
— Никак. Пенсия от государства. И комната в общаге.
— Противно?
— Что?
— Что ты жизнь клал за этих жирных свиней, которые сегодня тут всем заправляют. И за сопляков дешевых на иномарках, которые хрусты не считают.
— У самого-то тоже небось тачка не «Запорожец», — кинул Шайтан пронизывающий, мрачный взгляд на Художника.
— Э нет, Вова. Я — волк. У меня клыки есть. У меня по жизни правильное воспитание. И ты такой же.
— Ну и чего?
— А то, что сопляков и жирных боровов прессовать надо. Всех! И всеми способами! Чтобы они не чувствовали, что все вокруг принадлежит им. Каждая свинья должна знать, что в лесу рядом волк не дремлет.
Шайтан ничего не ответил, на лице не отразилось никаких чувств, только кивнул то ли в знак одобрения, то ли просто так. Только щека опять дернулась.
— Скажи, ты со мной согласный? — напирал Художник, пытаясь вызвать гостя на разговор.
— Знаешь, что такое в зиндане сидеть у моджахедов?
— Афган?
— Таджикистан. Наша группа пошла на обычную разведывательную вылазку рядом с границей. Не в первый раз. И, думали, не в последний. И напоролись… Дрались мы как бешеные. Меня контузило. Потом ничего не помню. Очнулся в тюрьме… Знаешь, Художник, а ведь там страшно. Очень страшно. Первое время. А потом освобождаешься от всего. Остается лишь твой чистый дух, да. Чистый дух. Потому что тело уже не принадлежит тебе. Тебе принадлежит только твоя воля. И желание жить. И смерти уже не боишься. Все уходит — страх, ожидание смерти. Остается только дух, — Шайтан говорил это медленно, растягивая слова, смотря на свои руки мутным взором.
— И ты выжил.
— Я выжил. Единственный из нашей группы.
— Обменяли?
— Почти, — сказал он таким тоном, что дальнейший разговор на эту тему становился бессмысленным.
Он замолчал. Это был единственный раз, когда Шайтан что-то рассказал о себе.
— Так как насчет того, чтобы помочь боровов давить? Чистый дух — конечно, хорошо, но с этой земли нас пока не попросили. И мы еще можем многое, а, Шайтан?
— И чего теперь?
— Работа есть. Не пыльная.
— Какая?
— Пока бабки собирать. А потом — посмотрим.
— А что, — задумчиво произнес Шайтан и широко улыбнулся — улыбка была жутковатая. И Художник понял, что этот человек — сам по себе оружие. И нужно обращаться с ним аккуратно. Если такой тип выйдет из-под контроля, он превратится в кобру, и остановить его будет нелегко — таких слишком хорошо учат выживать и убивать. — Попробуем.
Через два дня Художник привел Шайтана в команду и сказал, что отвечает за него головой. И Шайтана приняли.
Заявившись однажды в общагу к Шайтану, Художник еще раз убедился в том, что тот полный псих. Вся комната была завалена литературой по оккультизму: о переселении душ, об уровнях ментальности и кармических воплощениях. Сам Шайтан сидел в позе лотоса на раскладушке и медитировал.
А вскоре Художник в первый раз увидел Шайтана в деле.
Команда обмывала очередную удачную сделку в том деревенском доме, куда после выхода за порог зоны привезли Художника. Надрались, как всегда, прилично. Варька накурилась анаши и хохотала как сумасшедшая. Башня перепил водки, ему тоже было весело. И свое веселье он направил почему-то на Шайтана.
— Так ты в плену сидел? Шайтан пожал плечами.
— У черных, да?
Шайтан кивнул равнодушно, он весь вечер посасывал бутылку легкого столового вина, ему было скучно, но щека дергалась меньше обычного.
— Черные, — не отставал Башня. — Страшные, вонючие черные, да?
— Страшного ничего нет… Если не боишься, — зевнув, произнес Шайтан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37